Т. Л. Никитина
НАДГРОБНЫЙ КОМПЛЕКС ПРЕПОДОБНОГО АВРАМИЯ РОСТОВСКОГО
Преподобный Аврамий Ростовский почитается как основатель и первый архимандрит ростовского Богоявленского Авраамиева монастыря.1 Мощи его были обретены в период между 1176 и 1212 гг.,2 и с тех пор покоились открыто в монастырском соборе.
Как известно, место почитания мощей святого особо выделялось в храме: мощи полагались в раку - специальный, часто богато украшенный ковчег, который покрывался драгоценной тканью, нередко с изображением святого, над ракой ставилась икона, либо с изображением самого святого, либо каким-то образом связанная с ним (келейная, явленная). В позднее время над ракой сооружалась сень, раку поднимали на постамент и окружали кованой решеткой. Перед мощами возжигались лампады и свечи. Иногда близ раки с мощами сохранялись реликвии, связанные со святым. Все перечисленные предметы составляли совокупность, которую мы обозначаем термином «надгробный комплекс».3
В настоящей работе рассматривается надгробный комплекс преподобного Аврамия Ростовского. Источниками для исследования послужили монастырские описи XVIII и XIX вв.,4 описания монастыря, составленные архимандритом Иустином и А. А. Титовым, описание новой раки преподобного,5 ряд архивных документов советского периода, связанных с изъятием ценностей,6 и натурные данные.
{img}Во многовековой истории этого комплекса можно выделить несколько периодов. Первый из них, древнейший, начинается с момента обретения мощей преподобного и охватывает несколько столетий до времени построения каменного собора. Об этом периоде, за отсутствием источников, мы можем судить лишь предположительно. Несомненным является только то, что мощи по обретении были перенесены в собор и там поставлены и почитаемы. От первоначального надгробного комплекса сохранился лишь один памятник - известный медный крест с изображением Распятия7 О принадлежности креста к надгробному комплексу сообщает предание, свидетельствующее о том, что в XVI в. крест был завершением «трости Богословли», и посох этот находился при гробе, а возможно и в самой раке с мощами.8
Второй период начинается в 1554/55 г., когда на месте старого монастырского собора был поставлен новый, каменный, сооруженный на пожертвования Ивана Грозного. В этом соборе был устроен во имя преподобного особый придел, увенчанный каменным шатром, с южной стороны соборного алтаря. В южной стене придела имеется ниша-аркасолий, которая и предназначалась для установки раки с мощами.9 На склонах арки сохранились остатки орнаментальной росписи и следы подтески кладки для удобства открывания крышки раки. По этим следам можно судить о размерах раки. От этого периода сохранилось несколько покровов с изображением преподобного.10
Третий период в истории надгробного комплекса отмечен перемещением раки с мощами из аркасолия в специально подготовленный арочный проем, соединяющий пространство придела с пространством соборного алтаря. Когда осуществилось это перемещение, по сути дела, перенесение мощей, неясно. В 1730 г. монастырь сильно пострадал от пожара, и потребовались крупные восстановительные работы. В ходе этих работ Богоявленский собор и придел преп. Аврамия в 1736 г. получили стенную роспись, которая покрывает и склоны арки проема, в котором находилась рака. Можно предположить, что проем для раки был подготовлен (пробит вновь или растесан существовавший) в промежутке между 1730 и 1736 гг., однако в сохранившихся документах, связанных с восстановлением собора, нигде не упоминается о перенесении мощей. Видимо, в 1730 г. проем уже существовал. Это предположение подтверждают натурные данные - на архивольте под слоем штукатурки с живописью 1736 г. находится слой известковой обмазки, изрядно закопченной.11 Возможной датой возникновения нового надгробного комплекса, по-видимому является 1709 г., когда придел преподобного Аврамия вновь освящался в весьма торжественной обстановке митрополитом Димитрием Ростовским.12 Этот новый комплекс был уничтожен или поврежден пожаром и в 1730-е гг. восстанавливался.
Наиболее ранним из дошедших до нас документов, фиксирующих облик надгробного комплекса, является Опись ризничным и церковным вещам 1775 г.13 Местонахождение раки в описи не конкретизировано («в той же церкви»), сама рака характеризуется довольно бегло: «рака на ношках оловянных серебреная чеканная золоченая продувным золотом». Опись отмечает отдельные предметы внутри раки - возглавие («под главою подушка глазету золотнаго обложена гасом серебреным») и три покрова, из которых два находились внутри раки на мощах, и один покрывал раку сверху. Наружный покров и один из внутренних имели лишь изображение креста. Второй внутренний покров «отласу зеленого» был лицевым – «на нем образ преподобного писан красками, венец и риза шито золотом и серебром». Более подробно описана надгробная сень: «сень резная деревянная золочена червонным золотом, на ней лица резные живописные Господа Саваофа да Спасителя и ангелов, да лица херувимов и серафимов. По сторонам две кароны с протчею разною резбою. Во оной сени четыре клейма, в клеймах писано живописью из жития и чудес преподобного». Под сенью у возглавия раки над мощами находилась икона Благовещения, а «по другую сторону» (видимо, у изножья) - девять икон в одном киоте. Опись перечисляет эти иконы, подробно описывая их богатое убранство - оклады, венцы, цаты, подвески и серьги, ожерелья и поручи. Состав икон следующий: 1) Нерукотворенный Образ, 2) Богоматерь Казанская, 3) Богоматерь Знамение, 4) Богоматерь Знамение, 5) Богоматерь Владимирская «с предстоящими апостолы Петром и Павлом и протчими святыми», 6) Николая Чудотворца можайского, 7) Моление ростовских чудотворцев, 8) Воскресение Христово, 9) Богоматерь Всем Скорбящим Радость. Светильник перед мощами описан всего один - медная посеребренная лампада.
Описание резной сени с раскрашенными скульптурными изображениями позволяет датировать ее послепожарными 1730-ми гг., поскольку известно, что обновленный в эти же годы иконостас Богоявленского собора также был украшен резными деревянными фигурами ангелов.14 К началу XIX в. эти скульптурные изображения были убраны и с иконостаса, и с надгробной сени, и хранились в ризнице до 1839 г., когда были уничтожены.15
Из той же описи видно, что в ризнице хранились еще два лицевых покрова на раку преподобного: первый шитый шелком по голубому атласу, второй шитый «золотом и серебром, в возглавии обшито штофом вишневым с травами золотными и разных шелков».16
В дополнениях к Описи имеется запись, сделанная в 1776 или 1777 г., об изготовлении резного деревянного «клейма»-киота для установки близ раки древнего креста, почитавшегося снятым с жезла, полученного преподобным от апостола Иоанна Богослова.17 До установки в киоте крест употреблялся как напрестольный в Аврамиевском приделе.18 По сторонам креста в предстоянии были изображены Иоанн Богослов и преп. Аврамий, резьба была позолочена «червонным красным золотом и местами роскрашено разными красками». Тогда же у киота была сооружена металлическая решетка.
{img}В более поздних (с середины XIX в.) описях и описаниях надгробного комплекса отмечен еще один элемент его - шапка, почитавшаяся в народе принадлежавшей преподобному . Почитание реликвии отметил в своем описании монастыря архимандрит Иустин, упомянув, что «усердные богомольцы просят возлагать эту шапку на их главы в твердом уповании на ходатайство за них пред Богом преподобного».19 Шапка эта была невысокая, расшитая по камке золотом изображениями херувимов и голгофских крестов.20 Помещалась шапка сначала на крышке раки, в ногах, под стеклянным колпаком, позднее для нее изготовили особую подставку.
Происхождение этой шапки, ее датировка и время установки у мощей неясны. Сама шапка, находившаяся у мощей, по-видимому, до самого закрытия собора в 1929 г.,21 в акте освидетельствования мощей 1929 г. не упоминается и в фонды Ростовского музея не поступала. В заметке составителя описи середины XIX в. высказывается предположение, без всякого, впрочем, обоснования, что шапка эта была приложена к мощам митрополитом Ионою Сысоевичем.22
В 1851 г. тщанием ростовского купца М. М. Плешанова вокруг раки преподобного была устроена медная решетка.23
В 1857 г. монастырь заключил контракт с известным петербургским мастером-серебряником Ф. А. Верховцевым на изготовление новой раки для мощей преп. Аврамия.24Работа продолжалась три года, и в 1860 г. рака была доставлена в монастырь и установлена в соборе в ожидании освящения.25 Новая рака сразу привлекла внимание публики, в печати появилось ее описание, отмечающее мастерство, тонкость и тщательность отделки.26
Торжество переложения мощей в новую раку совершилось 29 июня 1862 г.27
{img}Рака была выполнена из серебра 84-й пробы, имела размеры в длину 2 аршина 15 вершков и в высоту 14 3/4 вершков, и вес 4 пуда 11 фунтов и 28 золотников. Боковые стенки и крышка раки были серебряными позолоченными, нижняя доска кипарисной. На крышке раки помещалось рельефное изображение фигуры преп. Аврамия в митре и облачении архимандрита, со сложенными на груди руками и закрытыми глазами, покоящегося на возглавии. Одежды были богато отделаны, чеканка имитировала жемчужные украшения, золотное шитье и парчу. На митре преподобного был вычеканен Деисус, на епитрахили чеканные кресты чередовались с изображениями херувимов. Судя по гравированному изображению раки,28 изображение преподобного располагалось с внутренней стороны крышки. Как выглядела наружная сторона, остается неизвестным.
На боковых стенках раки размещались рельефные изображения сцен жития преп. Аврамия: на южной, обращенной к богомольцам, продольной стороне «Сокрушение идола Велеса», на северной продольной стороне «Преставление преп. Авраамия», на западной торцовой стороне (в возглавии) «Явление преп. Аврамию Иоанна Богослова», на восточной торцовой «Беседа Аврамия с иноком». Судя по описанию в «Ярославских Епархиальных ведомостях», рельефы отличались большим количеством деталей, передавались и разнообразные чувства на лицах персонажей, изображались нарядные одежды, различная утварь, пейзажи на заднем плане картин. Рельефы на боковых сторонах занимали почти всю поверхность стенок, разворачиваясь по горизонтали, и были обрамлены завитками рокайльного орнамента. Подобные же гирлянды прикрывали боковые грани раки. Узорными были сделаны и четыре ножки, на которые опиралась рака. Верхний карниз, на который опиралась крышка, поддерживался по углам своеобразными кариатидами-херувимами, изящные головки которых исполнены были наиболее объемно, представляя собой почти круглую скульптуру.
После создания новой раки старая не была упразднена, хотя первоначально это, видимо, предполагалось, и в контракте с Ф. Верховцевым было записано, что серебро старой раки пойдет в уплату за его работу.29 Однако вскоре намерения мастера или заказчика изменились, и к тексту контракта была сделана приписка: «Со старой раки Угодника Божия Аврамия Ростовского чудотворца серебра разной пробы весу 50 ф. 68 зол. Цена за фунт по 17 р. сер. Итого на сумму 862 р. сер. Означенное серебро остается на прежней раке, а вместо онаго серебра я согласен получить деньги 862 р. сер. И оные деньги я получил 862 р. сер. Серебряных дел мастер Федор Верховцев».30 Таким образом старая рака была сохранена и после переложения мощей из нее перенесена во Введенскую церковь и поставлена там за левым клиросом.31
В таком виде надгробный комплекс без особенных изменений просуществовал до 1922 г. В июле этого года в ходе кампании по изъятию церковных и монастырских ценностей обе раки были изъяты, серебряные оклады с них сняты, деревянные корпуса возвращены общине.32 В деревянной раке мощи оставались на своем месте до 1929 г., когда община перестала существовать, и Богоявленский собор перешел в ведение Ростовского музея. В фонды музея поступили и мощи преп. Аврамия. От этого времени сохранился акт обследования мощей в соборе комиссией, включавшей представителей музея и ЖАКТа, занимавшего монастырские здания.33 В акте этом зафиксировано до мельчайших деталей состояние раки с мощами, перечислены все предметы, находящиеся в ней, описаны и сами святые мощи. Акт датирован 7 или 17 числом 1929 г. По-видимому, вскоре после этого времени мощи были перенесены в музей, где поместились на долгое время в экспозиции антирелигиозного отдела, и надгробный комплекс, утратив важнейшие свои части, фактически перестал существовать.
Приложение 1.
