Семейная структура двора северо-запада Новгородской земли на рубеже XV-XVI веков

 

Структура семьи является одним из важнейших этнокультурных признаков. Она зависит от общего уровня экономического развития, хозяйственно-культурной специфики, традиций в сфере общественных и брачных отношений. В русской деревне пространственным выражением структуры семьи была организация двора. Двор-усадьба ограничивал хозяйственную и бытовую составляющие целостности семьи. Массовые переписи населения XV-XVI вв., сохранившиеся в виде писцовых книг, позволяют изучать некоторые характеристики структуры двора, в частности, в области межсемейных отношений1. 

Данное исследование относится к рубежу XV-XVI вв., когда Новгородские земли были присоединены к Московскому государству и в этом регионе начались крупные социально-экономические изменения: уничтожение боярских вотчин, введение поместной системы. Территориальные рамки исследования ограничиваются северо-западными уездами Новгородской земли (Копорским, Ямским и Ореховецким2). Эти территории особенно интересны с этнокультурной точки зрения, поскольку на них проживало в тот период смешанное русское, ижорское и водское население.

Прежде всего, необходимо остановиться на размерах дворов в поселениях северо-запада Новгородской земли. Установить реальную численность населения каждого отдельного двора по писцовым книгам невозможно. Однако мы имеем возможность оценить эту численность для достаточно крупных статистических массивов3. Групповые средние колеблются от пяти до семи человек во дворе, хотя в отдельных дворах численность населения двора могла доходить до восемнадцати-двадцати человек.

Выявление численности населения носит, как уже было сказано, оценочный характер. Гораздо более корректным по отношению к источнику является изучение семей писцовых книг. Писцовые книги отмечали именно семейную структуру дворов, ибо за каждым именем и отчеством «человека» писцовых книг кроется малая семья – брачная пара с детьми или без4. 

Анализ географического распределения показателя, отражающего среднее количество семей, приходящихся на один двор, позволяет говорить о том, что в процессе формирования семей не было большого разброса для отдельных погостов. Этот показатель колеблется в небольших пределах от 1,11 до 1,69, в основном сосредотачиваясь в интервале 1,2-1,6, что свидетельствует о единстве процессов формирования семейной структуры двора. Поскольку средний показатель в большинстве уездов не превосходил 1,5, то мы можем утверждать, что на северо-западе Новгородской земли рубежа XV-XVI вв. преобладали малосемейные дворы (одна брачная пара на усадьбу). Следовательно, говорить о существовании и, тем более, преобладании крупных многосемейных организмов (патронимий) не приходится. 

В целом в учтенных нами поселениях из 9698 дворов 6600 были односемейным (68 %). Однако был велик процент и более сложных двухсемейных дворов — 2709 (28 %). Дворов, которые с полным основанием можно назвать большесемейными (от трех малых семей), было сравнительно мало — 349 трехсемейных (3,6 %), 34 четырехсемейных (0,35 %) и 6 пятисемейных дворов (0,05 %). 

Во главе дворов не всегда стояли мужчины. В двадцати пяти дворах (0,26 %) главами записаны женщины. Четыре раза встречаются дворы, где вдовы живут в одном дворе со своими старшими женатыми сыновьями: «Дв. вдова Машка, сын ее Родивонко Нефедковы»5. Очевидно, что случаи иждивения престарелых матерей встречались гораздо чаще. В приведенной же записи речь идет о совместном проживании двух малых семей — неполной6 материнской («вдова Машка» и ее младшие дети) и полной сыновней. 

Неполная материнская семья считалась в деревенском миру вполне равноправной с остальными семьями как в хозяйственном, так и в податном отношениях. Только один из двадцати пяти «материнских» дворов – не пахотный и не положен в тягло (т. е. не обложен налогами).

Упоминания бобылей ни в семейном, ни в социально-экономическом планах не встречается. Это позволяет нам считать, что неполная отцовская семья считалась также вполне равноправной другим семьям и не выделялась писцами.

Чаще, чем дворы, где жили материнские семьи с семьями женатых сыновей, мы встречаем дворы, в которых записаны отчим и пасынок. В условиях отнюдь невысокого уровня производительности сельскохозяйственного труда в регионе7 женщинам трудно было вести хозяйство в одиночку. Поэтому повторный брак был достаточно широко распространен8. 

