Алкоголь и табак в промышленном старообрядческом регионе

 

Тема старообрядчества тесно связана со многими мифами и предрассудками, которые возникли преимущественно в дореволюционное время и начало которых исходит от миссионерской пропаганды. Эти предрассудки сознательно представляют нам это важнейшее и интереснейшее явление русской истории и культуры в таком свете, что создается впечатление, что это – мир темных и невежественных людей, противников всего прогрессивного и т. п. Наши современники же, усвоив, помимо традиции негативной подачи, идущей от отцов-миссионеров, также и предрассудки, исходящие уже от традиции советской, при слове «старообрядчество» начинают сразу же вспоминать таежную отшельницу Агафью Лыкову. Тем не менее, второй по известности представитель старообрядчества – фабрикант Савва Морозов... В связи с ним невольно начинают вспоминать купцов-староверов, на которых держались целые отрасли российской промышленности. 

В то же самое время в сознании среднестатистического россиянина есть немало стереотипов положительного плана, которые создают образ старообрядца как человека совершенно не приемлющего табак, алкоголь и прочие пороки, которым подвержено остальное население. Но русское старообрядчество – весьма сложное явление. Это даже не мир, а целая совокупность миров, которая существовала в разных регионах, была представлена разными старообрядческими течениями (согласиями). Эти миры разительно отличались и продолжают отличаться даже друг от друга. На специфику конкретной старообрядческой группы влияла и конфессиональная принадлежность (поповцы, беспоповцы разных согласий), и регион ее проживания, а также ряд внешних факторов. Старообрядческие общества крупных городов, таких, как Москва, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, были интегрированы в торгово-промышленный мир, и значительная часть их членов мало походила на образ старообрядца, который обычно представляют себе обыватели. Это касалось и некоторых сельских местностей, об одной из которых, а именно Гуслицах, располагавшихся прежде в юго-восточном углу Богородского уезда Московской губернии, нам хотелось бы поговорить.

До определенного времени, пока в Гуслицах не развилась мощная, прежде всего текстильная, промышленность, в которую оказалось вовлеченным практически все местное население, местные старообрядцы, как и их одноверцы в других местах, отличались традиционно патриархальностью. Однако уже к 1860-м гг., когда в избах (небедных, даже невзирая на исконное местное малоземелье), уже стояли ткацкие станы, патриархальный уклад начинал сдавать свои позиции. И. Ордынский писал: «Вместе с повсеместным распространением особого рода цивилизации, состоящей в курении табаку, в употреблении вина, модной одежды, белил, румян – замечается слияние раскольников с мирскими, сходство образа жизни, вводятся песни, пляски. Эта перемена особенно стала заметна в последние семь лет, с тех пор, как на раскольников перестали обращать большое внимание...»1 За старые традиции еще пытались держаться старики и женщины, но их сопротивление ничего изменить не могло.

Однако еще за два десятилетия до описываемых событий Ордынский упоминает о том, что мобилизованные в армию гусляки уклонялись от принесения воинской присяги и не позволяли брить себе бороды. За это приходилось отвечать по закону2.

Гуслицы были расположены вблизи «второй столицы» – Москвы, с которой исстари были тесно связаны. Вблизи края шли Рязанский и Владимирский тракты, а через саму местность – связывавшая их «Коломенка» и Касимовский тракт. Недалеко от Гуслиц находилась богатая Коломна, совсем рядом развивался промышленный Егорьевск. Малоземелье заставляло гусляков заниматься отхожими промыслами, ориентироваться на соседние торговые и промышленные центры. Во второй половине XIX столетия Гуслицы уже стали совершенно иным по своему облику краем. Здесь появились свои ткацкие и иные производства, в которые, по причине малоземельности, оказалось вовлеченным практически все население. К примеру, уже в начале ХХ в. в каждой местной семье хотя бы один человек работал на крупной фабрике в соседних Егорьевске, Орехово-Зуеве, Ликине, Дулёве, Павловском Посаде и т. п. Мало того, в домах стояли ткацкие станы, на которых вырабатывали основу, розданную местным фабрикантом. Готовый продукт сдавали в особую раздаточную контору, которая была чуть ли не в каждом населенном пункте, получая плату за выполненную работу. 