Контракт на изготовление серебряной раки преподобного Аврамия Ростовского.34
Л. 24. 1858 года мая 17 дня я нижеподписавшийся Санкт-Петербургский купец золотых и серебряных дел мастер Федор Андреев Верховцев заключил сей контракт с настоятелем Ростовского Богоявленского Аврамиева монастыря Архимандритом и кавалером Антонием с разрешения Ярославского Епархиального начальства в том, что я Верховцев подрядился устроить новую серебряную раку в тот монастырь для положения в оной Святых мощей Преподобного Архимандрита Аврамия Ростовского Чудотворца в тамошней обители почивающего с изображением на оной раке чудес сего Угодника божия на следующих условиях: 1 - Означенная рака должна иметь с четырех сторон доски серебряные, а нижнюю кипарисную и быть следующих размеров: длиною 2 ар. 15 вершков, вышиною в 14 вершков и 3/4, впрочем, высота раки может быть большей и меньшей, смотря по надобности. 2 - Каковую раку обязываюсь я устроить согласно данному мне утвержденному Епархиальным начальством рисунку из собственного материала. 3 - Устройство раки,
Л. 24 об. со всеми ея орнаментами, рельефами и надписями, какие мне даны и какия имеются на плане раки, должно быть произведено с надлежащею отчетливостью чеканной художественной работы. Надписи должны быть резные согласно с данным рисунком. 4 - За материал - серебро, которого пробы 84-й потребно 4 п. 10 ф., за работу, позолоту верхнего образа чрез огонь и с рисунками, монастырь имеет уплатить мне 7650 р. сер., полагая то есть за 1 ф. серебра по 45 р. сер. 5 - за материалы кипарисные с устройством оных и устроение внутренности раки бархатом монастырь не платит ничего: это принимается мною на свой счет. 6 - Следующие мне за сделание раки деньги в количестве 7650 р. сер. получить мне по совершенном ея устроении, доставке в упомянутый Ростовский Богоявленский монастырь и по установке оной где следует. 7 - Серебро на старой раке, в которой почивают Святые мощи Угодника Божия Аврамия, по проведении оного в 84-ю пробу должно поступить мне в уплату 7650 р. сер., следующие за устроение новой раки в том случае, когда 1 ф. таковаго переведеннаго серебра.
Л. 25. поставлен будет 20 р. сер. Обязываюсь принять в уплату от монастыря и золото, сколько его окажется по снятии со старой раки под тем только условием, когда золотник оного поставлен по 3 р. 75 коп. сер. 8 - Срок для устроения раки назначается трехгодичный, считая оный со дня заключения сего контракта. Впрочем, оной может быть и сокращен, смотря по обстоятельствам и средствам монастыря, с которым сей контракт заключается. 9 - Доставка новой раки куда следует, установка оной на своем месте должным образом, равно издержки при заключении на гербовую надлежащего достоинства бумагу и уплата пошлин при засвидетельствовании контракта у нотариуса мною принимаются на собственный счет. 10 - Настоящий контракт по утверждении с той и другой стороны взаимною подписью - подлинный имеет быть в монастыре, а мне получить с оного за надлежащим засвидетельствованием копию.
Федор Верховцев.
Архимандрит Антоний.
Нотариус М. Успенский в Санкт-Петербурге.
Л. 25 об. Со старой раки Угодника Божия Аврамия Ростовского Чудотворца серебра разной пробы весу 50 ф. 68 зол. Цена за фунт по 17 р. сер. Итого на сумму 862 р. сер.
Означенное серебро остается на прежней раке, а вместо оного серебра я согласен получить деньги 862 р. сер. Серебряных дел мастер Федор Верховцев.
Приложение 2.
Акт.35
Л. 61. Составлен 7-го сентября 1929 года Комиссией по вскрытию раки с мощами преп. Авраамия в составе: представителей от Музея тт. Гусева и Дмитриева и представителя ЖАКТа «Красный Текстильщик» т. Репного.
Сего 17-го сентября нами было произведено вскрытие мощей преп. Авраамия, находящихся в соборе быв(шего) Авраамиевского монастыря, вследствие ликвидации общины верующих и перехода собора в ведение Музея. При вскрытии оказалось, что:
1) Рака помещается под аркой, сообщающей диаконник главного алтаря с южным приделом.
2) Рака деревянная, прямоугольной формы, окрашена серебряной краской.
3) Внутри на крышке раки находится шитое золотом по красному бархату изображение Авраамия. Мощи закрыты пеленой с вышитым изображением Авраамия. Изображение лика утрачено. Пелена обложена гирляндой бумажных цветов. У груди лежит металлический крест и Евангелие.
4) По удалении пелены в раке оказался гроб - дубовый, обитый в части изголовья красным бархатом.
5) Гроб прикрывает пелена парчевая, золотая, вытканная крупными цветами, под ней находятся:
6) Небольшое оглавие, вышитое разноцветным шелком.
7) Пелена парчевая, золотая, вышитая цветами.
8) На пелене лежит нательный крест на розовой ленточке.
9) Воздух.
10) Оглавие ватное красного шелка, вытканное белыми цветами, орлами и хризмами.
11) Пелена шелковая, голубая.
12) Пелена красного шелка с вышитыми золотыми нитками цветами и изображением Авраамия в изголовии, под ним «Деисус».
13) Под последней пеленой лежат окутанные желтым шелковым архиерейским облачением мощи, под головой две подушки, голова окутана желтым шелковым платком.
14) Под облачением схима.
15) На схиме у груди лежит кипарисовый крестик.
16) Под мощами золотая парчевая пелена.
17) Под схимой, окутанные двумя ветхими тряпками и мардлей (руки) находятся кости, остатки толстой кожи в ногах и вязанный из ремней крестик.
Представители Музея
Гусев
Дмитриев
Представитель ЖАКТа «Красный Текстильщик» Репнов
Ссылки:
1 О монастыре и его памятниках существует довольно обширная литература церковно-исторического и искусствоведческого харак
тера. Назовем лишь некоторые работы: Толстой М. В. Древние святыни Ростова Великого. М., 1847. С. 60-66; Иустин, архим. Описание Ростовскаго Богоявленскаго Авраамиева мужескаго второкласснаго монастыря Ярославской епархии. Ярославль, 1862; Титов А. А. Ростовский Богоявленский Аврамиев мужской монастырь Ярославской епархии. Сергиев Посад, 1894; Титов А. А. Ростов в его церковно-археологических памятниках. М., 1911; Эдинг Б. Н. Ростов Великий. Углич. М., 1913. С. 64-65; о преп. Аврамии и житии его см.: Макарий, митр. История Русской Церкви. Спб., 1868. Т. 1. С. 261-265 и 269-273; Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871. С. 26-37; Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. М., 1904. Т. 1. Ч. 2. С. 762-775; Соколов М. И. О редакциях жития Авраамия Ростовского // Труды 8-го Археологического съезда. М., 1895. Т. 2. С. 236-241.
2 Известие об обретении мощей содержится в рукописи, содержащей службу и житие преподобного, принадлежавшей Авраамиеву монастырю (ГМЗРК. Р-162. Л. 54 об.-55).
3 Название не совсем точно, вернее было бы «гробовой комплекс» по аналогии с сочетанием «гробовой иеромонах».
4 РФ ГАЯО. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 50 (опись 1775 г.); ед. хр. 157 (опись 1804-1808); ед. хр. 200 (опись 1808 г.); ед. хр. 308 (опись 1838 г.); ед. хр. 354 (опись 1853 г.).
5 О новой раке для почивания мощей преп. Аврамия Ростовского чудотворца // ЯЕВ, 1861. Ч. неоф. С. 452-454 (перепеч. из журнала «Странник», 1861, № 9).
6 ГМЗРК. А-1033.
7 О кресте см.: Пуцко В. Г. Крест преподобного Авраамия Ростовского // История и культура Ростовской земли. 1994. Ростов, 1995. С. 96-104.
8 Первоисточником известия о взятии Грозным посоха является текст третьей редакции жития преп. Аврамия, где читается: «Ко освящению же святых церквей, со святыми иконами корсунскими, и со всею церковною утварию, сам царь прииде, со образы и книгами, и божественными службами церковь Божию украси, яко невесту Христову, и молебная совершив, и у чудотворца Аврамиа из (выделено мною. - Т. Н.) гроба Богословлю трость взя, на одоление Казанскаго царства, да тако и бысть взята Казань» (ГМЗРК. Р-162. Л. 56 об.). Позднее в монастырской описи 1775 г. упоминается крест, «который оттерт от трости преп. Аврамиа» (РФ ГАЯО. Ф. 232. Ед. хр.50. Опись церковным м ризничным вещам 1775 г. Л. 7 об.).
9 Аналогичные ниши в южной стене с расположенным над ними окном имеются в ростовском Успенском соборе (аркасолий св. Леонтия) и в ц. Вознесения (аркасолий блаж. Исидора). См.: Мельник А. Г. О церкви Вознесения в Ростове // Мельник А. Г. Исследования памятников архитектуры Ростова Великого. Ростов, 1992. С. 26.
10 Вахрина А. Л. Шитые надгробные покровы Авраамия Ростовского // Сообщения Ростовского музея. Ярославль, 1995. Вып. 8. С. 113-128.
11 Приношу благодарность А. Г. Мельнику за консультацию.
12 Известие об освящении придела содержится в «Диариуше» святителя Димитрия под 1709 г. (Древняя Российская Вивлиофика. М., 1774. Т. 6. С. 407).
13 РФ ГАЯО. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 50. Опись церковным и ризничным вещам 1775 г. Л. 9-10.
14 Там же. Ед. хр. 200. Опись церковным и ризничным вещам 1808 г. Л. 2 об.
15 Там же. Л. 2 об.
16 Там же. Ед. хр. 50. Л. 21 об.-22.
17 Там же. Л. 50 об.
18 Там же. Л. 7 об.
19 Иустин, архимандрит. Указ. соч. С. 39.
20 В описании монастыря архимандрита Иустина имеется описание шапки, однако оно не соответствует действительности. У мощей находилась другая шапка, изображение которой дошло до нас благодаря воспроизведению ее, опубликованному М. В. Толстым (Толстой М. В. Древние святыни Ростова Великого. М., 1860. Вкладка).
21 Она упоминается в описи 1928 г. (ГМЗРК. А-1033. Л. 7).
22 РФ ГАЯО. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 354. Опись церковных и ризничных вещей 1853 г. Л. 66 об.
23 ГМЗРК. Р-536. Книга для записок о случающихся достопамятностях исторических, служить могущих к продолжению Российской истории Ростовского Богоявленского Аврамиева монастыря. Л. 36 об.
24 РФ ГАЯО. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 273. Контракты, заключенные монастырем с разными лицами. Л. 24-25.
25 Иустин, архимандрит. Ростовский Богоявленский Аврамиев монастырь // ЯЕВ. 1861. Ч. неоф. С. 391-392.
26 «Странник», 1861, № 9; ЯЕВ, 1861. Ч. неоф. С. 452-454.
27 Торжество переложения святых мощей преп. Аврамия Ростовского чудотворца, из прежней раки в новую, бывшее в Ростовском Богоявленском Аврамиевом монастыре 29-го июня 1862 года // ЯЕВ, 1862. Ч. неоф. С. 291-295.
28 Титов А. А. Ростовский Богоявленский Аврамиев мужской монастырь... С. 51.
29 РФ ГАЯО. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 273. Л. 24 об.
30 Там же. Л. 25 об.
31 Титов А. А. Ростовский Богоявленский Аврамиев мужской монастырь... С. 53.
32 ГМЗРК. А-1033. Л. 49 об.
33 ГМЗРК. А-177. Л. 60, 61.
34 РФ ГАЯО. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 273.
35 ГМЗ «Ростовский Кремль». А-177.
О. С. Добронравов, О. Б. Полякова
ЗАБЫТОЕ ИМЯ: К БИОГРАФИИ ЕПИСКОПА МУРОМСКОГО НИКОЛАЯ (В. М. МУРАВЬЕВА-УРАЛЬСКОГО)
Есть в истории имена, к которым не подходит понятие «выдающийся». Их нельзя поставить в один ряд с известными, хрестоматийными личностями, вошедшими в наше сознание как олицетворение эпохи или просто отмеченными печатью времени. От иных зачастую сохраняется лишь имя да отрывочные факты из биографии, которые трудно сложить в единую «жизнь». Еще труднее это сделать в отношении людей, чья деятельность протекала в годы «безвременщины», когда жизнь измерялась сроками отбывания в сталинских лагерях. Миллионы людей тогда погибли, оставшись лишь в памяти близких, а тем, кому выпало счастье выжить, так и не удалось забыть леденящие кровь ночные звонки, лязг топоров, пересыльные тюрьмы, Соловки, сибирские морозы.
