МЕТАМОРФОЗЫ БОГАТЫРСКОГО МИРА

Ю. М. Смирнов (Муром)   

МЕТАМОРФОЗЫ БОГАТЫРСКОГО МИРА  

Взгляд, конечно, очень варварский, но верный... И. Бродский

В русской и советской научной традиции изучение особого пласта культуры, который мы пока условно называем «богатырским миром», до последнего времени оставалось преимущественным правом фольклористов. Такая ситуация вполне понятна и объяснима, так как именно фольклорные источники - эпические предания, былины, песни, легенды, сказки, пословицы и поговорки - являются наиболее очевидными и доступными для этой сферы исследований. У украинцев, белорусов, русских самые распространенные волшебные сказки - богатырские.1  Более того, по специфике своего бытования они оказывают заметное конституирующее влияние на общественное сознание в разных его проявлениях. Хотя семантическое поле и ареал понятий «богатырь», «богатырский» сегодня весьма широко используется в различных областях культуры, преимущественное их употребление связано с военной, военно-исторической и патриотической тематикой, приобретая в ней зачастую характер символа,2 а также лексиконом спортивных журналистов, описывающих единоборства или силовые виды состязаний. Хотим мы этого или нет, но, услышав слово «богатырь», русский человек сразу же ассоциативно представляет трех витязей с картины Васнецова или Ивана Поддубного. Историческая и идеологическая обусловленность такого отношения к богатырям вполне понятна и не требует подробного объяснения. Однако как явление богатырство гораздо многообразнее и глубже. Субъект западноевропейской культуры вообразит скорее рыцарей круглого стола короля Артура или неистового Роланда, знаток античности - Геракла, представитель иранского мира - Рустема, индиец - Раму, иудей - Давида и т. д.  

Генетически богатырский фольклор возникает не на пустом месте - в данном случае я имею в виду не конкретно-исторические реалии и факты, послужившие, возможно, поводом для создания некоторых былин, а мифологическую ситуацию в целом. Даже при беглом сравнении совершенно очевидно, что в богатырских преданиях весьма часто повторяются ситуации и подвиги, уже совершенные иными персонажами - богами, демиургами или культурными героями. Роднит их и ситуация необычного рождения, особого детства и юности, чудесного приобретения исполинской силы, специального оружия, обладания волшебными дарами и фантастически одаренными помощниками, главным из которых нередко бывает конь. Если не принимать во внимание жанра, уже определенного для каждого конкретного произведения, то в некоторых ситуациях весьма трудно определить характер каждого персонажа - сказочный ли это витязь, культурный ли герой, обросший ли фабульными наслоениями исторический персонаж, или вообще это идеальная фигура, образно иллюстрирующая изложение богатырского кодекса чести. Генетическое родство подтверждается и происхождением термина «богатырь», который восходит к индоиранскому корню «баг» - «бог», «божество» (ср. иранское «богадур», «бохадур», «бахлон», «похлавон»; кстати, русское «полкан» - производное от последнего). Собственно говоря, то общее, что есть в характеристике названных героев, в контексте данного разговора интересует меня гораздо больше, чем различия, которые уже не раз пытались установить и обосновать сторонники исторической и сравнительно-исторической школы;3 в этом смысле мне гораздо ближе утверждение В. Я. Проппа: «Историчность определяется… не реалиями (которые могут и отсутствовать или вноситься позднее), а историческим смыслом и содержанием сюжета».4

Грань между богатырем и культурным героем, а иногда и демиургом, зыбка и аморфна. Культурный герой подчас совершает деяния и подвиги гораздо более значительные по характеру и более значимые для мифологической истории, чем богатырь, однако популярность последнего, как правило, несравнимо большая. Эту парадоксальную ситуацию замечательно обозначил Лайош Мештерхази в своем романическом эссе «Загадка Прометея». Культа бога Прометея, который с огромным трудом добыл людям огонь и научил их ремеслам, фактически не существовало. В то же время полубог вначале, а затем человек Геракл, чьи впечатляющие, в общем-то, акты не идут ни в какое сравнение с действиями Прометея, имел чрезвычайно развитой культ, распространенный по всему античному миру. Даже в эпоху классицизма художники Европы отдавали несомненное предпочтение изображению подвигов Геракла по сравнению с деяниями других персонажей.