Немаловажную роль играл и тот момент, что Гуслицы были краем со своей криминальной культурой, включавшей и разбой, и фальшивомонетчество, и профессиональное попрошайничество... Интегрированность гусляков в криминальный мир также не могла не сказаться на их нравственном облике. Прежде всего, все новое усваивали представители зажиточной верхушки старообрядческого мира. На рубеже XIX-XX вв. семьи старообрядческой промышленной элиты, которые прежде слыли за ревностных поборников традиции, мало отличались в быту от нестарообрядцев. Для них на первом месте уже стояли классовые и финансовые интересы. В 1910 г. известный деятель егорьевского старообрядчества Н. Д. Зенин, который, кстати, сам был известен дружбой с левыми эсерами, торговлей нелегальной литературой (у него были фотомастерская и книжный магазин) и членством в международных эсперантистских организациях, писал: «Часто капитал становим выше всего, подчас выше Самого Бога»3. Понятно, что вместе с «мирской» традицией к старообрядцам, прежде всего представителям молодого поколения, приходили и вредные привычки, и прочие прелести «мира», за которые прежде легко могли изгнать их общества. Если ранее, как мы видели выше, мужчины-старообрядцы держались бороды, то несколькими десятилетиями позже, уже к концу XIX в., как мы видим из материалов «противораскольничьих» миссионеров, в крупных и богатых городских старообрядческих поповских обществах, включая и находившееся в г. Егорьевске, расположенном рядом с Гуслицами и постоянно подпитывавшимся гусляками, «брадобрийцев» было очень много. Лидеры общины ничего не могли с этим поделать, поскольку в случае борьбы с ними из общества могли уйти наиболее активные и богатые члены. В приходе храма-моленной остались бы одни старики и бедняки4. На моральный облик местного населения, преж­де всего старообрядческого, негативно влияли и такие местные экономические центры, как Ильинский погост (село Гуслицы) и Рудня. Здесь регулярно проводились ярмарки и базары, стояли трактиры, кабаки, постоялые дворы и т. п. Ра­зумеется, подобные заведения привлекали к себе немалую часть мужского населения края. Вот что писал в начале ХХ в. анонимный автор уездной газеты «Богородская речь» о Рудне: «Просто какой-то периодический сборный пункт досужих людей из окрестных поселков... Сюда собираются хмелеводы, мастерки и фабриканты попить, вообще говоря почертить. Тут устраиваются „петушиные бои” на пари. Если не посчастливится на петухах, то переходят к ожесточенной карточной игре в „трыночку”, излюбленную, старинную купеческую игру, самую азартную и неумолимую по части шансов»5. Подавляющее большинство этих хмелеводов, мастерков и фабрикантов в конфессиональном плане относилось к старообрядчест­ву. В Ильинском погосте ситуация с кабаками и прочими подобными заведениями была еще серь­езнее. Это был главный пункт Гуслицкого края, куда стекались и местные фабриканты и хмелеводы, представители гуслицкого криминала и т. п. Старожилы еще в конце ХХ столетия помнили рассказы о рысаках, коими хвалились друг перед другом фабриканты-старообрядцы, о загулах и т. п. Для демонстрации своих рысаков какое-то время даже существовал своеобразный ипподром в соседней деревне Цаплино.

Изначально порокам, присущим этому миру, подвергались взрослые мужчины, которые так или иначе были связаны с фабриками и отходом. Находясь вдали от семьи и сельского общества, человек мог и употребить без уважительной причины (праздник, крестины и т. п.) алкоголь, и, грешным делом, покурить. Тем более, что это уже вошло в жизнь местных одноверцев. В родных деревнях это было делать опасно: клеймо пьяницы и «табашника» портило жизнь и самому виновнику, и его семье. Но проникновение промышленности и связанных с ней традиций в сами деревни стало быстро менять уклад и традицию. 