Ужасы сталинских лагерей испытали тысячи служителей культа, чья вина заключалась лишь в принадлежности к священничеству. Долгие годы в архивах ЧК, НКВД, ГПУ хранились дела на священнослужителей – «врагов народа». Ныне их имена вышли из забвения: государство их реабилитировало, а православная церковь причислила к числу мучеников и подвижников благочестия.
Владимир Михайлович Муравьев-Уральский относится к тем людям, чье имя практически неизвестно историкам церкви. Жизнь уготовила ему многие испытания и была не менее трагичной, чем судьбы тысяч священников, прошедших лагеря и тюрьмы. Однако, благодаря своей специальности врача телесного, В. М. Муравьева-Уральского миновала участь П. Флоренского, Архиепископа Нижегородского Александра (Щукина), Епископа Нижегородского Лаврентия (Князева) и многих других, погибших в годы репрессий. Еще при жизни он был реабилитирован и дожил до преклонного возраста. В Угличе на кладбище у церкви царевича Дмитрия «на поле» у абсиды памятник с надписью: «Доктор медицины. Архиепископ Николай (Муравьев-Уральский)» 21.XII.1882 - 30.III.1961.
Благодаря архивным документам и воспоминаниям современников, стало возможным восстановить биографию В. М. Муравьева-Уральского. Тем самым еще одно забытое имя стало достоянием истории церкви.
Епископ Николай (в миру Владимир Михайлович Муравьев) родился в семье мещанина 21 июля 1882 г.1 ( по другим данным в 1884 г.)в городе Екатеринбурге. Начальное образование получил в местном реальном училище. С одиннадцатилетнего возраста начал помогать прислуживать в храме.
По окончании училища он приехал в Петербург, где поступил в Военно-Медицинскую Императорскую Академию,2 которую закончил в 1911 г. со званием «Доктора медицины». Ни переселение в Петербург, ни занятия медициной, ни годы смуты 1905-х гг. (как это, к сожалению, часто бывало), не ослабили у Владимира усвоенного им с детства церковного направления.
Первым руководителем в духовной жизни Владимира в Петербурге был в то время Архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский), затем приснопамятный пастырь о. Иоанн Кронштадский, который не только питал духовно юношу своими наставлениями, но и имел в жизни Владимира прямо решающее значение. Во время студенческих забастовок молодой человек решил оставить Медицинскую Академию, но о. Иоанн не только не позволил ему этого сделать, но заповедал учиться до окончания курса и лишь потом посвятить себя служению церкви. Весьма близкое и живое участие в духовной жизни Владимира принимал Преосвященный Евлогий (Георгиевский), епископ Холмский, во время своих пребываний в Петербурге по должности члена Государственной Думы. Но особое влияние на него оказал Преосвященный епископ Гомельский Митрофан (Краснопольский), также член Государственной Думы третьего созыва. Епископ Митрофан во время своих летних поездок по Могилевской епархии брал с собой и Владимира Муравьева, который, сменив студенческий мундир на скромный подрясник послушника, прислуживал при архиерейских служениях. Эти поездки давали Владимиру возможность непосредственного знакомства как с жизнью духовенства, так и с картинами народного религиозного настроения.
Так протекала жизнь будущего святителя, пока он, наконец, окончив курс в Военно-Медицинской Академии и получив звание врача телесного, поступил в 1912 г. в Петербургскую Духовную Академию,3 чтобы получить богословскую подготовку и к новой деятельности - врача душевного.
3 марта 1912 г. в академическом храме Двенадцати апостолов состоялось пострижение в монашество студента первого курса Академии врача Владимира Муравьева с именем Николая в честь святителя Николая Чудотворца. В постриге принимали участие: Наместник Александро-Невской Лавры Архимандрит Феофан, библиотекарь Архимандрит Амвросий, академическое монашество и монашествующие из петербургских монастырских подворий. Присутствовал при пострижении Архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский), член Государственной Думы Епископ Гомельский Митрофан (Краснопольский) и некоторые священники - члены Государственной Думы. Постриг совершил Ректор Академии Епископ Ямбургский Георгий (Ярошевский), который по окончании пострига приветствовал новопостриженного словом назидания, благословил его иконой Святителя Николая Мирликийского и вручил его старческому попечению Наместника Лавры Архимандриту Феофану.
4 марта 1912 г. монах Николай был рукоположен во иеродиакона, а 11 марта этого же года - во иеромонаха. С 1912 по 1914 г. иеромонах Николай совмещал служение врача и священника в клинике Военно-Медицинской Академии. Затем в качестве начальника лазарета красного креста имени Серафима Саровского проходил свое служение на юго-западном участке фронта.
В апреле 1917 г. во время бомбардировки с неприятельского аэроплана в районе станции Подгорельцы он получил контузию и с 3 по 23 апреля находился на излечении в лазарете красного креста имени Минского Архиерейского дома.4 Для дальнейшего лечения врачом лазарета Ивановым и консультантом Управления Главноуполномоченным доктором Урштейном Муравьев был направлен в специальное заведение в Петербурге.5
После октябрьского переворота Николай (Муравьев-Уральский) продолжает врачебную деятельность; с 1917 по 1919 гг. - в автобоевом отряде Петросовета; с 1919 по 1923 гг. - в Смольной больнице, а потом в различных поликлиниках Ленинграда.
Начавшиеся репрессии первый раз коснулись В. М. Муравьева-Уральского в 1924 г.6 В январе месяце он был арестован в г. Ленинграде, а 26 сентября того же года Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ за антисоветскую деятельность осужден на три года концлагеря с запрещением проживать в ряде городов СССР.7 Наказание отбывал два года в Соловецких лагерях, а затем в 1927 г. был досрочно освобожден. Ему назначили место жительства в г. Калинине.
Достоверно неизвестно, когда назрело внутреннее противоречие в душе будущего святителя: он уже не мог быть простым врачом и не служить Богу и ближним в качестве священника. Он знал на что идет, поскольку видел положение Церкви Русской и служителей Алтаря Господня в России того времени. В эти годы закрывались и рушились тысячи храмов и монастырей, осквернялись святыни, гибли в концлагерях архиереи, священники, монахи и миллионы верующих людей. Но он сделал этот шаг.
Оставив медицинскую службу, иеромонах Николай получил назначение быть настоятелем ставропигиальной церкви бывшего Подворья Киево-Печерской Лавры на Васильевском острове в Ленинграде, где в 1931 г. ему последовал Указ Местоблюстителя Патриаршего Престола Митрополита Сергия (Страгородского) о «бытии епископом Кимрским».
16 (29) марта 1931 г. в Москве в церкви Покрова Божией Матери в Красном селе состоялась хиротония архимандрита Николая во Епископа Кимрского, викария Тверской епархии. Хиротонию совершили: Патриарший Местоблюститель Митрополит Сергий (Страгородский), Экзарх Украины Архиепископ Харьковский Константин (Дьяков), Архиепископ Хутынский Алексий (Симанский), Архиепископ Великоустюжский Софроний (Арефьев).
С 1933 г. Муравьев-Уральский служил Епископом Муромским.8 В Муроме 7 марта 1934 г. он арестовывается вновь ПП ОГПУ Горьковского края по обвинению в причастности к ленинградской церковно-монархической организации «Англикане».9 В связи с этим делом было арестовано сто семьдесят пять человек. 2 апреля 1934 г. заседанием Особой Тройки при ПП ОГПУ Горьковского края по ст. 58 п. 10 и п. 11 УК РСФСР Епископ Николай осуждается на десять лет лагерей и отбывает наказание в лагерях Хабаровского края.10В заключении Владимир Михайлович работал по своей светской специальности. Лечил и консультировал больных.
В лагерях Хабаровска у Епископа Николая проявилась тяжелая болезнь. Давали себя знать старая контузия и длительное пребывание в заключении. С диагнозом кардиосклероз, склероз сердца, эмфизема легких В. М. Муравьев-Уральский периодически проходит лечение в больницах Амурлага.11 Уже больной, «инвалид не трудоспособный», он продолжает работать при лагере по вольному найму до июля 1945 г., поскольку шла война, и въезд в центральные области Советского Союза был запрещен.12
После окончания войны в мае 1945 г. Владимир Михайлович уезжает в Муром13 и устраивается на работу в поликлинику.14 Но уже через три года (05.11.48 г.) его вновь арестовывают. 9 марта 1949 г. Особым Совещанием при МГБ Союза ССР В. М. Муравьев-Уральский был осужден по ст. 58 п. 10 ч. 1 УК РСФСР на десять лет исправительно-трудового лагеря и для отбытия наказания 25.03.49 г. отправлен в Особый лагерь № 3 МВД ст. Потьма (Мордовская АССР).15
В июле 1952 г. вместе с инвалидами16 В. М. Муравьев-Уральский был перевезен в Угличское отделение Ярославского ИТЛК.17 Здесь он работал амбулаторным врачом-лор и консультировал больных в стационаре.
По воспоминаниям Е. И. Пугачевой доктор Муравьев жил при больнице в отдельной комнате, имел санитара, который обихаживал его и помогал на приеме больных. Санитара выбирал всегда сам. Обычно это был молодой человек, оступившийся в жизни. Владимир Михайлович заботился о нем, наставлял на путь праведный и по выходе из лагеря помогал в устройстве на работу, поступлении в институт.18
Будучи в заключении, Владимир Михайлович подавал жалобы на имя Генерального прокурора СССР и Председателя Совета Министров Г. М. Маленкова о пересмотре его дела и снятия с него незаслуженного обвинения.19 В начале 1955 г. он освободился из лагеря и остался жить в Угличе.20 Среди верующих в городе он стал известен как священнослужитель высокого ранга. В. М. Муравьев-Уральский поселился в доме Пивоваровых на «Каменке».21
Муж и жена Пивоваровы работали бухгалтерами в лагере. Во время войны Пивоваров был главным бухгалтером лагеря, потом главным бухгалтером «Волгостроя» (силами заключенных достраивали ГЭС и плотину). Пивоваровы происходили из духовенства, были верующими и близкими к церкви (хотя и тайно в то время) людьми.22
Круг общения Владимира Михайловича ограничивался верующими пожилого возраста, а также несколькими семьями в городе. Чаще всего в этих семьях были осужденные когда-то по 58 статье. Одна из таких семей - Овсянниковы.23 Гостеприимные хозяева пригласили его бывать в их доме. По рассказам Овсянниковых, это был общительный человек. Приглашали его и в качестве врача в дома верующих, а также по старой памяти в лагерь на консультации к лор-больным. Часто Владимира Михайловича видели на центральной почте города. По воспоминаниям М. И. Настовой, работавшей там в ту пору, он приветливо здоровался и говорил, что уважает почтовых работников.24
Кроме государственного пенсионного обеспечения, Владимиру Михайловичу сразу по выходе из лагеря, была назначена пенсия от Патриарха - 1000 рублей в месяц.25
25 февраля 1957 г. В. М. Муравьев-Уральский постановлением президиума Владимирского областного суда был реабилитирован по последнему обвинению.26
Сейчас уже немногие в Угличе помнят, как ранней весной 1961 г. хоронили скончавшегося от инсульта семидесятидевятилетнего Владимира Михайловича Муравьева-Уральского - священника и врача. «Похороны тогда удивили верующих города. Сюда съехались священнослужители чуть ли не со всего Нечерноземья. Гроб с телом священники на своих головах два раза обнесли вокруг церкви. Похоронили у церковной стены...».27
На старом угличском кладбище у церкви царевича Дмитрия «на поле» есть скромный памятник, на котором - духовное и светское звания и годы жизни. Могила ухожена. Очевидно, прихожане и служители не оставляют ее из уважения к священническому чину погребенного. Однако, кто таков и как оказался в Угличе Епископ Николай, не знает ни местный священник, ни верующие. За давностью лет забылось и его имя.
Но история не терпит пустоты. Забытое - не всегда потерянное. В памяти людей сохраняются лица и дела, документы скупо фиксируют этапы жизни. Так сложились «в жизнь» и факты из биографии Епископа Николая (в миру Владимира Михайловича Муравьева-Уральского).
И в качестве послесловия. По репрессии 1934 г. Муравьев-Уральский Владимир Михайлович реабилитирован 29.03.89 г. прокуратурой Владимирской области на основании ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16.01.89 г. «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х гг.».28
Ссылки:
1 ФСБ РФ Управление по Владимирской области 30.05.95 г. № 10/1163 г. Владимир. Ответ в отношении Муравьева-Уральского В. М. Подлинный в УИХМ, копия у автора (Поляковой О. Б.).
2 Там же.
3 Там же.