Наиболее интересная запись относится к селу Пустомержа Опольского погоста: «Дв. Ивашко шурин, Стехно пасынок»9. Очевидно усыновление племянника со стороны сестры, причем, на территории хозяйства этой сестры. Однако единичность случая не позволяет делать вывод о широком бытовании этой традиции.

В целом материнские неполные и восполненные (с отчимом) составляли менее 1 % от общего числа семей. Поэтому можно говорить о социально-хозяйственном доминировании полной семьи. В случае смерти родителя мужского пола хозяйственное доминирование переходило к его женатым сыновьям, а не жене или ее новому мужу. Представленный процент можно отнести как раз на случай ранней смерти хозяина. То есть патриархальность и старейшенство были чужды семейным отношениям северо-запада Новгородской земли рубежа XV-XVI вв.

В таблице 1 представлено географическое распределение дворов с разным количеством малых семей. Обращает на себя внимание явное различие по этому показателю между западной и восточной частями изучаемого региона. В западной части обнаруживается единообразие вариантов плотности малых семей во дворах. Например, рассматривая Ижорское плато, можно говорить о стабильном варианте распределения (1,24 семьи на двор) для населения основной его территории. Совершенно иначе обстояли дела в восточной части. Диапазон разброса соотношения односемейных и многосемейных дворов на территории бассейна Невы, юго-западного берега Ладожского озера и в восточной части побережья Финского залива колеблется от девяти к одному до трех к пяти. Такая ситуация требует рассмотрения каждого регионального варианта структуры дворов отдельно.

Малосемейные дворы (один «человек» во дворе) доминировали в промысловой зоне на западном берегу Ладожского озера и в истоках Невы (в таблице графа «Ладожское озеро»). Характерно, что именно здесь наибольший удельный вес от всего населения составляют непашенные рыболовы (38 из 99 дворов)10. 

Очевидно, что рыбная ловля здесь была не только индивидуальной, но и артельной11. Тем более, на первый взгляд, противоречивым выглядит доминирование односемейных дворов. Однако «односемейность» дворов рыбаков связана с особенностями их хозяйственных занятий и принципами расселения и общежития. 

Во-первых, коллективы рыболовов-артельщиков, владевшие колами (крупными ловушками для рыбы), тонями (удобными для лова участками побережья), плавсредствами, или арендовавшие их, были очень крупными и в то же время малоустойчивыми. Во-вторых, при выборе места жительства для рыболова принципиальным было удобство подходов к воде и одновременно безопасность от разливов, а не принцип земледельческой замкнутости (деревня-поле-покос-пастбище). Наконец, у артельщиков не было общего скота, особенно тяглого, коллективного межсемейного держания земельных угодий, которые бы препятствовали разделению больших семей на малые. 

Отсутствие пространственного единства поселения рыболовов подтверждает следующая запись писцовых книг относящаяся к промысловому селу на берегу Финского залива: «А в тое волости убыло тринадцать деревень, село Лисичье списано в одно место»12, т. е. писец 1478-84 гг. увидел четырнадцать деревень, а писец 1498 г. – одно село.

С пространственной точки зрения двор рыбака, и сегодня небогатый постройками13, в XV-XVI вв. вполне мог состоять из одного жилого помещения (избы или клети). По подсчетам А. Я. Дегтярева во дворе средневекового крестьянина в промыслово-земледельческом Кирьяжском погосте Водской пятины было от одной до трех построек. В подавляющем большинстве это были именно избы и клети14. Поэтому писцы, не видя привычных комплексов построек, воспринимали каждую отдельно стоящую избу/клеть за отдельный двор. 

Итак, каждая малая семья рыболовов старалась обзавестись своим пространственно обособленным домом-двором. Сохранение большесемейных коллективов могло проявляться в совместном владении лодкой или аренде рыболовных угодий, но не в стремлении к совместному жительству малых семей.