Уже к 1880-м гг. такое явление, как кабаки, стало неотъемлемой частью гуслицкого мира. В одной из заметок «Московского листка» за 1882 год мы читаем: «Кабацкое дело и вообще борьба с кабаками, в крестьянском быту, за последнее время составляет не последний вопрос. Кто изучил поближе деревню, тот знает, что кабак – деревенская язва, и в то же самое время без кабака мужику жизнь не жизнь». Понятно, что приведенные строки можно отнести ко многим сельским уголкам России того времени, но заметка, откуда мы взяли эти строки, посвящена старообрядческому региону, а именно Гуслицам. Далее приводится пример, что открытия кабака в своем селении добились жители находившейся на окраине края деревни Петрушино (была населена исключительно старообрядцами). По словам анонимного автора заметки, деревенским пьяницам надоело таскаться за водкой в соседнее Титово, и они официально на сходе добились разрешения общества на открытие указанного заведения в ­своей деревне6.

Из «Московского листка» мы узнаем и о борьбе с трактиром жителей большой деревни Слободищи. Заведение довело многих крестьян до полного разорения. Жители селения, доведенные до отчаяния, невзирая ни на какие обещание содержателя трактира, стали добиваться закрытия заведения прямо у правительства. При содействии московского губернатора в 1880 году трактир был закрыт. Но уже в 1884 году в Слободищах появился человек, желавший вновь открыть питейный дом. Разумеется, действовать он стал через старосту, который начал подговаривать крестьян голосовать на сходе за открытие этого заведения7. 

С этим заведением в Слободищах боролись еще в 1914 году, когда после чтения в моленной в понедельник по Пасхе «Пролога», той его части, где речь шла о пьянстве, прихожане стали активно обсуждать обстановку, создавшуюся в селении. Попечитель храма-моленной И. Е. Соколов обратился к народу с просьбой принятия мер против деревенского трактира. В результате уже на следующий день был собран сельский сход, на котором было решено закрыть и трактир, и чайную, «которая служит рассадником хулиганства». Под решением схода подписалось 150 домохозяев-мужчин и 85 женщин (обычно женщины на сходе участия не принимали). Приговор с подписями был препровожден к московскому губернатору8. 

20 июля (по старому стилю) 1887 года случился большой пожар в деревне Беливо, Запонорской волости, известной как один из старейших и ключевых центров местного староверия. Беливский старообрядческий приход считался также центром гуслицкой грамотности, книгописания и кузницей кадров старообрядческого духовенства. Жертвой пламени сделались зимняя старообрядческая моленная и 28 крестьянских домов с принадлежащими им постройками (кузницы, овины, сараи и т. п.). Этот сильный пожар начался в питейном доме крестьянина Петрова, который находился в деревне9. Разумеется, данное заведение, таким трагическим образом сыгравшее свою роль в истории селения, могло быть открыто только при положительном решении схода местных домохозяев. А в Беливо практически все население составляли старообрядцы-поповцы белокриницкого согласия. 

Хотя с кабаками и трактирами в гуслицких селениях шла не шуточная борьба, которая выливалась в приговоры обществ, типа слободищенского, но и «кабатчики» не сидели сложа руки. Для получения разрешения на открытие своих заведений от тех же крестьянских сходов, они делали крестьянам весьма выгодные положения и давали определенные «контрибуции», как правило, размером в тысячу рублей и более. Для открытия нового кабака старались выбирать захолустные селения, где подобных заведений прежде не было. Деревни, которые уже ранее были «осчастливлены» кабаком, «ценились» в плане уплаты контрибуций чуть ли не в двое дешевле10. Там уже имелось немало страждущих, узнавших вкус водки.

В первой половине 1890-х гг. в деревне Коротково открыла свой кабак г-жа Кулакова, заплатив сельскому обществу 1200 рублей за разрешительный приговор схода. Но какое-то время она «никак не могла наметить выгодной позиции». Затем было решено перенести заведение на околицу, поближе к фарфоровой фабрике Кузнецова, находившейся в соседнем Дулёве. За определенное авансовое угощение и после долгого упрашивания старосты, сход постановил разрешить устройство распивочного заведения прямо напротив рабочих казарм при фабрике (Дулёво и Коротково, хотя и находились административно в разных губерниях, были расположены совсем рядом). Добиваться своего Кулаковой было просто и по той причине, что она была супругой прежнего запонорского волостного старшины, и опыт в открытии подобных заведений у нее был очень большой. В Коротково она открывала далеко не первое заведение в волости11. О Запонорской волости можно сказать, что численность приверженцев официального православия здесь была представлена двумя десятками дворов на тысячи старообрядцев.