4 Лазарет красного креста имени Минского Архиерейского Дома 4 мая 1917 г. № 1122 Действующая армия. Удостоверение. Ксерокопия у автора (Добронравова О. С.).
5 Там же.
6 ФСБ РФ. Управление по Владимирской области... Ответ в отношении Муравьева-Уральского В. М. ...
7 Там же.
8 Там же.
9 Там же.
10 Там же.
11 Врачебно-трудовая комиссия ОЛТ-8. Протокол № 183 медицинского освидетельствования заключенного Муравьева-Уральского В. М. 25 июля 1943 г. 3 колонна ОЛПЗ. Стационар. Ксерокопия с копии у автора (Добронравова О. С.).
12 НКВД-СССР Нижне-Амурский исправительно-трудовой лагерь ОЛП-3 № 1-17 17 мая 1944 г. Удостоверение Муравьеву-Уральскому. Ксерокопия с копии у автора (Добронравова).
13 Народный Комиссариат Внутренних Дел Управления лагерей и ИТК НКВД по Хабаровскому краю 4 отделение 25 мая 1945 г. № 202. Справка № 22493/202. Ксерокопия с копии у автора (Добронравова О. С.).
14 ФСБ РФ. Управление по Владимирской области... Ответ в отношении Муравьева-Уральского В. М. ...
15 Там же.
16 Воспоминания и переписка с Пугачевой Евгенией Ивановной. До середины 60-х гг. Пугачева Е. И. работала начальником медсанчасти уч. ЮН 83/3 (ЮН-83/9). Подлинные у автора (Поляковой О. Б.).
17 ФСБ РФ. Управление по Владимирской области... Ответ в отношении Муравьева-Уральского В. М. ...
18 Воспоминания Пугачевой Е. И. ...
19 ФСБ РФ. Управление по Владимирской области... Ответ в отношении Муравьева-Уральского В. М. ...
20 Там же.
21 Воспоминания Пугачевой Е. И. ...
22 Там же.
23 Воспоминания Настовой Марии Ивановны. Настова М. И. с 1933 г. по 1987 г. работала на центральной почте г. Углича. Подлинные у автора (Поляковой О. Б.).
24 Там же.
25 Воспоминания Пугачевой Е. И. ...
26 ФСБ РФ. Управление по Владимирской области... Ответ в отношении Муравьева-Уральского В. М. ...
27 Воспоминания Пугачевой Е. И. ...
28 ФСБ РФ. Управление по Владимирской области... Ответ в отношении Муравьева-Уральского В. М. ...
В. Я. Чернышев
МУРОМСКИЕ ИКОНОПИСЦЫ XVII-XVIII ВЕКОВ
Настоящая работа является результатом анализа и тщательного изучения архивных документов, не использованных ранее историками и исследователями материальной культуры города Мурома. В настоящее время мы имеем возможность расширить наши знания о известных ранее местных иконописцах, а также выявить новые имена и даже целые династии муромских изографов XVII-XVIII вв. Не претендуя на исчерпывающую полноту излагаемого материала, выделим основные исторические этапы развития муромского иконописания. Главная цель представленного исследования - введение в научный оборот информации, столь необходимой реставраторам, искусствоведам и научным сотрудникам.
До недавнего времени наши представления об иконописцах Мурома XVII в. ограничивались династией Казанцевых: из подписных икон и сообщения графа А. С. Уварова (об этом подробно смотри ниже) мы знали, что у А. И. Казанцева был брат Федор и сын Петр. Но не было известно, когда они родились, где жили и у кого учились писать иконы.
Нашимипредшественниками предпринимались неоднократные попытки обнаружить сведения о Казанцевых в письменных источниках, например, в Писцовой книге г. Мурома 1636 г. Но все они были обречены на неудачу по очень простой причине: поиск ограничивался лишь двумя списками описи из четырех существующих. Текст первого, хорошо известный рядовым краеведам, опубликован с большими сокращениями во Владимирском сборнике в 1857 г.1 Второй список - рукописная копия XIX в., выполненная Н. Г. Добрынкиным.2 Но ни в одном из них Казанцевы не упоминаются. Это дало толчок неверным рассуждениям. Так, сотрудник Муромского музея А. А. Золотарев в 19070-е гг. выдвинул предположение: раз в Писцовой книге Казанцевы не встречаются, следовательно, они пришли в Муром после 1636 г. Фамилия же Казанцев рассматривалась как производная от слова «казанец», то есть выходец из города Казани. Далее краевед брал иконы А. И. Казанцева, хранящиеся в Муромском музее («Царь Царем», «Звезда Пресветлая») и в подтверждении своей гипотезы указывал, что лики Богоматери и Христа носят восточные - татарские черты.3
В процессе нашей работы использовались все известные нам на сегодняшний день списки Писцовой книги 1636 г.4 В одном из них - в Спасском - встречаем фразу, отсутствующую в других списках: «Да на той же земле около монастыря (Благовещенского - В. Ч.) дворишки бобыльские... во дворе Ивашка иконник. В длину двора его и с огородом восемнадцать сажен, поперек пол-осмы сажени...».5 Таким образом, отец будущего и хорошо известного нам муромского иконописца А. И. Казанцева вроде был найден. Однако не будем спешить с выводами. Отметим, что Ивашка иконник в момент составления описи был сравнительно молод и не женат. Ссылаясь на нормы брачного возраста, утвержденные Стоглавым собором 1551 г., можно предположить, что в 1636 г. ему исполнилось пятнадцать - восемнадцать лет.6
Рядом с двором Ивашки-иконника в монастырской слободке стоял двор другого муромского иконописца Володьки Панфилова.7 В описи он назван крестьянином.8 Возможно, его родина - близлежащее село Панфилово. Возраст Володьки Панфилова примерно соответствовал Ивашке-иконнику.9 Очень важен факт, что оба они числились бобылями Благовещенского монастыря, то есть считались обедневшими феодально-зависимыми людьми. В чем выражалась эта зависимость мы расскажем чуть позже.
Третьим и последним иконописцем, упомянутым в Писцовой книге 1636 г., был бобыль Лукьянко Евдокимов сын Иконников. Фамилия указывает на то, что в роду были иконописцы. Действительно, привлекая дополнительный источник - Синодик муромского Богородицкого собора XVII в. - узнаем о роде Евдокима иконника.10 Поскольку имя самого Евдокима в описи 1636 г. не встречается, логично предположить, что жил он в конце XVI - начале XVII столетия. В настоящий момент Евдоким-иконник самый ранний из известных нам муромских иконописцев.
Из последующего описания города 1646 г. следует, что за прошедшие десять лет в Муроме произошли следующие изменения. Из упомянутых выше лиц на посаде по-прежнему жили и трудились Володька Панфилов и Ивашка иконник. Последний, что замечательно, назван с отчеством Саввин.11 Фиксируя их местожительство, писцы сделали чрезвычайно важную для нас запись: «Да около монастыря (Благовещенского - В. Ч.) по загороде, слободка монастырская, а в ней дворы поповы и церковных и торговых и ремесленных и работных людей и бобылей... Да з дворов же своих и з земли они дают оброк в монастырь игумену з братьею...; во дворе Ивашка Саввин иконник, у него сын Ивашка десяти лет; во дворе Володимерко Панфилов иконник, у него дети Степашко да Офонька да Ивашка девяти лет. А за оброк пишут образы чюдотворцовы и те образы возят ко государю, как ездят игумен с святынею...».12 Из этого следует: во-первых, Ивашка Саввин и Володька Панфилов жили при монастыре в слободе (современный переулок Красноармейский - В. Ч.); во-вторых, после 1636 г. они женились и к 1646 г. имели детей примерно одного возраста (хотя, допускаем, что в силу специфики источников - фиксации подлежали только лица мужского пола - иконописцы могли завести семьи и раньше указанного срока и иметь из старших детей дочерей, не учтенных описью); в-третьих, изографы писали иконы на очень высоком профессиональном уровне. В противном случае их работы вряд ли повезли к царю, в Москву, у которого постоянно находились духовные лица высокого звания.
Пожалуй, самый сложный вопрос - о детях иконописцев. И у того, и у другого были сыновья с одинаковыми именами. У Ивашки Саввинова Иван десяти лет, а у Володьки Панфилова чуть младше - девяти. Следовательно, первый родился в 1636 г. (но до октября - времени составления Писцовой книги), а второй - в 1637 г.
В описи 1646 г. упоминается двор Федосея Григорьева иконника.13 С ним жил четырнадцатилетний сын Никита. Двор стоял «в Кожевниках же, у Оки на берегу», то есть Федосей Григорьев был рядовым посадским человеком. Как долго он писал иконы - неизвестно. В последующих описаниях города имя Федосея Григорьева не встречается.
В Переписной книге 1646 г. ничего не говорится о Лукьянке Евдокимове, известном нам по описи 1636 г. Таким образом, делаем вывод: во второй четверти XVII в. в Муроме зародилась монастырская иконописная мастерская. У ее истоков стояли бобыли Ивашка Саввин и Володька Панфилов. От себя добавим, иконы, с пометой «монастырского письма», часто встречаются в поздних письменных источниках.
Огромный вклад в развитие муромского иконописания внес во второй половине XVII столетия Александр Иванович Казанцев. Обратимся к архивным документам. В 1678 г. в монастырской слободке Благовещенского монастыря проживали в одном дворе «Александрько двадцети лет, Федька шестнадцати лет Ивановы дети иконники».14 Благодаря этой скупой лаконичной фразе мы теперь знаем точную дату рождения выдающегося иконописца муромца Александра Ивановича Казанцева - 1658 г. Его брат Федор был младше на четыре года. Но несмотря на молодость, оба они уже величались иконописцами. Александр и Федор, бесспорно, воспитывались и выросли как профессиональные мастера под влиянием монастырской иконописной мастерской, во главе которой стоял их отец.
Наконец, мы подошли к интересному и важному вопросу: кто же отец братьев Казанцевых? Кому они обязаны раскрытию своего таланта? К сожалению, сейчас мы не можем ответить на этот вопрос. Отцом Казанцевых мог быть Ивашка Саввин и его сын Иван. Последнему в 1658 г. - в год рождения Александра Ивановича - исполнилось двадцать два года. На роль отца Казанцева может претендовать и сын Володьки Панфилова - ведь его тоже звали Иваном и было ему в 1658 г. двадцать один год. Как бы то ни было, мы имеем дело с династией иконописцев, в которой, как минимум, три поколения писало иконы. И не просто писало, но по крупицам собирало и передавало по наследству все самое лучшее. В этом, по нашему мнению, и заключается секрет таланта Александра Ивановича Казанцева.
Впрочем, Казанцевы не единственная иконописная династия Мурома. Изучение архивных документов показало, что еще в середине XVII в. - в 1646 г. - жил в Мережной улице некий Мефедко (Мефодий - В. Ч.) Мартынов иконник.15 У него были дети Ивашко двух лет и Володька полугода. В отличии от Казанцевых, Мефодий Мартынов считался посадским человеком и работал не на монастырь, а на заказ, и не был связан с монастырской иконописной мастерской. У старшего сына Мефодия Ивана в 1679 г. родился сын Андрей. Он-то и продолжил дело деда и отца. Как зрелый мастер он упомянут в документах уже XVIII в. Согласно описи города Мурома 1723 г. Андрей Иванов Андронников проживал в приходе Ильинской церкви. И было ему тогда сорок четыре года.16 Совпадение отчества, возраста, а самое главное, местожительства (Ильинская церковь стояла в районе современных улиц Плеханова и Тимирязева; в древности здесь проходила Мережная улица, на которой и стоял двор деде Андрея Иванова Андронникова - Мефодки Мартынова) убедительно свидетельствуют о том, что иконописное ремесло Мефодки Мартынова продолжили его потомки.
Итак, во второй половине XVII в. в Муроме плодотворно трудились не менее двух иконописных династий: Казанцевы, стоявшие во главе иконописной мастерской Благовещенского монастыря, и посадские изографы Мартыновы - Андронниковы.