В реальном мире, как правило, бытуют представления о богатыре как фигуре положительной, даже в том случае, если исторические факты - когда они есть - свидетельствуют совсем иное. Например, о Марко Королевиче «в старой Сербии, где он по преимуществу действовал… сохранилась недобрая память, как о насильнике и сорви-голове. В сербском эпосе, однако ж, он играет видную роль, являясь любимым героем сербского народа, вроде нашего Ильи Муромца или Роланда западно-европейских сказаний. По мнению Гете, Марко соответствует греческому Гераклу и персидскому Рустему… Народ придал своему любимцу мифический характер и наделил его всевозможными героическими чертами».5 Примечательно в этом контексте замечание А. М. Горького о том, что «фольклор в наши дни возвел Владимира Ильича Ленина на высоту мифического героя древности, равного Прометею».6

Однако положительному мифическому богатырю всегда противостоит равный по силе, а иногда и более могучий, «отрицательный» персонаж. И, как бы этому не противилось наше возмущенное чувство, его тоже следует признать богатырем. Иначе наш герой остается без достойного соперника, снижается значение его деяний. «Чудище», за исключением внешнего вида, обладает, в общем-то, всеми же теми качествами, что и наш герой, но с негативной оценкой (по принципу: чужой разведчик - всегда шпион). Складывающаяся амбивалентность в оценке образа чужого богатыря имеет, вероятно, и некоторую реальную психологическую основу, так как перед поединками было принято устрашать противника не только доспехами с изображениями страшных ликов, но и похвальбой, ругательствами, гримасничаньем. Противником богатыря может быть и демоническое существо (например, Кощей). В этом случае для победы богатырь должен обладать некими сакральными качествами или средствами. Эта оппозиция так или иначе возводит ситуацию к сюжетам о культурных героях, деривациям близнечного мифа, героям-трикстерам.

Один из основных подвигов, совершаемых положительным богатырем - это победное единоборство с чудищем или с другим незнакомым богатырем. Интересную особенность славянской психологии отметил в 1835 г. Ю. Венелин, исследовавший, быть может, несколько наивно характер народных песен задунайских славян: «Ужасное в лицах разных народов проявляется различным образом в различных чертах, сообразно с источником характера всякого народа… возьмите исступление Задунайского Славянина, и вы увидите в его ужасном - врага. Славянин не боится так вампира, босоркан и ведьм, как Немец чертей и духов... Но ему врага надобно, чтобы придти в исступление: враг, неприятель его потеха»7 (курсив автора - Ю. С.). Поиски врага, кстати, характерны не только для славянского героического фольклора. В преданиях многих народов свободно барражирующий богатырь, встретив в чистом поле достойного противника, вызывает его на поединок или соглашается на аналогичное предложение чужака. Знакомство богатырей нередко начинается с ристалища. Происходит это без всякой видимой причины, без всякой личной или социальной пользы, которую мы обычно привыкли усматривать в богатырских поступках, а, казалось бы, просто так, из куража, из желания «померяться силушкой немеряной». Как правило, после поединка без летального исхода они становятся друзьями, а то и побратимами. Представляется, что состязательность, являющаяся одной из основных черт богатырства и проявляющаяся в таком единоборстве, это не просто проявление задиристости и воинственного характера, а действие, имеющее особый философский смысл, который я попытаюсь объяснить чуть позже.