Даже в таком преимущественно старообрядческом уголке, каковым было Гуслицкое Раменье (административная Дорховская волость), подвергшееся влиянию фабричной цивилизации население более стало предпочитать питейные заведения. Кстати, упоминавшееся выше Пет­рушино также относилось к этому микрорегиону. В журнале «Старообрядческая мысль» нами обнаружено несколько публикаций, из которых мы узнаем о положении дел в другой крупной местной деревне – Селиваниха. Там был центр одного из старообрядческих приходов и два храма – каменный и деревянный. К 1913 году назрел ремонт интерьера одного из них, на что приход (порядка 500 дворов) никак не хотел раскошеливаться. На службы ходили преимущественно женщины, а мужское население в свободное от работ время предпочитало выпивку: «Куда идете, мужички? Постойте-ка, наймите сперва уставщика, а то пьянствуете. Вы ведь ежечасно выпиваете на пять рублей водки да пива на один рубль»12. Конечно, автор заметки несколько утрировал, но клироса в храме были пусты, и не находилось денег нанять уставщика. В том же издании, в заметке вышедшей годом позже, повествуется о жителях этой деревни, возвращающихся домой «с заработков»: «Редкий идет прямо домой, а все сперва стараются зайти туда, где „зеленая вывеска с крупными словами”». Там же устраивались и петушиные бои13. В 1912 г. А. Муравлевский описывал поведение жителей Гуслиц во время Великого поста как больших любителей петушиных боев, «стенок», на которые собиралось до 1000 человек со всего края и, разумеется, выпивки14. Мы привели моменты, которые относятся уже к началу ХХ столетия, но и двумя-тремя десятилетиями до этого картина мало отличалась от описанной.

Разумеется, употребление алкоголя было чревато разными последствиями криминального плана. Тот же «Московский листок» среди других происшествий и преступлений по губернии время от времени упоминал и об инцидентах в Гуслицах, которые происходили по вине нетрезвости местных жителей. Примером можно привести случай, произошедший в конце 1890 года, когда два жителя чисто старообрядческой деревни Алексеевская, посетив кабак в соседнем селе Хотеичи (две трети населения составляли старообрядцы), поссорившись по дороге домой, устроили поножовщину. Результатом стала рана в область шеи одного из дерущихся15. Подобных прецедентов в этом крае было немало.

Также весьма интересен вопрос табакокурения у старообрядцев. Конечно же, сама старообрядческая традиция резко отрицательно относилась к этому пороку. Известно немало старообрядческих сочинений против табака. Однако соприкосновение с торгово-промышленным миром в Гуслицах привело к отходу и от этого важного принципа. Это мы видели еще у Ордынского в 1860-х гг. Но, если местные старообрядцы «табашничали» уже тогда, что происходило позже, когда «цивилизация» прочно пустила корни в местном быту?! Газета «Московский листок» всегда публиковала сообщения о происшествиях на территории губернии, в том числе и о пожарах. В 1888 году, в чисто старообрядческой деревне Давыдово, «от неосторожного обращения с огнем при курении табаку» сгорел сарай с сеном16. В начале июня 1891 года было напечатано сообщение о четырех сгоревших домах в деревне Устьяново, а причиной бедствия указана «неосторожность» при курении табака17. Но Устьяново в то время было почти полностью старообрядческим селением. В сентябре того же года, также «от неосторожности при курении табака» сгорели две избы с надворными постройками в наверное самой консервативной из гуслицких старообрядческих деревень – Степановке18. Тогда же от «неосторожности» при курении сделались жертвой пламени еще два дома в Устьяново и стог немолотой ржи в деревне Игнатово19. В последнем селении старообрядцы составляли половину населения. И подобных случаев в старой периодике можно найти немало. Также большое число пожаров возникло при невыясненных причинах. Некоторый процент этих причин также может быть связан с неосторожным курением.