В 1723 г. в приходе Николо-Набережной церкви проживал еще один иконник - шестидесятидвухлетний Леонтий Степанов сын Пупков.17 Возраст указывает на то, что как иконописец Л. С. Пупков сформировался в 80-90 гг. XVII столетия. Действительно, архивные изыскания, проведенные нами, показали, что в 1646 г. на Пушкарской улице стояли дворы бобылей Николо-Набережной церкви: «... во дворе Мартьянка Прокофьев прозвище Пупков, у него дети Остафейко да Федька двунатцати лет да Стенька осми лет; ... во дворе Стенька Прокофьев прозвище Пупков, у него дети Демка прозвище Богдашка да Никифорко семи лет».18 К сожалению, нам не известно писал ли иконы отец Леонтия Пупкова. Но то, что Пупковы принадлежат к коренным муромским фамилиям, этот факт не вызывает сомнений. Достаточно сказать, что в Писцовой книге 1636 г. упоминается двор Стеньки Прокофьева сына Пупкова, стоявший в Подокстовье.19
Отметим интересную деталь, связанную с именем Пупковых. В Синодиках Благовещенского монастыря записан род Стефана Мартьянова сына Пупкова.20 И что любопытно, листы книги украшены довольно примитивной заставкой. Причем, заставки нарисованы в обоих Синодиках и только там, где вписан род Пупковых. Стиль художника, их выполнивших, резко отличается от прочих заставок. Мы полагаем, что это не просто случайные совпадения. Поскольку теперь известно, что сын Стефана Пупкова был иконописцем, напрашивается вопрос: был ли Леонтий автором заставок?
О работах муромских изографов мы знаем, к сожалению, очень мало. Доказанцевские местные датированные подписные иконы пока не обнаружены. Поэтому ограничимся обзором известных икон. 1679 г. датирована одна из самых ранних работ А. И. Казанцева – «Спас Вседержитель». Согласно данным М. Красина и Е. Данченко эта икона (ныне находится в Пюхтинском женском монастыре) имеет надпись: «Лета ЗРПЗ - го майя писал образ ХВ изограф Александр Иванов Казанцев».21
На другой иконе А. И. Казанцева стоял 1683 г. Поскольку местонахождение ее в настоящий момент не известно, приводим описание, сделанное в начале XX в. В алтаре муромской Николо-Зарядской церкви хранилась «икона Спасителя греческого письма 1 аршин 3,5 вершков шириной и 1 аршин 14,5 вершков высотой (85 х 105 см. - В. Ч.). Доска гладкая деревянная. Краска от времени потемнела. Изображение Спасителя писано по зеленому полю. По обеим сторонам лика следующие надписи: Апокалипсис глава ФI, IИС ХС “верен и истенен правосудный и воинственный, - очи ему есть яко пламень и на главе Его венци мнози и облечен в ризы червлены висон и нарицается имя Его (на персех) слово Божие из уст Его изыде оружие остро, да тым избиет языки и той упасет я жезлом железным”. Внизу подпись: “Писан сей образ Христов в церковь св. Пророка Илии, что в Муроме на посаде, тое церкви при попе Михаиле Иванове, а писал сей образ многогрешный раб Божий изограф Александр Иванов по рождению Казанцев в Муроме”» / 7191 г. (1683 г.).22
Третья датированная икона А. И. Казанцева хорошо известна – «Царь Царем» 1690 г. (хранится в Муромском историко-художественном музее).23 Надпись гласит: «Писана сия Господня икона местную в сию соборную церковь в лето 7198 (1690 г. - В. Ч.) писан сей Спасителя Образ города Мурома изуграф Александр Иванов сын Казанцев». Примечательно то, что икона «Царь Царем» также написана на сюжет Апокалипсиса, и то, что на ней имеются изречения из той же девятнадцатой главы Откровения Иоанна Богослова. Не является ли икона 1690 г. авторским повторением более ранней иконы 1683 г. из Ильинской церкви?
В Государственном Русском Музее хранится запрестольная 1691 г. работы Казанцева, собрания Н. П. Лихачева. Сюжет иконы: 1) Литургия, 2) Божия Матерь Нерукосечной горы. Размеры: 13 1/8 х 10 3/8 вершков (58,5 х 45 см).24
Пятая подписная икона А. И. Казанцева также хорошо известна - житийная икона муромских чудотворцев Константина, Михаила и Федора, датированная 1714 г.25 Текст надписи: «Лета ЗСКГ году от Рождества Иисуса Христа АYДI писал сей образ муромских чудотворцев муромец изуграф Александр Иванов сын Казанцев с сыном своим Петром». Икона поступила в Муромский музей из Благовещенского мужского монастыря.
Считаем своим долгом обратить внимание на датировку иконы. Первая дата написана по церковной традиции от сотворения мира - 7223, то есть в 1715 г., а вторая - от Рождества Христова - в 1714 г. Причину разночтений мы видим в том, что икона писалась осенью - между сентябрем и декабрем 1714 г., в так называемом «сентябрьском стиле». Следовательно, при переводе даты на современное летоисчесление нужно из 7223 вычитать не 5508, а 5509. Таким образом, наше наблюдение позволяет несколько уточнить время написания иконы. А. И. Казанцев с сыном работал над ней осенью 1714 г.
Надпись уникальна не только двойной датировкой, но и упоминанием сына А. И. Казанцева. Ни в каких других известных нам источниках имя Петр Казанцев не встречается.
Продолжим наш обзор подписных работ А. И. Казанцева. До революции в муромской Христорождественской церкви находилась еще одна икона А. И. Казанцева. В настоящее время местонахождение ее неизвестно. Приводим описание, заимствованное нами из церковной ведомости начала XX в. «Муромская Божия Матерь, шириной 1 аршин, вышиной в 1 аршин 7 вершков (71 х 102 см - В. Ч.). Писана по зеленому полю. Доска деревянная гладкая... На иконе надпись: “Я писал сий образ Пресвятые Богородицы града Мурома изуграф Александр Иванов сын Казанцев по реклу Остафьев 1730 г.”».26 В 1730 г. А. И. Казанцеву исполнилось семьдесят два года - возраст очень почтенный. Интересно и его прозвище – «Остафьев». В ранних источниках оно не упоминается, поэтому происхождение его не ясно. Свидетельство об иконе Муромской Божией Матери 1730 г. последнее из известных.
В прошлом столетии в распоряжении А. С. Уварова находился важный документ, имеющий прямое отношение к творческой деятельности Казанцевых. Так, из протоколов Московского археологического общества известно о существовании челобитной «с жалобой муромского соборного протопопа с братией на иконописцев Александра и Федора Казанцевых, поданная 8 марта 7196 (1688) год Авраамию, митрополиту Рязанскому и Муромскому».27 К сожалению, где она находится в настоящий момент неизвестно, и мы не знаем, что за конфликт произошел в Муроме в XVII в.
Следующий этап творческой деятельности Казанцевых можно связать с обновлением Николо-Набережной церкви. Документально известно, что еще в начале XX столетия на клиросах находилась надпись о времени постройки храма и оформлении интерьера, выполненная церковно-славянской вязью: «В 1717 г. была взята благословенная грамота; в 1714 г. устроен иконостас; в 1715 г. написаны иконы; в 1716 г. иконостас был вызолочен, а в 1717 г. храм был освящен по благословению преосвященного Стефана, митрополита Рязанского».28 Согласно церковной описи в начале XX в. в храме насчитывалось двадцать девять икон древнего письма. В примечании описи указано, что шесть икон, так называемые Сивиллы, написаны в 1715 г. Они находились на клиросах - по три на каждом.29 Девять икон упоминались с припиской: «Монастырского письма». Поскольку все они могли быть написаны в иконописной мастерской муромского Благовещенского монастыря Казанцевыми, приводим полное описание церковной описи с указанием размеров икон. «Икона Архистратига Михаила, 34 х 26 вершка (153 х 117 см - В. Ч.) монастырского письма, XVII века. Икона Смоленской Божией Матери, 22 х 15,5 вершка (99 х 68 см - В. Ч.), тоже (имеется в виду «монастырского письма» (?) - В. Ч.), XVII века. Икона Федоровской Божией Матери, 21 х 15 вершков (94,5 х 67,5 см - В. Ч.), тоже, XVII век. Иконы св. Петра и Февронии Муромских чудотворцев, размером каждая по 29 х 10 вершков (170,5 х 45 см - В. Ч.), монастырского письма по золоченому фону на доске с выемкой, XVII век. Икона св. мученика Федора Стратилата 26,5 х 16,5 вершков (119 х 74 см - В. Ч.), монастырского письма по золоченому фону, XVII век. Икона Рождество Христово, 7 х 6 вершков (31 х 27 см - В. Ч.), монастырского письма на доске с выемкой, XVII века. Икона «Недреманное Око», 7 х 6 вершков (31 х 27 см - В. Ч.), монастырского письма на доске с выемкой, XVII век. Страстная Богоматерь, 15,5 х 12 вершков (69 х 54 см - В. Ч.), монастырского письма, XVII век. Крест на Голгофе с распятием Иисуса Христа, 3 аршина (213 см - В. Ч.), монастырского письма, XVII век».30
В настоящее время из вышеперечисленных икон в коллекции Муромского историко-художественного музея находятся только Сивиллы.
Иконописная мастерская муромского Благовещенского монастыря, возникшая в 20-е гг. XVII столетия, просуществовала, как минимум, до последней четверти XVIII в. О том, что мастерская функционировала в XVIII в., видно из записи приходо-расходной книги Спасского монастыря от 24 мая 1765 г.: «Выдано муромскому Благовещенскому монастыря архимандриту Алимпию за починку Спасо-Преображенской, Покровской, Кирилловской церквей святых икон 26 рублей; ученикам его, архимандрита, выдано на пищу 1 рубль 20 копеек».31 Из процитированной фразы следует: во-первых, иконописцы Благовещенского монастыря по-прежнему находились в зависимости, во-вторых, в мастерской трудилась целая артель изографов с несколькими учениками.
Таким образом, делаем вывод, что в Муроме на протяжении XVII-XVIII вв. трудилась группа потомственных иконописцев. Она обслуживала не только город и округу, но и отдаленные местности (вспомним икону А. И. Казанцева из Пюхтинского монастыря). Мы не сомневаемся, что рано или поздно в распоряжении искусствоведов окажется ряд икон, позволяющий говорить о муромской иконописной школе. При этом, основную надежду столь оптимистичных взглядов мы возлагаем на кропотливый труд реставраторов.
В XVIII столетии муромские изографы не только писали иконы, но и расписывали храмы. В нашем распоряжении имеется свидетельство этому, датированное декабрем 1770 г. В приходо-расходной книге Спасского монастыря за означенный год написано: «Выдано иконописцам муромского Благовещенского монастыря служителю Федору Казанцеву с товарищи за написание двух святых икон в церковь в столпам трех святителей да святых чудотворцев муромских и за написание на тумбах и в приделех страстей Христовых и за позолоту в настоящей Преображенской церкви около столпов шести киотех своим золотом - 10 рублев».32
Важно упоминание главного мастера иконописной артели Федора Казанцева. К сожалению, в документе не указано его отчество и можно только гадать, кто скрывался под этим именем. Но в любом случае, им не мог быть Федор Иванович Казанцев, родившийся более столетия назад - в 1662 г. Вероятно, Федор один из потомков братьев Казанцевых. В 1770 г. он стал опытным мастером и возглавил мастерскую муромского Благовещенского монастыря, сменив на этом поприще отца и деда.
Кроме Казанцевых, Мартыновых-Андронниковых, Пупковых в Муроме в XVIII столетии небезуспешно работал Михаил Лукин Смольянинов. Одно из первых упоминаний о нем, обнаруженное нами, относится к 1770 г. В июле месяце казначей муромского Спасского монастыря «выдал иконописцу муромскому купцу Михаилу Смольянинову за починку в Покровской церкви святых икон и письмо шти листового образа Преображения Господня 4 рубля 50 копеек».33 В ноябре того же года Михаил Смольянинов «за позолоту в церкви местные киоты своим золотом и “росписание” получил пять рублей».34 Слова «за росписание» следует понимать как стенопись, а это означает, что не только артель Федора Казанцева трудилась над оформлением интерьера. По документам известно, что Смольянинов и Казанцев одновременно работали в Преображенском соборе. Следовательно, во-первых, Смольянинов привлекался на помощь монастырской артели (говоря другими словами, профессиональный уровень М. Смольянинова не уступал монастырским иконописцам) и, во-вторых, объем развернутых в соборе работ был достаточно велик.
В вышецитированной приходо-расходной книге Спасского монастыря Михаил Смольянинов упомянут оба раза как «иконописец муромский купец». М. Л. Смольянинов не принадлежал к числу изографов Благовещенского монастыря. Звание «купец» объясняется тем, что до принятия «Жалованной грамоты городам...» (до 1775 г.) все население города, согласно регламента 1721 г., делилось на две категории. К первой, наряду с банкирами, докторами, богатыми купцами относились и иконописцы.