Вплотную к богатырскому ристалищу примыкают подвиги, связанные со змееборчеством (это один из самых распространенных и изученных сюжетов,8 в который входят битва с драконом, змеем, многоголовым змеем или змеей - хозяйкой водной стихии) и борьбой с фантастическими, дикими и необузданными зверями. Наш герой, естественно, выходит из них победителем, иногда и без особого труда справившись с бестией голыми руками: «Говорят, что со стадом ходил бык трехгодовалый и необыкновенной силы… ко всем он был свиреп… Как только увидел его (Урдаркотта - Ю. С.) бык, бросился на него (а был он с большими рогами и думал подкинуть его на них), но Урдаркотт схватился обеими руками за рога, и так упорно начали они бороться, что земля взрылась под ними. Так удачно действовал Урдаркотт, что пригнул быку голову, завернул ее за спину и надвое переломилась шейная кость».9 Тем не менее, порой богатырю для уничтожения дичины приходится воспользоваться своим табельным или волшебным оружием и прибегать к хитроумным охотничьим уловкам. Змееборство же иногда ведет к освобождению или избавлению от смерти прекрасной девушки и даже женитьбе на ней, что контаминирует со следующим комплексом богатырских подвигов.

Этот комплекс связан с фабулой героического сватовства, героической женитьбы или, как поэтично сказал Ю. Венелин, женитьбой, «обрызганной кровью».10 «Для поэтики сюжетов о сватовстве характерны мотивы чудесных превращений, мотивы изменения облика для достижения цели, причинение ущерба персонажем с помощью вредоносной магии, обращение за помощью к коню, родственнику героя по женской линии, к страннику, обладающему чудесным даром».11 С одной стороны все эти мотивы, как убедительно показал В. Я. Пропп, связаны с обрядами инициации юношей12 и откровенно восходят к древним мифам, с другой - опоэтизируют реально распространенный у многих народов обычай умыкания невесты. Женитьба в этом случае, по образному выражению того же Ю. Венелина, «представляет бой».13

Богатырь в одиночку делает то, что иной раз не под силу целому социуму - побивает несметное вражеское войско или выполняет исполинскую, нередко сопряженную со смертельной опасностью, работу - перекрывает реку, строит дворец и т. п. Вообще, невоенные, мирные подвиги, связанные с покорением стихий (ветра, стремнины), разрушением гор и строений, поднятием и перемещением тяжестей занимают немалое место в жизни богатыря.

Богатырь не был бы богатырем, если от обычного человека его не отличали еще некоторые особые качества. И дело здесь не в великом росте - богатырь может быть и небольшого росточка, может и изменять свой внешний вид, вырастая или превращаясь в какое-либо животное. Его бытовое поведение - это тоже подвиг, но особого рода. Он может много съесть - его закуска измеряется многими хлебами, целыми быками и баранами. Он может выпить много хмельного и при этом по-богатырски захмелеть. Сон его непробуден, а от храпа разваливаются стены. Сколь велика его сексуальная потенция - стыдливо умолчу. Естественные надобности он справляет так, что в сотворенном может застрять целый обоз,14 а испускаемые им ветры могут вызвать бурю на море. В этом смысле к сонму богатырей, несомненно, должны быть причислены и Гаргантюа, и Дон Жуан.

Любили богатыри и на пирах побуянить, что по отношению к былинам обычно советской исторической школой рассматривалось как классовый протест. Однако единоборство - это смысл жизни, в том числе и праздного времяпрепровождения богатыря. В райской обители викингов, Вальгалле, куда попадал воин, погибший с мечом в руке, высшим блаженством было наслаждение застольем и битвой: попавшие туда герои беспрестанно объедались и напивались допьяна, затем устраивали хорошую драчку, в ходе которой поголовно убивали друг друга, потом все воскресали, и все продолжалось сызнова до бесконечности. Кстати, в германской традиции идет постоянное сравнение битвы с пиром или игрою.15