От старожилов мне удалось услышать следующий рассказ о причине пожаров при курении. «Табашничать» начинала прежде всего молодежь. Старики были категорически против и нещадно избивали чад и внуков, которых заставали с «цыгаркой» или чувствовали запах табака. Посему молодые люди частенько курили на заднем дворе, за сараями и сеновалами. При опасности, а именно при появлении старших членов семьи, «цыгарки» быстро выбрасывали куда придется, частенько невольно закидывая на сеновалы или крытые щепой кровли домов или хозяйственных построек. Результат был очевиден. То, что в результате пожара сгорело по два или несколько домов, объясняется тем, что при гуслицком малоземелье жилые и хозяйственные постройки ранее ставили очень тесно. От горящей избы неизбежно занимались соседние постройки.

Один из старообрядческих священников белокриницкого согласия, который служит в соседнем старообрядческом регионе, тесно связанном с Гуслицами, в начале 2000-х гг. рассказал мне следующий эпизод из своей практики. Он в очередной раз ругал за приверженность табакокурению одного из своих прихожан. Поскольку этот человек постоянно вспоминал о своем деде – крепком старообрядце, священник в ходе беседы говорил: «Вот ты, мол, все своим дедом кичишься, а он-то явно к табаку не притрагивался. А ты пыхтишь, как паровоз». Мужичку наконец это надоело, и он ответил: «Да, мой дед был крепкий старовер. В девять лет курить начал и до девяносто девяти, пока не помер, курил...» Это происходило в одной из деревень Вохны – старообрядческом регионе, центром которого является город Павловский Посад, где также, как и в Гуслицах, была развита промышленность. Но были в Гуслицах и места, где начетчикам и старикам все-таки удавалось с переменным успехом противостоять табаку. Например, в крупном селении Шувое, на юго-восточной окраине Гуслиц, где, кстати, также были и свои, пусть и небольшие, фабрики. По словам старожилов, еще в первой трети ХХ века начетчики на вопрос, почему нельзя курить табак, отвечали: «Если бы Бог разрешил человеку такое дело, то предусмотрел бы на голове трубу... а раз нам труба не дана, то и дымить не следует...»

Но вся вышеприведенная информация касается, прежде всего, старообрядцев-поповцев белокриницкого согласия. В Гуслицах также жили и немногочисленные группы беглопоповцев-лужкан, беспоповцев. Они придерживались куда более строгих правил и их отношение к алкоголю и табаку было таким же, как и у старообрядцев регионов, находящихся вдали от цивилизации и ее соблазнов. В примыкающем к Гуслицам прежнем Егорьевском уезде Рязанской губернии, к примеру, в деревне Овчагино, где значительная часть местного старообрядческого населения принадлежала к беспоповцам-филипповцам, даже во второй половине ХХ в. молодежь старообрядческого «конца» вела себя по-иному, нежели из тех частей деревни, где проживали «никониане». Там меньше пили, держались гораздо скромнее и сдержаннее и в сельском клубе, и во время различных уличных мероприятий. Кстати, про гуслицкие деревни такого сказать не могли ни в советское время, ни ранее.

И еще один интересный момент. В то время, когда кабаки и табак прочно вошли в жизнь гусляков, довольно долго, вплоть до середины ХХ века, сохранялись такие архаичные элементы, как соблюдение посуды и проч. Об этом рассказывали очень многие старожилы. Живший с 1931 г. в поселке (затем – городе) Куровское В. С. Воронцов, 1927 г. р., последний директор совхоза «Титовский», рассказывал, что еще в 1930-х гг. в банный день, в общественную поселковую баню старообрядцы массово занимали очередь первыми, дабы не мыться в ней после никониан и прочих иноверных... В быту, да и не только, старообрядцы и остальные жители резко различались даже в таких крупных местных населенных пунк­тах, как, к примеру, город Куровское, даже в послевоенные десятилетия. Та же деревня Беливо, при наличии в ней упомянутого кабака, оставалась селением весьма патриархальным в быту. Участники археологической экспедиции, которая работала рядом с этим населенным пунктом в 1980-х гг., рассказывали мне, что посещение деревни часто превращалось в проблему: местные бабушки и тетушки упорно выгоняли за околицу девушек в джинсах и шортах... В одном из селений на границе прежних Гуслиц и Егорьевского уезда, также старообрядческом и также в прошлом весьма приобщенном к цивилизации, участника фольклорной экспедиции, который в 1970-х гг. попытался предложить помощь пожилой женщине, которая набирала воду у колодца, последняя чуть не избила только за то, что молодой человек дотронулся своими «погаными» руками до ее ведер... Нетрудно представить, какие традиции здесь бытовали в 1880-х гг. и в начале ХХ столетия. В 1909 г., по сведениям журнала «Старообрядческая мысль», в гуслицкой деревне Шувое, где существовали фабрики Филатовых и Курносовых, и которая была недалеко от Егорьевска, прихожане чуть не выгнали с прихода священника, за что, что тот вступил в ряды одного старообрядческого вспомогательного общества. Последнее шувойские старообрядцы сочли за ересь20.