Из творческого наследия М. Л. Смольянинова по документам начала XX в. известны две иконы. В Николо-Зарядской церкви до революции находилась «икона Спасителя древнего греческого письма, шириной 1 аршин 15 вершков (138 см - В. Ч.) ... Доска деревянная гладкая», - читаем далее. Изображение писано по зеленому полю. На иконе точно такая же надпись, что и на алтарном образе Спасителя (имеется в виду рассмотренная выше икона А. И. Казанцева 1683 г. из Ильинской церкви - В. Ч.). Внизу иконы подпись: «Царь Царем и Господь Господнем лета ЗСПЗ (1779 г. - В. Ч.) свершися писан сей святый образ муромец свидетельный иконописец Михаил Лукиан Смольянинов».35 В настоящее время местонахождение иконы неизвестно.
Вторая из известных икон М. Л. Смольянинова, «Усекновение главы Иоанна Предтечи», хранилась до 1920-х гг. в жертвеннике Предтеченской церкви города Мурома. Приводим ее описание: «Образ... на темном фоне, на нем надпись: “Предтечево славное усекновение Смотрение некое Божественное бысьт да и сущим во аде Спасово проповесть пришествие да рыдает убо Иродия беззаконное убивство испросивши не закон Божий ни живы век возлюби, но притворны и привременный”. Внизу иконы еще надпись: “1789 году марта 15 дня писал Михаил Лукин Смольянинов”. Размеры: высота 9 3/4 вершка (41 см - В. Ч.), ширина 9 вершков (40,5 см - В. Ч.). С оборотной стороны покрыт вишневым полинялым бархатом».36 В рукописи, откуда заимствованы эти сведения, на полях имеется приписка: «Взят в музей».37
В той же Предтеченской церкви находилась икона Казанской Божией Матери. Согласно церковной описи, на задней стороне доски имелась чернильная надпись: «Муром. Ивана Иванова Сосульникова».38 Размеры иконы: 8,5 вершка х 7 1/4 вершка (38 х 31 см - В. Ч.). Если верить описи, икона была «не позднее XVIII в.» К сожалению, мы затрудняемся ответить на вопрос - был ли И. И. Сосульников автором, то есть иконописцем, или же (что более вероятно) всего лишь вкладчиком. В 1920-е гг. икона И. И. Сосульникова была взята в музей.39
Муромские иконописцы XVII-XVIII вв.
Имя и сословная принадлежность - Примерное время творчества
1. Евдоким конец XVI - начало XVII вв. (до 1636 г.)
2. Лукьянко Евдокимов Иконников - бобыль 162-е - 1630-е гг.
3. Ивашка Саввин - бобыль Благовещенского м-ря 1620-е - 16...(?) гг., упомянут в последний раз в 1646 г.
4. Володька Панфилов - бобыль Благовещ. м-ря 1630-е - 16...(?) гг., упомянут в последний раз в 1646 г.
5. Федосий Григорьев - посадский человек 1630-е - 16...(?) гг., упомянут в последний раз в 1646 г.
6. Мефодий Мартынов - посадский человек 1640-е - 16...(?) гг., упомянут в последний раз в 1646 г.
7. Ивашка Мефодиев Мартынов (р. 1644 г.) 1660-е - 16...(?) гг.
8. Александр Иванов Казанцев (р. 1658 г.) по прозвищу Остафьев - бобыль Благовещенского м-ря 1670-е - 1730-е гг., упомянут в последний раз в 1730 г.
9. Федор Иванов Казанцев (р. 1662 г.) - бобыль Благовещенского м-ря 1670-е - ... (?) гг., упомянут в последний раз в 1688 г.
10. Леонтий Степанов Пупков (р. 1661 г.) - посадский человек 1680-е - 17...(?) гг., упомянут в последний раз в 1723 г.
11. Петр Александров Казанцев - бобыль Благовещенского м-ря 1690-е - 17...(?) гг., упомянут в последний раз в 1714 г.
12. Андрей Иванов Андронников – Мартынов (р. 1679 г.) - посадский человек 1700-е - 17...(?) гг., упомянут
в последний раз в 1723 г.
13. Федор Казанцев - служитель Благовещенского м-ря 1740-е - 17...(?) гг., упомянут в последний раз в 1770 г.
14. Михаил Лукин Смольянинов - посадский человек, “иконописец, муромский купец” 1740-е - 17...(?) гг., упомянут в последний раз в 1770 г.
Ссылки:
1 Писцовая книга г. Мурома 1637 г. // Владимирский сборник. Материалы для статистики, этнографии, истории и археологии. 1857.
2 Писцовая книга г. Мурома 1636 г. // МИХМ. М-2225. Рукопись Н. Г. Добрынкина, XIX в.
3 Приносим искреннюю благодарность сотрудникам Муромского музея Сиротинской А. А. и Суховой О. А. за консультации, оказанные при написании настоящей работы.
4 Писцовая книга г. Мурома 1636 г. МИХМ. М-13308. // Рукопись И. П. Мяздрикова, XIX в.; Писцовая книга г. Мурома 1636 г. // МИХМ. Б/н. Рукопись XIX в. (из библиотеки муромского Спасского монастыря).
5 Указ. соч. Л. 34 об.
6 Цатурова М. К. Русское семейное право XVI-XVIII вв. М., 1991. С. 7.
7 Спасский список. Л. 34 об.; Добрынкинский список. С. 128.
8 Добрынкинский список. С. 443.
9 Там же. С. 370.
10 Синодик Богородицкого собора XVII в. // МИХМ. М-2232. Л. 114 об.
11 Переписная книга г. Мурома 1646 г. // РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 11834. Л. 88 об.
12 Там же.
13 Там же. Л. 81.
14 Переписная книга г. Мурома 1678 г. // РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 11835. Л. 27.
15 Переписная книга г. Мурома 1646 г. Л. 68 об.
16 РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 1884. Л. 40.
17 Переписная книга г. Мурома 1646 г. Л. 64 об., 65.
18 Писцовая книга г. Мурома 1636 г. (Спасский список). Л. 82 об.
19 РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 1884. Л. 37 об.
20 Синодик Благовещенского монастыря 1695 г. // МИХМ. М-2230 Л. 147; Синодик Благовещенского монастыря 1713 г. // МИХМ. М-2233. Л. 158 об.
21 Данченко Е., Красилин М. Материалы к словарю иконописцев XVII-XX вв. (по данным обследований церковных и др. коллекций). М., 1994. С. 18. № 57.
22 Опись древних церквей города Мурома и древних предметов в них находящихся; рукопись начала XX в. // МИХМ. Научный архив. Инв. № 24/II.
23 МИХМ. М-6606. (Описание иконы и библиографию см.: Каталог 1000летие русской художественной культуры. М., 1988. № 169. С. 360).
24 Государственный Русский Музей. ДРЖ-1476. Цит. по: «Из коллекции академика Н. П. Лихачева». Каталог. Спб., 1993. Приложение 1. С. 260.
25 МИХМ. М-6604. (См. статью А. А. Сиротинской «Иконография святого Василия епископа Рязанского и Муромского» // Муромский сборник. Муром, 1939).
26 Опись... Л. 26.
27 Древности. М., 1881. Т. IV. Вып. 1. Прот. № 154. С. 2.
28 Опись... Л. 41.
29 Там же.
30 Там же. Л. 42 об., 43.
31 РГАДА. Ф. 280. Оп. 6. Д. 1997. Л. 15 об.
32 РГАДА. Ф. 280. Оп. 7. Д. 308. Л. 17.
33 Там же. Л. 13.
34 Там же. Л. 16 об.
35 Опись... Л. 47.
36 Там же. Л. 15 об.
37 Там же. (В настоящее время указанная икона в фондах Муромского историко-художественного музея отсутствует.
38 Опись... Л. 16.
39 В настоящее время указанная икона в фондах Муромского историко-художественного музея отсутствует.
Н. Н. Жервэ
НОВГОРОДСКИЙ ИОНО-ОТЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ. СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ
{img}Среди знаменитых монастырей Новгорода Отенский монастырь занимает особое место: его история связана с двумя очень важными и интересными для новгородской церкви именами - архиепископа Ионы, стяжавшего святость и причисленного к лику новгородских святых, и богослова и философа Зиновия Отенского.
Впервые исторические сведения об этом монастыре были собраны митрополитом Евгением (Болховитиновым) и помещены в «Истории Российской иерархии».1 Наиболее интересные и подробные данные об этой обители удалось обнаружить в рукописном сборнике материалов по истории новгородской епархии, составленном в середине XIX в. архиеписком Макрием (Миролюбовым) - автором многих трудов по новгородским церковным древностям.2 В ГАНО попали лишь остатки архива монастыря, дающие сведения о земельных владениях и состоянии монастыря в XVIII - начала XX вв.3 Большой корпус докумнтов удалось обнаружить в фондах советского периода того же архива - они касаются истории закрытия и упразднения монастыря в двадцатые - тридцатые гг. XX.в.4
Автор серии очерков о новгородских монастырях А. Г. Слезкинский начал описание этой обители следующими словами: «Вокруг Отни местность очень глухая. Ни проездных дорог, ни близкого поселка. Монастырь углубился среди лесов, густых зарослей и живет отдельной отшельнической жизнью. Истинный монах, стремящийся к посту и молитве, найдет здесь полное уединение, отрянет суету мирскую, оставит всякий помысел о внешней жизни».5 С этими строками перекликаются и слова из описания монастыря, составленного архиепископом Макарием: «... Неизвестный основатель обители сей, по всей вероятности, более всего дорожил уединением, которое он мог найти здесь вполне. Свое название он получил от имени Отня или Отчая пустынь и носит его на себе с начала своего существования».6
Летописные сведения об основании монастыря отсутствуют, но под 6928 (1420) годом сообщено: «поставлены две церкви деревянные в Отне пустыне Николая Чудотворца и Онуфрия Великого на Красном острове, а строил архимандрит Харитон».7
С построения архимандритом Харитоном этих деревянных церквей начинается и архитектурная история Отни. В 1452 г. архиепископ Евфимий II возвел в монастыре соборную церковь во имя трех святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Но главное строительство началось по распоряжению архиепископа Ионы - постриженника и игумена этого монастыря, а впоследствии его духовного покровителя и наставника. С 1462 г. по его повелению перестраивался храм Трех Святителей. С юга он получает придельную церковь Рождества Иоанна Предтечи с приделом Онуфрия Великого. В результате этого строительства появляется довольно редкий в древнерусском зодчестве вариант архитектурной композиции: два небольших по размерам равновеликих храма - северный одноглавый с широким алтарным полукружием и обширной папертью (к северо-западному ее углу примыкала колокольня) и южный, вероятно двуглавый, с двумя алтарными апсидами, смещенными к западу относительно соборного храма. По сообщению жития Ионы Отенского потолок у Иоанна Предтечи был не сводом, а деревянный: таково было желание Ионы, который избрал местом своего погребения пространство у северной стены храма Иоанна Предтечи, вблизи от паперти соборного храма.
В 1463 г. в монастыре возводится трапезная церковь Николая Чудотворца в восьми саженях от соборной церкви к северу (вероятно, на месте деревянного храма). Это было двухэтажное здание, к которому с западной стороны примыкали игуменские кельи отделенные узкими сенями. В нижнем этаже постройки была кухня, хлебопекарня, погреба. Трапезная и игуменские кельи имели отдельные входы. Исследователь новгородской архитектуры Е. Турова считает, что верхний этаж Никольской церкви представлял собой уникальную для русской трапезной постройки XV-XVI вв. планировку: бесстолпная палата размерами 13 х 14 м освещалась одиннадцатью окнами и имела большое алтарное полукружие с востока. Всю ширину восточной стены занимал иконостас. Пространство собственно храма было выделено деревянной перегородкой на небольших квадратных столбиках (бесстолпных каменных перекрытий такого пролета в архитектурной практике XV в. не зафиксировано).8
В житии Ионы Отенского сообщается, что тело его после кончины 5 ноября 1470 г. (ст. стиль) было положено в дубовый ковчег и погребено в храме Св. Иоанна Предтечи. Гроб не засыпали землей, а только закрыли досками. По прошествии сорока дней от мощей его не было никакого запаха и гроб его остался навсегда не засыпанным землею. Во второй половине XVI в. в монастыре случился страшный пожар. Огонь охватил все церковные здания, а также храм, в котором находились мощи Св. Ионы. Сначала никто не смел войти, чтобы вынести их, но все-таки двое монахов вынесли гроб и поставили посреди монастыря. Когда же они хотели отнести его за монастырь, то не смогли сдвинуть даже раки, и ковчег с мощами Св. Ионы остался среди огня невредим. По окончании пожара четыре монаха и два священника подняли раку и внесли внутрь погоревшей церкви Иоанна Предтечи и поставили в алтаре. Обо всем случившемся игумен обители сообщил архиепископу новгородскому Пимену, который приказал возобновить погоревшую церковь и потом вместе с архимандритом Иларионом и старейшими игуменами пришел в Отню пустынь, совершив молебное пение. Святые мощи были положены в том месте, которое определил сам Св. Иона при жизни. Когда архиепископ Пимен открыл мощи на целование, все находившиеся при этом ощутили благовоние.9
После смерти Ионы монастырь подвергался многим бедствиям и быстро стал приходить в упадок. Иван IV поддержал его денежными средствами: на монастырь в 1574 г. было пожертвовано 2644 руб. 4 алтына и 4 деньги. В XVI в. в обители было учреждено общежитие и настоятель ее между новгородскими игуменами занимал пятое место.