Богатырское бытие - это постоянная ситуация преодоления, совершение поступков, отличающих богатыря от поступков простых смертных. Богатырский подвиг, если отвлечься от его мифологической семантики, зачастую совершается просто «во имя подвига», то есть имеет в бытовом понимании индивидуально-честолюбивую окраску, безо всякой социальной и классовой пользы, которую мы так привыкли усматривать в любом чихе русского богатыря, противопоставляя его богатырям других культур. Если же принять во внимание мифологический смысл дела, акценты оценок несколько смещаются. Все его деяния - укрощение стихий, борьба с могучими врагами или демоническими соперниками любыми средствами, демонстрация недюжинных способностей - в конечном счете оказываются сверхчеловеческими. Но при этом богатырь, несмотря на присущие ему иногда чудесные качества, - человек, и человек смертный. Он постоянно «дергает тигра за усы», а все его подвиги в итоге - борьба со смертью, причем, борьба не только символическая, но и физическая. Иногда репрезант смерти заменяется образом самой Смерти. В этом случае богатырь, как правило, оказывается не в состоянии противостоять ей и погибает, как, например, в греческих средневековых богатырских былинах, где он принимает вызов Харона на поединок.16

Бывает, что богатырь попадает в весьма двусмысленное положение и вступает в единоборство с женщиной-богатырем, которую он, правда, сначала принимает за мужчину. Как правило, богатырь в этой схватке оказывается побежденным и вынужден замиряться или каким-либо способом выкупать свою жизнь. В тюркских сказаниях в качестве выкупа ему обычно предлагается поцеловать детородные органы победителя. В мифологическом контексте этот сюжет однозначно прочитывается как борьба героя со Смертью, а поцелуй имеет не столько уничижительный, сколько символический смысл. В данном случае Смерть персонифицирована, и, как это обусловлено системой оппозиций, предстает перед героем в облике женщины, а его поцелуй женских гениталий символизирует второе рождение, так как мифологически женские гениталии - это ворота, связывающие мир жизни и смерти.17

Вообще борьба со смертью - квинтэссенция смысла богатырства, главная его цель. В контексте общекультурном эта борьба может быть рассмотрена как выражение основной оппозиции культура - природа, где человек-богатырь, не только противостоящий натиску диких, враждебных и темных сил, но и постоянно вызывающий их на поединок, вляясь основным представителем и защитником культуры, постоянно утверждает ее приоритет над стихийными и неуправляемыми силами. (Ведь даже «обжорные», «опивные» и «дефекационные» подвиги - это доказательство превосходства над природой).

При этом «богатырский мир» существует как бы в двух измерениях - идеальном, представляемом (назовем его ирреальным) и реальном - и осязаемые соприкосновения между ними весьма проблематичны, возможны только в воображении. Богатырский мир - и эпоса, и сказки - в значительной степени носит в себе некоторые черты мифа. Не являясь основной идеологической доминантой в системе мировоззрения социума, он, тем не менее, оказывает формообразующее влияние на многие стороны реальной жизни, то есть в него верят как в некоторую существующую или некогда существовавшую модель. Поэтому многие персонажи в реальности становятся символами.

Совершенно верное замечание о богатырях, правда, по иному поводу, высказал в середине XIX в. Л. Майков: «Эти лица, хотя и введены в обстановку исторической действительности, не суть по большей части лица действительно существовавшие, но вымышлены народным творчеством».18 Тогда же П. Чубинский отметил и другую особенность отношения к богатырскому миру: «О существовании некогда людей с огромной силою сохранилось непоколебимое верование».19Уверенность в существовании когда-то эпохи богатырей подтверждалась в массовом сознании оценкой циклопических сооружений, огромных курганов, находками исполинских костей доисторических животных.