Также до сих пор многие старообрядческие священники всегда требуют заключение о смерти человека, которого предстоит отпеть. Если в этом документе содержится информация, что данное лицо в момент смерти было в подпитии, то в отпевании всегда следует отказ. Считается, что пьяницы Царства Небесного не наследуют, и в Гуслицах лиц, умерших в нетрезвом состоянии, всегда погребали как самоубийц и другие категории «нехороших» покойников. В части гуслицких селений их зарывали (именно «зарывали», а не «хоронили», по словам старожилов) «за канавой», т. е. за рвом, которым окружали кладбище, а в части деревень – уносили в лес, на специальные «кладбища удавленников». 

Мир старообрядчества – весьма неоднородное явление русской культуры. Он во многом продолжает еще оставаться «белым пятном», таящим в себе немало интересного. Для полного его изучения необходимо рассмотрение всех сторон жизни староверия, включая и то, что мы обычно относим к явлениям негативным. Старообрядчество было и остается явлением неоднородным, четко различающимся в зависимости и от течения (согласия), и от региона проживания, и от ряда других факторов. Регионы с развитой промышленностью заметно отличались от сельскохозяйственной глубинки. «Цивилизация» неизбежно затягивала и накладывала свой отпечаток на всех, в том числе и старообрядцев.

 

1 Ордынский И. Раскол и благотворительность в Гуслице. – СПб., 1863. – С. 6.

2 Там же. – С. 8.

3 Зенин Н. Д. Наши предки и мы // Старообрядческая мысль. – М., 1910. – № 10. – С. 738-740.

4 Отчет о миссионерской деятельности миссионера Афанасия Кузнецова по городу Егорьевску Рязанской губернии за 1911 год // Миссионерский сборник. – Рязань, 1912. – № 3. – С. 146-149.

5 Рудня, Дорховской волости // Богородская речь. – Богородск, 1912. – № 5.

6 Гуслицы // Московский листок. – 1882. – № 87.

7 Село Слободищи (Богородского уезда) // Московский листок. – 1884. – 23 декабря.

8 Сельцо Слободищи Богородского уезда, Московской губернии // Церковь. – М., 1914. – № 35. – С. 541; Брагин С. Ф. Сельцо Слободищи Богородского уезда, Московской губернии // Старообрядческая мысль. – М., 1914. – № 6. – С. 607-608.

9 Большой пожар в деревне // Московский листок. – 1887. – № 203.

10 Распивочная агитация // Неделя. – СПб., 1893. – № 6. – С. 190.

11 Из Богородского уезда (Московской губернии) // Неделя. – СПб., 1893. – № 24. – С. 766-767.

12 Не-Селивановский. Горе деревни // Старообрядческая мысль. – М., 1913. – № 2. –С. 205-206.

13 Селивановский. Предпразднество в Селиванихе, Богородского у. // Старообрядческая мысль. – М., 1914. – № 4. – С. 397.

14 Муравлевский А. Великий пост в Гуслице // Старообрядческая мысль. – М., 1912. – № 3. – С. 293-294.

15 Рана, нанесенная ножом // Московский листок. – 1890. – № 349. 

16 Пожары // Московский листок. – 1888. – № 290. 

17 Экстренная почта // Московский листок. – 1891. – 

№ 151. 

18 Экстренная почта // Московский листок. – 1891. – 

№ 267. 

19 Пожары в Богородском уезде // Московский листок. – 1891. – № 259.

20 Взаимно-вспомогательное, благотворительное и просветительное общество старообрядцев в Риге // Старообрядческая мысль. – М., 1910. – № 10. – С. 697.