В истории русской духовной культуры Отенский монастырь связан с именем богослова и философа, обличителя новгородской ереси Зиновия Отенского, о жизни которого мы знаем очень мало. Неизвестен год его рождения, а год смерти - приблизительно 1568 (по другим источникам - 1571-72 гг.). Возможно, он был новгородцем, ибо сам о себе сказал, что не знает иного «гласа» кроме новгородского. Митрополит Евгений (Болховитинов) считал его учеником Максима Грека, сосланным в Отенскую обитель после заточения своего учителя.10 Но некоторые современные исследователи (Клибанов, Корецкий) не находят сходства воззрений «нестяжателя» Максима Грека со взглядами Отенского монаха, отстаивавшего землевладение и более близкого по своим позициям к Иосифу Волоцкому.
В 1556 г. к нему пришли клирошане Старорусского монастыря - монахи Герасим и Афанасий с иконописцем Федором и «вопросили о новом учении» (т. е. о ереси Феодосия Косого). Очевидно, популярность Зиновия была достаточно широкой. Его талант ритора и богослова проявился в похвальном слове на открытии мощей новгородских архиепископов Никиты и Ионы. Опровержению ереси Косого он посвятил подробное сочинение «Истин показание к вопрошающим о новом учении». Критика ереси тщательно аргументировалась. Дореволюционный исследователь жизни и деятельности Зиновия Отенского Ф. Калугин и современные исследователи установили широкий круг источников, которыми он пользовался - сочинения Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Дионисия Ареопагита, Григория Нисского, Николая Черногорца. Судя по всему, он знал и античных писателей, возможно, владел и греческим языком. Среди книжников древней Руси богословский авторитет отенского монаха был очень высок и ему не раз пытались приписывать чужие труды - например, житие Иосифа Волоцкого. Зиновием Отенским было написано несколько посланий, посвященных вопросам обрядности и веры. Тело отенского монаха после его смерти было положено рядом с мощами архиепископа Ионы.
По летописным известиям в 1600 г. в Отне случился громадный пожар, который уничтожил все монастырское имущество, оставив только обгорелые и разрушенные стены церквей. Восстановление монастыря было прервано во время шведского разорения: в 1615 г. Понтус Делагарди, предводительствуя шведскими войсками на пути из Тихвина в Новгород, «Отенский монастырь разорили, и церковное, и монастырское, и всякое строение выграбили, и братию и служек побили, и монастырь весь выжгли».11 После такого страшного опустошения по ходатайству игумена Дионисия обитель была восстановлена на основании грамоты царя Михаила Федоровича (1617 г.). В 1662 г. к Отне был приписан Козьмодемьянский монастырь, но в 1699 г. сильный пожар снова опустошил обитель и митрополит Иов приписал ее к архиерейскому дому. Опека помогла обстроить Отню. Архимандриту Тихону была дана полная настоятельская власть в устройстве монастыря. В 1730 г. опять монастырь горел и остались «только одни каменные стены». Полное восстановление Отни осуществилось лишь в начале XIX в. «тщанием игуменов Мефодия, Захария и Михаила».
По штатам 1764 г. он был отнесен к третьему классу. Полагалось кроме настоятеля иметь казначея, четыре иеромонаха, два иеродиакона, четыре послушника и девять служителей. Настоятельствовали, как правило, игумены, но были и архимандриты: сан этот давался исключительно по личным заслугам настоятеля. В XVI-XVII вв. игумену дано было дано право «судить и решать все дела, исключая духовные не только монастырские и крестьян, принадлежащих монастырю, но приходские мытенские, и бывшая за монастырем земля были подчинены игумену».12 В XVIII в. у монастыря было семьсот тридцать две души крестьян, семьсот девять десятин земли, рыбные ловли и, вероятно, получая доброхотные пожалования, монастырь мог существовать безбедно.
В XIX - начале XX вв. размеры земельных монастырских владений значительно уменьшилось. По законодательным актам можно видеть, что сельским хозяйством монастырь занимался в небольших размерах, огороды возделывались на то количество овощей, которое нужно было в продолжение года для монастыря. Содержали рогатый скот и лошадей.
Большую пользу монастырю принесло игуменство Мефодия (1795-1801 гг.). При нем были возведены новые строения и полностью обеспечено содержание братии. В 1800 г. все постройки монастыря были «упразнены» и в центре возведен грандиозный одноглавый собор с классическим портиком и двумя фланкирующими его колокольнями в северо-западном и юго-западном углах. Внутри собор был разделен стеной на два самостоятельных храма. Поставленный в честь соименного Ионе святого придельный храм занял в новой постройке большую часть внутреннего пространства и стал восприниматься как главный храм монастыря. Северный храм был освящен во имя Святителя Чудотворца Ионы Отенского.
Разрушения начала XIX в. почти не коснулись Никольской трапезной церкви: перестройке подверглась только ее западная часть (настоятельские кельи, братская трапеза). Трапезная стала частью теплого храма, который вошел составной частью в огибающий собор с трех сторон П-образный келейный корпус с двухэтажными прямоугольными башенками по углам. В центре южной стены корпуса находились Святые ворота с расположенными над ними братскими кельями. В том же корпусе размещались казначейские кельи и гостиницы. Снаружи монастырь был обнесен каменной оградой.
По свидетельству монастырской ведомости 1918 г. в библиотеке Отенской обители было пятьсот пятьдесят три книги, часть которых составляли рукописи, грамоты и синодики XVI-XVII вв.
Еще архимандрит Макарий в середине XIX в. отмечал наличие в монастыре таких особо чтимых икон, как образ Св. Ионы, известный под названием «Покров на Раку», образ Старорусской Божьей Матери, местночтимая икона Богоматери Тихвинской. Кроме праздника, совершавшегося в память Св. Ионы в день его кончины (5 ноября по ст. стилю), торжественное богослужение совершалось в Ильинскую пятницу, с крестным ходом из Новгорода (пятьдесят верст), а потом из ближайших сел: Мытенского погоста и Змейского. Тогда же из монастыря шел крестный ход в часовню, находившуюся от монастыря за версту по дороге к Волхову. Там совершался молебен с воодосвящением. Внутри этой часовни находился неглубокий колодец, выкопанный, по преданию, святителем Ионою. В сруб колодца был вделан деревянный крест с изображением Распятия Господня. Среди икон в часовне находился образ Св. Ионы, написанный на холсте в рост в святительском облачении. Часовня была построена «иждевением церковного мастера маляра Романа Семенова с помощью монастыря».
Ведомость о монашествующих, послушниках и хозяйстве Отенского монастыря за 1918 г. свидетельствует, что монастырь в это время владел около тридцати одной десятиной пахотной земли в Новом Сельце и Новинке, покосной земли было около восьмидесяти десятин. Капитал монастыря наличными деньгами составлял 1096 руб. 15 коп. Монастырь возглавлял иеромонах Иона семидесяти шести лет, постриженный здесь же в 1877 г. Он пришел в обитель после окончания новгородской духовной семинарии в 1863 г. Кроме восьми человек монашествующих в Отне к 1919 г. было еще пять послушников.13
Судьба монастыря в советские годы аналогична судьбам многих русских обителей. Сохранились документы, точно фиксирующие этапы уничтожения Отни.
Акт от 4 декабря 1918 г.
Мы нижеподписавшиеся граждане сельских местностей сел. Руссы Подборецкой волости Новгородской губернии в силу инструкции о проведении в жизнь декрета об отделении церкви от государства собрались на своем сельском сходе комитета бедноты и после всестороннего обсуждения постановили и заявляем, что как верные сыны и дщери Православной церкви долголетнее время являлись поклонниками Отенской обители, видели и привыкли к ее монастырскому богослужению и благолепию монастырских храмов и посещению крестных ходов с чудотворною иконою Тихвинской Божьей Матери и Святителем Угодником Ионою Отенским и преп. Онуфрием Великим, а посему желаем искренне, чтобы Отенский монастырь и впредь существовал и никаким принудительным мерам не подвергался, в чем просим содействия советского правительства оставить нам нашу святыню в целости на радость и духовное утешение. Храмы, имущество монастыря и братию мы берем под свою защиту и охрану.
Подписи четырнадцати человек.14
Протокол общего собрания братии и рабочих Отенского монастыря 5 марта 1919 г.
В присутствии председателя Новселицкого волостного исполнительного Совета, председателя зам. отдела урегулирования общих неурядиц в монастыре прошло общее собрание братии и рабочих и при этом постановили: признать назначенного Св. Синодом настоятеля Отенского монастыря игумена Феодосия для управления монастырем, избрать монастырский духовный совет, в который по избранию и по должности вошли председателем настоятель игумен Феодосий, казначеем - иеромонах Герман, зав. хозяйством избран Николай Федоров и он же делопроизводитель. Означенному совету поручить выработать устав с/х коммуны применительно зарегистрированной уже коммуне Званского монастыря и таковой устав для регистрации представить в земельный отдел... Препоручить совету дальнейшее дело о ходатайстве перед уездным зам. отделом о регистрации нашей трудовой коммуны.
Десять подписей во главе с настоятелем игуменом Феодосием.15
Тогда же была составлена подробная опись имущества, находящегося в Ионо-Отенском монастыре.16 В 1922 г. осуществляется осмотр и взятие на учет церковного имущества, имеющего художественное значение. В акте, составленном комиссией музейных экспертов - Н. Порфиридова и В. Квашенкина перечислено семнадцать предметов - потиры, кресты напрестольные, Евангелия, оклады, дарохранительница (XVII-XIX вв.).17
В 1928 г. началось «обследование» Отенского монастыря и комиссия обнаружила «нарушение порядка использования предметов», «некоторые предметы были не включены в список», а часть церковной утвари исчезла. Постановление определяло необходимость «украденные вещи оценить и предъявить коллективу верующих граждан иск», а затем «нанять спец. сторожа для охранения храма». В это время в монастыре оставалось только три «служителя культа»: архимандрит Феодосий - настоятель прихода, иеромонах Варлаам и псаломщик Михаил Меркулов.18
Новым документом, составленным в январе 1928 г., коллективу верующих Ионо-Отенского прихода Бронницкого района (сто двенадцать человек) передавался «в бессрочное и бесплатное пользование и хранение, находящийся в Бронницком районе в Отенском поселке храм в честь Св. Иоанна с 2-мя часовнями». Верующие обязались «на свои средства производить оплату всех текущих расходов».19 Отсутствие денег для оплаты страхового иска у верующих облегчило советским органам власти закрытие Ионо-Отенской церкви.
Постановление начальника Бронницкого райотдела от 19 фев. 1930 г.
В связи с отказом верующих пользоваться Ионо-Отенской церковью и принимая во внимание, что в церкви имеется икона так называемой «Тихвинской Божьей Матери», считающаяся среди местного населения «чудотворной», посредством каковой среди окрестного населения в радиусе до 40 верст служителями культа поддерживается религиозный дурман и при ношении ее в день праздника и после почти в течение 2-х недель по деревням выкачиваются от населения большие средства, идущие в пользу служителей культа... церковь закрыть.20 29 марта 1930 г. президиум окрисполкома удовлетворил ходатайство райисполкома о закрытии Ионо-Отенской церкви «ввиду отказа и отсутствия желающих взять в аренду пользования».
24 апреля 1930 г. был составлен акт об отборе предметов, числящихся на учете музея с 1922 г. Все предметы в количестве двадцати пяти экземпляров были взяты в музей. Из оставшегося церковного имущества музей оставлял за собой колокол весом около четырех с половиной пудов с надписью: «7202 (1694) году месяца июля в 19 день дал сей колокол Софийский ризничий Варлаам в Отенский монастырь» как имеющий историческое значение. Основная часть церковных вещей и монастырского имущества была отдана в с. Бронницы - райотделу, районному загсу, добровольной пожарной дружине (один из колоколов). Даже Мытнинский драмкружок получил «свою долю»: одну фелонь, одну епитрахиль, стихарь диаконский, пару поручей!21
Никольская церковь по тому же акту могла использоваться «без внутренней и наружной переделки и перестройки». Ее передали коллективу верующих, образовавших православное религиозное общество, куда вошло двадцать пять человек - жителей деревень Посад, Отенский поселок, Хуторок. Священником являлся игумен Иона, настоятелем прихода был архимандрит Феодосий.