Ирреальный богатырский мир существует в особом хронотопе, где по особому разворачивается пространство и по-особому течет время.20 Его пространственные и временные параметры не совпадают с реальностью. Не останавливаясь на них подробно, отмечу лишь, что основной чертой этого хронотопа является гипертрофированность: если дорога - так на много лет, правда, при некоторых условиях ее можно проскочить и за один миг; если битва - так на много дней; махнет богатырь правой рукой - вражеских воинов полегла улица, левой - переулок и т. п. Гипертрофированность ирреального богатырского мира - это то, что в невероятной степени затрудняет его моделировку в реальности, в отличие, скажем, от сакрального пространства. Сакральное пространство - святилище, храм и проч. - моделируется достаточно легко, потому что производимые в нем действия носят символический, знаковый характер и в небольшой по размерам храм можно с легкостью затолкать всю вселенную, в которой сам служитель культа преобразится в бога, в солнце, в кого угодно и будет творить символические чудеса. Здесь он может победить и демонические силы, но эта победа опять же будет символической, незримой. Конечно, камлания шамана в космосе юрты впечатляют, но в его противостоянии миру духов зримо мы видим только одного борца - самого шамана.

В процессе развития один из дериватов сакрального (обрядового) пространства превратился в пространство театральное, породив особый вид искусства. Моделировка же богатырского пространства в реальности требует очень реальных и конкретных действий, при том, что сами действия могут быть семиотичными. Поэтому реальное богатырство во многом не совпадало с ирреальным, хотя богатырские занятия, насколько это было возможно, культивировались во многих социумах и в большинстве случаев были престижными. За всю историю человечества таких занятий было немного: олимпиады в древней Греции, рыцарские турниры в Западной Европе, поединки лучших воинов перед общей битвой (Пересвет и Челубей), коррида (Испания), родео (США), дуэли, королевская охота, кулачные бои (Русь), институт ниндзя (Япония) и явление такого же порядка в других культурах. Несколько особняком стоят погребальные и культовые праздничные ристалища (в России их рудименты долго оставались в обычаях по праздникам драться «стенка на стенку») и генетически восходящие к ним бои гладиаторов - смертельные поединки, совершаемые в сакральном ритуальном пространстве. Почти все занятия такого рода сопряжены со смертельным риском. Конечно же, ни одно из названных явлений в полной мере не отражает специфики богатырства и в значительной степени имеет характер развлечений и зрелищ.

Пожалуй, единственной попыткой сделать богатырство массовым явлением было западноевропейское рыцарство в одном из его аспектов. Рыцарский кодекс, заставлявший из платонической любви к Прекрасной Даме совершать подвиги, как нельзя лучше иллюстрировал ситуацию поиска соперника. Если не было реального врага, его в соответствии с рыцарским мировоззрением надо было найти или придумать - пусть это будет хотя бы ветряная мельница. (Даже организация крестовых походов в значительной степени была инициирована и облегчена мировоззренческой установкой на поиски врага). Сам же культ Прекрасной Дамы является инверсией традиционной мифо-эпической коллизии борьбы за женщину (поединки, умыкание, путешествие за женой в неведомый мир и пр.).

Так называемая «королевская охота» инсценировала ситуации богатырской борьбы с дикими животными, не случайно в средневековье она была запрещена простолюдинам. Они могли ставить силки, делать ловушки, но прерогатива открытой схватки со свирепым зверем с рогатиной или кинжалом в руках оставалась за рыцарем. И в идеале, и в реальности рыцарская культура противопоставляла себя культуре простолюдинов, но реальная массовость привела к снижению явления, ведь на Западе существовало до тысячи разновидностей рыцарей.21 Однако отмирание рыцарства перевело богатырский мир в совершенно иную сферу культуры.