Схожая структура дворов была в отдельных промысловых поселениях в долине Невы (в таб­лице – графа «Приневье»). Но они составляли меньшинство поселений этого региона и поэтому в статистическом отношении терялись. В земледельческих же поселениях рыболовство не могло существенно повлиять на организацию социального и хозяйственного пространства двора. В земледельческом Приневье чаще, чем в промысловых районах, встречаются двухсемейные и трехсемейные дворы. И все же их процент не велик, что связано с особенностями освоения Невской долины.

В физико-географическом отношении это территория нескольких моренных равнин к северу и к югу от Невы, ландшафт которых типологически сходен между собой15. Благоприятные поч­венные условия позволяли здесь распахивать на протяжении многих лет большие площади. Это, в свою очередь, давало возможность вести индивидуальное (малосемейное) хозяйство. Именно на равнинах находятся центры Карбосельского, Келтушского, Ижорского, Ярвосольского и Лопского погостов, в то время как основная масса поселений этих погостов находится за их пределами. Это может свидетельствовать о древности освоения именно моренных равнин. 

Можно провести параллели хозяйственного освоения описываемых морен и Ижорского плато. Центры всех западных погостов, входивших в Ямской и Копорский уезды, находились на плато, т. к. сельскохозяйственный потенциал почв плато был всегда очень велик. Древность освоения плато человеком не вызывает сомнения16. Показательно, что индекс соотношения «людей» и дворов на моренных равнинах и Ижорском плато почти совпадает — 1,22 и 1,24. Односемейные дворы составляли на обеих территориях 78-79 %. Среди многосемейных дворов доминировали двухсемейные — 20 %, в полном смысле большесемейные дворы, хотя и были представлены, но крайне незначительно — около 2 %. 

Значительно чаще многосемейные дворы встречаются на камовых возвышенностях и низменных равнинах бассейна Невы и Финского залива. Эта группа обозначена в таблице 1 по названиям наиболее крупных: камы — Лемболовской и реки — Ижоры. 

Несмотря на различия в типе поселения между населением Лемболовского ландшафтного района и Приневской низины, их сближает процент односемейных дворов (69 %). Снижение этого процента по отношению к центральной части погостов можно связать с явным ухудшением почвенных возможностей кам и приречных низин. В пользу этого говорит и структура многосемейных дворов. В более благополучном камовом районе двухсемейные дворы составляют около 30 %, трехсемейные — менее 2 %. В неблагоприятных условиях низин на двухсемейные приходилось 27 % дворов, а на большесемейные — 4,5 %.

Наибольшие сложности в интерпретации вызывает абсолютное доминирование однодворных поселений в Сертоле и прилежащих к ней группах поселений (современные Парголово-Сертолово). Природные условия этой территории мало чем отличаются от условий соседних камовых возвышенностей17. Отсутствие крупных и даже средних водоемов не позволяют объяснить эту ситуацию рыболовной ориентацией населения. Занятия промысловой охотой на удобных для земледелия, возвышенных землях, расположенных в гуще сельскохозяйственного населения, трудно представить. Наконец, удаленность от основных торговых путей и центра погоста не позволяют искать причину в социальной сфере. 

Нам представляется, что причина заключается в степени разработанности земельных угодий. Видимо, мы имеем дело с территорией, освоенной в наиболее ранний период по отношению к рубежу XV-XVI вв. Вероятно, именно распаханность крупных земельных фондов, большое количество построек, накопленное за период освоения территории, и явились причиной быстрого распада братских на малые семьи. Косвенным подтверждением давности освоения Парголово-Сертолово является наличие разветвленных междворных родовых связей18.

Периферию погостов Приневья составляли поселения побережья Финского залива от устья реки Сестры до Сойкинского полуострова (в таблице 1 графа «Финский залив»). На Гарболовской каме 50 % дворов были односемейными, 49 % — двухсемейными и 1 % — трехсемейными, на побережье Финского залива 54 % — односемейными, 37 % — двухсемейными, 9 % — трехсемейными. Приведенные цифры свидетельствуют о сохранении следующих тенденций: с одной стороны, дальше от центра погоста — ниже процент односемейных дворов, с другой, меньше возможности почв — выше процент большесемейных (более трех малых семей) дворов. 