С разрушением мифологического сознания богатырские подвиги все более приобретали демонстрационный характер и с очередной инверсией, сменой знаков, были перенесены в цирк, балаган, праформы которого пользовались чрезвычайной популярностью в средневековой Европе.22 То, что составляло возвышенную, не каждому доступную зону поведения, переселилось в область культуры, считавшуюся низкой и профанической. В 1991 г. известный литературовед и культуролог М. С. Петровский познакомил меня с содержанием своей давно написанной, но, к великому сожалению, неопубликованной работы о цирке. Исследователь с присущими ему остроумием и неординарной тонкостью анализа обратил внимание на то, что по своему характеру цирк - это единственный вид искусства, в полной мере отразивший архетипы мифологического сознания. Сама архитектоника циркового помещения воплощает древние представления о космосе: под небесным шатром - небом - круговая площадка-арена земля, они связаны между собой вертикальными конструкциями мирового древа. Цирковые актеры, представляющие по сути достаточно замкнутую касту, семью, демонстрируют номера, суть которых сводится к борьбе со стихиями - огнем, водой, силой тяжести, преодолению земного притяжения, «магическим» действия - появлению и исчезновению предметов, поединкам и бестиарию. В этом особом мире находится место даже трикстерам - они, рыжий и белый, «весь вечер у ковра». Многие цирковые номера сопряжены со значительным риском, который порою отражен даже в их названии («salto mortale» - вспомните «Гуттаперчевого мальчика» В. Г. Короленко). С введением в цирке системы страховок во время трюков резко возросла возможность моделирования критических ситуаций, которые при всей своей неординарности воспринимались уже не как подвиг, а как модель подвига.

Соревнования по борьбе и поднятию тяжестей долгое время были уделом не спорта, а цирка. В цирках демонстрировались люди, способные, например, выпить противоестественное количество воды, проглотить шпагу и пр. В одном из мифологических романов Мануэля Скорсы описывается циркач латиноамериканской труппы, который по заказу публики звучно испускал ветры заданное количество раз, и счет шел на сотни.

Бывает и так, что цирковые аттракционы являются прямой иллюстрацией мифов.

В среднеазиатском цирке едва ли не самой большой популярностью зрителей пользуются группы канатоходцев, часто выступающие отдельными труппами. Практически на каждом представлении в одном из номеров гимнаст проходит по канату с петухом в руках. Он-то - петух - и проливает свет на мифологический смысл древнего аттракциона. Представляется, что этот трюк известен еще со времен зороастризма, реликты которого щедро рассыпаны в представлениях ираноязычных жителей Средней Азии. Зороастризм был первой последовательно дуалистической религией с хорошо разработанным вероучением, оказавшей затем мощное влияние на иудаизм, христианство, ислам. Именно в религии Зороастра (Зардушта) сложились основы доктрины о дьяволе, сформировалось учение о страшном суде и телесном воскресении умерших, возникли представления о рае и аде. Чтобы попасть в рай, зороастрийский праведник должен был пройти над раскаленной адской пропастью по мосту Чинват, который «тоньше волоса и острее лезвия меча». Этот сюжет был полностью заимствован мусульманством и получил в нем дальнейшее развитие: в исламе верующему через мост Сират помогают перебраться те животные, которых он приносил в жертву на праздник курбан. По некоторым источникам путь по мосту претендента в праведники может продолжаться до сорока тысяч лет, а пройти по нему без помощи пожертвованных животных он может расстояние, пропорциональное его добрым земным делам. Когда они кончаются, перевозку райского паломника берет на себя закланное животное, иначе претендент свалится в пропасть.

С этим сюжетом контаминирует один из анекдотов о Ходже Насреддине (кстати, в серии этих чрезвычайно популярных в Средней Азии историй очень хорошо проявляются многие архетипы древних представлений). На праздник курбан один богач принес в жертву верблюда, второй - быка, третий - барана. А Ходжа Насреддин зарезал петуха. Когда его спросили, почему он так поступил, остряк ответил: «У ваших жертв на ногах копыта, они соскользнут с моста Сират, а мой петух с цепкими пальцами, он будет цепляться за мост, как за насест, и перенесет меня в рай». Петух действительно мог помочь попасть в рай, так как в зороастрийской традиции он считался священной птицей, птицей света и был посвящен верховному светлому божеству Ахура Мазде.