В еще большей степени многосемейные дворы преобладали на южной и восточной окраинах Ореховецкого уезда (в таблице 1 – «Тосна, Мга, Назея, Лавуя»). Заболоченные моренные равнины, и сегодня редкозаселенные, в ту пору осваивались большим напряжением сил. Работы по мелиорации и, видимо, подсечная модель землепользования требовали сохранения больших коллективов в рамках одного хозяйства. 

Наиболее ярко это проявилось как раз в бассейнах рек Тосны, Мги, Назеи и Лавуи. Здесь односемейные дворы составляли только 42 % (около 30 % населения), двухсемейные — 44 % (около 49 % населения), наконец, большесемейные дворы играли значительную роль — в них проживало больше 20 % населения. Это максимальное количество большесемейных дворов, встречающихся в междуречье Волхова и Наровы. Интересно, что даже здесь нет доминирования больших семей. Односемейные и двухсемейные дворы в сумме составляют подавляющее большинство. 

Как уже отмечалось, в западной части исследуемого региона обнаруживается большее единообразие вариантов плотности малых семей во дворах, в основном за счет Ижорского плато, где проживала почти половина крестьян Ямбургского, Копорского и Ореховецкого уездов. Благоприятные почвенные условия, разработанность сельскохозяйственных угодий, давность формирования жилого пространства поселений позволяли легко выделяться малым семьям. 

С другой стороны, на периферии плато сложились небольшие анклавы населения, характеристики которого значительно отличались от характеристик населения самого плато. При рассмотрении периферийных территорий Ижорского плато можно выделить параллели между отдельными территориями на западе и востоке изучаемого региона. 

Близкими по структуре двора были на востоке — побережье Финского залива, а на западе — северо-восточный склон Ижорского плато к реке Ковоше. Здесь проявлялись две тенденции — периферийности территории и малопригодности почв. Кроме того, эти территории непосредственно соприкасались. 

Еще одна аналогия обнаруживается между низкими суглинистыми, сильно заболоченными моренными равнинами в долине Луги (в таблице 1 – «Полужье») и долинами южных притоков Невы («Тосна и т. д.»), где условия для ведения земледельческого хозяйства были всегда хуже, чем в других районах северо-запада Новгородской земли. Удельный вес односемейных и многосемейных дворов в Полужье был примерно равен – 52 % и 48 %, причем, число собственно большесемейных дворов составляло 8 %. 

Оригинальную структуру имели дворы, расположенные на северо-западе Ижорского плато, представлявшие собой периферию Толдожского и Радчинского погостов. Она занимала промежуточное положение между собственно Ижорским плато и его северо-восточными склонами. Здесь ландшафтная пестрота не позволяет выделить определенную тенденцию. Эта тенденция выступает как равнодействующая между характерными для низинных и возвышенных территорий.

Наконец, в Ямском окологородье, как во всякой пригородной зоне, доминировали односемейные дворы — 88 %.

Итак, можно выделить две основные тенденции соотношения малых семей во дворах. Во-первых, чем менее пригодны почвы для ведения земледелия, тем выше процент большесемейных дворов (три малых семьи и более). При этом большесемейные дворы не являются преобладающими по количеству ни в одном из районов междуречья Волхова и Наровы. Во-вторых, чем ближе находится та или иная группа поселений к центру наиболее древнего освоения края, тем выше процент односемейных дворов; чем дальше — тем больше двухсемейных.

Устойчивость пашни и древность непрерывного освоения позволяли вести малое индивидуальное хозяйство. Эти тенденции отражает процесс врастания в пашню, постепенного перехода от переложной системы земледелия к более эффективным методам. 

Наконец, нельзя не отметить совершенно оригинальную структуру двора в промысловых районах по берегам Ладожского озера и отчасти Невы и Финского залива.

Географический разброс и связь с хозяйственной специализацией не позволяют считать структуру дворов этническим признаком. Однако можно выделить опосредованные связи. Ландшафтная и, следовательно, территориальная определяющая структуры двора влияла на особенности социальной структуры, а различные этнические группы концентрировались на определенных территориях. 