У меня нет прямых данных, но, судя по некоторым новым сведениям о происхождении зороастризма, осмелюсь предположить, что некогда ситуация прохода по тонкому мосту моделировалась над настоящей раскаленной пропастью.

Технические средства XX в. позволили предельно реалистически смоделировать богатырский мир с его самыми фантастическими параметрами и предельно документально показать самые невероятные богатырские подвиги. Все это сделано в кино. А идеалом богатыря стал супермен, отвечающий всем лучшим мифоэпическим требованиям: он хорош собой, великолепно сложен, силен, прекрасно владеет единоборствами; сражается со стихиями, дикими зверями и могучим противником; в одиночку громит целые полки и спасает мир; не хуже Азазелло обращается с любыми видами оружия; не без труда, но с честью выходит из самых сложных ситуаций; скачет, ездит, летает, плавает в воде и под водой; имеет «волшебных помощников» (совершенные технические изобретения, сделанные только для него). Время от времени ему приходится сражаться с очень сильной, злой и коварной женщиной, но он побеждает всех и вся. И, конечно же, всегда приходит на помощь Прекрасной Даме.

Ссылки:

1 Бараг Л. Г. Об особенностях украинской сказочной героики сравнительно с белорусской и русской // Русский фольклор. - М.-Л.: Наука, 1968. - Т. XI. - С. 159.

2 Сенявская Е. С. Героические символы: реальность и мифология войны // Отечественная история. - 1995. - № 5.

3 Напр.: материалы дискуссии об историзме в фольклоре.

4 Пропп В. Я. Об историзме русского эпоса (ответ академику Б. А. Рыбакову) // Русская литература. - 1962. - № 2. - С. 87.

5 А.Ч. Предисловие // Избранные юнацкие песни сербского народа в переводах русских писателей. - СПб., 1904. - С. IV.

6 Горький М. Советская литература. Доклад на 1-ом Всесоюзном съезде советских писателей 17 августа 1934 г. // Собр. соч. В 30-ти т. Т. 27. - М., 1953. - С. 312.

7 Венелин Ю. О характере народных песен у славян задунайских. - М., 1835. - С. 80, 81.

8 Напр.: Путилов Б. Н. Русские и южнославянские песни о змееборстве // Русский фольклор. - М.-Л.: Наука. - 1968. - Т. XI.

9 Сага о Финнбоге Сильном // Древне-северные саги и песни скальдов в переводах русских писателей. - СПб., 1903. - С. 71.

10 Венелин Ю. Указ. соч. - С. 45.

11 Астафьева Л. А. Указатель мотивов, сюжетных ситуаций и повествовательных звеньев богатырских былин // Фольклор. Проблемы историзма. - М.: Наука, 1988. - С. 200.

12 Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. - Л.: ЛГУ, 1946.

13 Венелин Ю. Указ. соч. - С. 45.

14 Бараг Л. Г. Указ. соч. - С. 170.

15 Полевой П. Опыт сравнительного обозрения древнейших памятников народной поэзии германской и славянской. - СПб., 1864. - С. 41.

16 Дестунис Г. Разыскания о греческих богатырских былинах средневекового периода. Опыт переводного и объяснительного сборника. - СПб.: Типография Императорской Академии Наук, 1883. - С. 21, 25-27, 45-49.

17 Смирнов Ю. Нечто о Коньке-горбунке (этнография - фольклор - литература) // Новый круг. - 1992. - № 1. - С. 101-112.

18 Майков Л. О былинах Владимирова цикла. - СПб., 1863. - С. 2.

19 Чубинский П. Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-русский край. - СПб., 1872. - Т. I. - С. 212.

20 Напр.: Кушлина О., Смирнов Ю. Время и пространство в художественном произведении // Энциклопедический словарь юного литературоведа. - М., 1987. - С. 43-46.

21 Бидерманн Г. Энциклопедия символов. - М.: Республика, 1996. - С. 230-231.

22 Даркевич В. П. Народная культура средневековья. - М.: Наука, 1988.