Можно утверждать, что ижора19 рубежа XV-XVI вв. преимущественно расселялась на низинных промысловых и земледельческих территориях и для нее характерны и промысловая малосемейная, и земледельческая большесемейная структуры двора. Для води этого периода («чуди») более предпочтительной была земледельческая большесемейная структура. Русские северо-запада Новгородской земли занимали возвышенные территории и у них предпочтительными были малосемейные земледельческие дворы.

 

1 В данной работе использованы: Переписная окладная книга по Новугороду Вотьской пятины 7008 года (2-я половина) // ВОИДР. — 1851. — Т. XI; Переписная оброчная книга Вотской пятины 1500 года. Первая половина // НПК. — СПб., 1868. — Т. III.

2 По физико-географическому районированию – бассейн реки Невы, южное побережье Финского залива, южное и западное побережье Ладожского озера, Ижорское плато, среднее и нижнее течение реки Луги.

3 Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV-начало XVI в. — Л., 1971. 

4 Дискуссию по этому вопросу см.: Ключевский В. О. Отзыв на исследование Н. А. Рожкова «Сельское хозяйство Московской Руси в XVI в.» // Ключевский В. О. Сочинения. — М., 1959. — Т. VIII. — С. 373; Кауфман А. А. Отзыв о сочинении Н. Н. Нордмана «Статистика в русской истории. Опыт статистической обработки писцовых Новгородских оброчных книг около 1498 года» (рукопись) // Отчет о пятьдесят третьем присуждении наград графа Уварова. — СПб., 1912. — С. 89; он же. Предисловие. Статистические итоги // Новгородские писцовые книги в статистической обработке. — Пг., 1915. — Т. I. — С. 14; Андрияшев А. М. Материалы по исторической географии Новгородской земли // ЧОИДР. — М., 1914. — Кн. 3 (250). — С. VII-XI; Аграрная история Северо-Запада России. — С. 17-18.

5 НПК. — Т. III. —С. 837; см. также: С. 516, 758, 796.

6 Семьи с одним родителем.

7 Аграрная история Северо-Запада России. — С. 349-350.

8 Дворы, в которых отмечены отчимы и пасынки, стоящие во главе своих малых семей, упоминаются тридцать два раза.

9 НПК. — Т. III. — С. 946.

10 ВОИДР. — Т. XI. — С. 120, 131, 140, 142, 165, 187; НПК. — Т. III. — С. 828, 831-832.

11 Копанев А. И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. — Л., 1978. — С. 170-173.

12 ВОИДР. — Т. XI. — С. 202.

13 Андреев П. А. Ладожское озеро. — СПб., 1875. — 

С. 122-124; Архивные материалы кафедры этнографии и антропологии. Отчет «Динамика этнических и этносоциальных процессов и современная этнокультурная ситуация в Северо-Западном регионе Европейской России (Ленинградская, Псковская и Новгородская области). — СПб., 1998. — С. 210-212.

14 Дегтярев А. Я. Крестьянский двор и поместное усадище Северо-Запада Руси в XVI в. // Этнографические исследования Северо-Запада СССР. Традиции и культура населения. Этнография Петербурга. — Л., 1977. — С. 13; он же. Русская деревня в XV-XVII веках. Очерки истории сельского расселения. — Л., 1980. — С. 57.

15 Исаченко Г. А. «Окно в Европу»: история и ландшафты. — СПб., 1998. — С. 162.

16 Кольчатов В. А. О времени заселения Ижорского плато // Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья. — Л., 1982. — С. 63-65; Лесман Ю. М. Хронологическая периодизация курганов Ижорского плато // Там же. — 

С. 67-69.

17 Гагарина Э. И. и др. Почвы и почвенный покров Северо-Запада России. — С. 186-191, 194-198.

18 Охватывает 30 % дворов — один из самых высоких показателей в регионе.

19 Приблизительные границы расселения этнических групп взяты по: Рябинин Е. А. Водь. Ижора // Финны в Европе VI-XV вв. — М., 1990. — Вып. 2. — С. 15-41; он же. Этнокультурная ситуация на Северо-Западе РСФСР в эпоху средневековья (проблема археологического изучения) // Балты, славяне, прибалтийские финны (этногенетические процессы). — Рига, 1990. — С. 183-215.