Последние документы - о ликвидации Никольской церкви при бывшем Отенском монастыре - датированы 1934 г.:
Выписка из протокола № 152 Президиума Леноблисполкома от 10 июня 1934 г.
Принимая во внимание, что здание церкви, не являясь специально культовым, находится в стенах закрытого монастыря, на территории, занимаемой в настоящее время колхозом «Переселенец», 20-ки не существует и договор на пользование помещением церкви не заключался, верующие же удовлетворяют свои религиозные потребности в другой Мытенской церкви, находящейся на расстоянии 5-6 км, и учитывая при этом ходатайство колхозников о закрытии церкви и передаче помещения колхозу для хоз. нужд церковь закрыть.22
При закрытии храма были изъяты «культовые вещи» в количестве сорока двух предметов, часть которых оставалась «под охраной» Мытенского с/с, а остальные были отправлены в Новгород. В список музейных ценностей было включено одиннадцать предметов. Прихожане просили оставить им образы Св. Ионы, Онуфрия Великого и Тихвинскую икону (церковная двадцатка все-таки существовала), но в ходатайстве было отказано.23
В мае 1934 г. появляется докумнт, свидетельствующий о желании использовать собор с колокольней на кирпич.24 К счастью, этому не суждено было осуществиться, но постройки Отни были все-таки разрушены во время войны. К сожалению, пока не удалось найти никаких сведений о судьбе последних насельников монастыря, живших в «Аракчеевских казармах Отенского поселка».
Четыре года назад я впервые попала в эти удивительные места. Ясным холодным октябрьским утром мы, увязая в грязи, шли по размытой дождями дороге от д. Посад к Красному острову. Внезапно открылась опушка леса, пылающая дивными красками золотой осени. Заросшие кустарником и дерном, едва приметные остатки строений бывшего знаменитого монастыря обнаружить было нетрудно. Самым удивительным открытием была живая память о Святителе Ионе: на месте, где под спудом покоятся его мощи, стоит деревянный крест с полотенцем. Такой же крест - над срубом родника на месте бывшей часовни по дороге к Волхову в километре от монастыря. И еще - лампадка со свечой и кружка - каждый, пришедший сюда, может испить прозрачной родниковой воды и обратиться со словами молитвы к преподобному Ионе!
Ссылки:
1 История российской иерархии. М., 1813. Ч. V. С. 394-418.
2 ОР ГРБ. Ф. 203. Оп. 1. Ед. хр. 227.
3 ГАНО. Ф. 636. Оп. 1. Ед. хр. 1-18.
4 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Ед. хр. 173; Ф. Р-138. Оп. 3. Ед. хр. 93, 95, 103.
5 Слезкинский А. Г. Отня. Из экскурсий в окрестности Новгорода // ИВ 1906. № 4-6. С. 909.
6 ОР ГРБ. Ф. 203. Оп. 1. Ед. хр. 227. Л. 268.
7 ПСРЛ. Т. III. С. 257.
8 Турова Е. Архитектурная история Отенского монастыря // София, 1996. № 1 (17). С. 9.
9 ОР ГРБ. Ф. 203. Оп. 1. Ед. Хр. 227. Л. 274 об.-275.
10 Евгений (Болховитинов), митрополит. Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской церкви. М., 1995. С. 111-112.
11 История Российской иерархии. М., 1813. Ч. V. С. 402–403.
12 ОР ГРБ. Ф. 203. Оп. 1. Ед. хр. 227. Л. 272.
13 ГАНО. Ф. 481. Оп. 1. Ед. хр. 173. Л. 6-11, 30-32.
14 ГАНО. Ф. Р-138. Оп. 3. Ед. хр. 1-3. Л. 5.
15 Там же. Л. 17.
16 Там же. Л. 20-22.
17 Там же. Л. 60.
18 Там же. Л. 70, 72, 74.
19 Там же. Л. 73, 80-82.
20 Там же. Л. 88.
21 Там же. Л. 99.
22 Там же. Л. 136-137.
23 ГАНО. Ф. Р-138. Оп. 3. Ед. хр. 93. Л. 303, 305.
24 ГАНО. Ф. Р-138. Оп. 3. Ед. хр. 95. Л. 15, 18.
М. В. Шкаровский
СУДЬБА МОНАСТЫРЕЙ СЕВЕРО-ЗАПАДА РОССИИ В XX ВЕКЕ
В центральном государственном архиве Санкт-Петербурга хранится большой комплекс документов, позволяющий достаточно полно исследовать историю монастырей Северо-Запада России в первые два десятилетия Советской власти.
Антирелигиозная политика Совнаркома не сразу в полном объеме затронула обители. Как декрет о земле, так и закон о социализации земли давали возможность сохранения монастырских хозяйств путем перехода на положение сельскохозяйственных артелей и коммун. Первоначально целый ряд видных коммунистов считал возможным соединить социализм научный и христианский. Монастырское население было привычно к коллективному труду и быту, и уже весной 1918 г. начался стихийный процесс реорганизации обителей в трудовые артели и коммуны. Он получил полное одобрение церковного руководства.
Постепенно отношение к монастырям стало меняться. Уже в конце 1918 г. многие местные органы власти повели линию на их закрытие. При выселении монахов, изъятии их собственности возникали многочисленные эксцессы. Как результат, в октябре 1918 г. в Новгородской, Псковской губерниях прошли первые судебные процессы над монашествующими. А 30 октября 1919 г. Наркоматы юстиции и земледелия издали циркуляр земотделам, предлагавший им строго отличать объединенные хозяйства от религиозных организаций. Устанавливалось, что членами коммун, артелей не могут быть монахи и священники. После этого ряд обителей-коммун был ликвидирован, некоторые другие «очищены» от монашествующих. Всего из имевшихся в России к началу 1918 г. 1253 монастырей до 1921 г. национализировали около половины - 673. Правда, во многих случаях, хотя их собственность объявлялась общенародной, монахи продолжали жить на старых местах и вести почти прежний образ жизни. Особенно это было характерно для Северных областей. Так, на март 1921 г. по неполным данным в Череповецкой губернии имелось шестнадцать монастырских коммун, в Архангельской - четырнадцать, Новгородской - тринадцать, Вологодской - семь и т. д. Эти общины по-прежнему сохраняли роль духовных, культурных центров.
С 1923 г. началось массовое закрытие храмов при монастырских подворьях в городах. Все уцелевшие церкви официально стали приходскими, но многие из них до начала 1930-х гг. сохраняли атрибуты монастырских.
Следующий этап наступления на монастыри связан с общим ужесточением курса государственной религиозной политики в 1928-1929 гг. В связи с разжиганием классовой борьбы в деревне была предрешена участь монашеских коммун, артелей и в конечном счете монашества в целом. Так, 28 марта 1928 г. ОГПУ послало в Ленинградское земельное управление документы, негативно характеризующие деятельность монастырских коммун области, потребовав их ликвидации. И в течение трех лет почти все они были распущены. Этот процесс сопровождался не только закрытием храмов, но и сносом некоторых обителей. Летом 1932 г. могла совершиться одна из самых невосполнимых утрат в русской культуре. Леноблисполком принял решение о сносе наиболее знаменитых северных монастырей - Кирилло-Белозерского, Ферапонтова, Горицкого и Иверского. Этому воспротивился Наркомпрос, районные власти, сыграла свою роль и позиция военного ведомства, рассматривавшего монастыри в качестве укреплений на случай боевых действий. Они в основном уцелели, однако многих утрат тогда предотвратить не удалось. Можно привести пример Троице-Сергиевой пустыни, где оказались уничтожены не только монастырское кладбище, но и несколько храмов, в том числе собор - творение великого Ф. Б. Растрелли и т. д.
В 1932 г. начались и массовые аресты священнослужителей. Глубоко трагичной является дата 18 февраля, когда в один день почти все еще остававшееся монашество Ленинградской области - около пятисот человек - исчезло в тюрьмах. В это время волна подобных арестов прокатилась по всей стране. А 9 мая 1932 г. президиум Леноблисполкома по личному указанию С. М. Кирова вынес решение о закрытии храмов последнего в епархии монастыря - Макариевской пустыни под Любанью. Правда, в Боровичском районе (ныне Новгородская область), в труднодоступном месте, вплоть до середины 1937 г. с дореволюционных времен продолжал существовать небольшой мужской монастырь - Забудущенская пустынь. Все его насельники были арестованы и расстреляны в конце 1937 г. Властям казалось, что с монастырями в России покончено навсегда. Однако это была иллюзия. Всего через четыре года на оккупированной немцами территории, в том числе и в Ленинградской области, развернется стихийный процесс возвращения монашеских обителей. В то же время выдающиеся культурные ценности, уничтоженные в ходе гонений на них, оказались утрачены безвозвратно.
Созданные в период оккупации в пос. Вырица мужская и женская монашеские общины были вынуждены в 1944 г. прекратить существование. В конце Великой Отечественной войны окончательно оставили свои острова и иноки Коневского и Валаамского монастырей (до 1939 г. действовавших на территории Финляндии). Попытки возродить эти обители, предпринятые в конце 1940-х гг. митрополитом Ленинградскими Новгородским Григорием (Чуковым), остались безуспешными. Таким образом, на всем Северо-Западе России вплоть до 1990-х гг. существовал лишь один монастырь - Псково-Печерский (до 1940 г. находившийся на территории Эстонии). Его также пытались закрыть в 1960-е гг., но духовенству и верующим удалось отстоять обитель.
В начале 1990-х гг. началось возрождение монастырей Санкт-Петербургской епархии. К настоящему времени действующими вновь стали Александро-Невская лавра, Троице-Сергиевская пустынь, мужской Коневский Рождество-Богородичный и женский Иоанновский, Введено-Оятский монастыри. Идет процесс реставрации, восстановления монастырских комплексов, причем не только зданий храмов. Так, в Троице-Сергиевой пустыни перезахоронением останков архитектора А. И. Штакеншнейдера началось воссоздание монастырского кладбища. К сожалению, далеко не все из шестнадцати обителей Санкт-Петербургской епархии, существовавших на 1917 г., можно возродить. Некоторые, как, например, Макариевская пустынь, были уничтожены практически полностью.
Н. В. Рыбина
РУКОПИСИ ВАЛААМСКОГО МОНАСТЫРЯ ИЗ НОВГОРОДСКО-СОФИЙСКОГО СОБРАНИЯ РОССИЙСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ БИБЛИОТЕКИ (САНКТ-ПЕТЕРБУРГ)
Софийская библиотека - одно из первых русских книгохранилищ. Основа библиотеки - богослужебные книги Новгородского Софийского Собора, построенного в XI в. Рукописи Софийского собрания создавались и обращались на огромной территории русского Севера. Новгород и подвластные ему земли уже с конца XI в. являлись центрами производства рукописной книги. Значительная часть ценных памятников книжности стала известна благодаря этому собранию. Первая опись библиотеки была составлена в 1775 г., когда по инициативе архиепископа Новгородского и Санкт-Петербургского Гавриила библиотека комплектовалась особенно интенсивно. В Новгородский Софийский Собор передавались старинные рукописные книги из многих закрытых монастырей, книги, изъятые у старообрядцев. Таким образом составлялось собрание, превышающее полторы тысячи рукописных книг XI-XIX вв.
В 1859 г. Новгородско-Софийское собрание было передано в Петербургскую Духовную Академию, оттуда в 1919 г. - в Государственную публичную библиотеку им. Салтыкова-Щедрина (теперь Российская Национальная библиотека), где хранится и сейчас.
В составе собрания рукописи, принадлежавшие ранее различным новгородским монастырям, в том числе Валаамскому.
В настоящее время перед исследователями стоит задача определения данных о составе древнерусских библиотек и на основе этого решение вопроса о том, каким историко-культурным фондом располагали в ту или иную эпоху в различных центрах древнерусского государства. Поэтому важна систематизация сведений о древнерусских рукописных собраниях по принципу бывшей их владельческой принадлежности.
Валаамский монастырь, один из старейших на Русском Севере, располагал в XV-XVI вв. значительным книжным рукописным собранием. Об этом свидетельствуют сохранившиеся рукописи. Ценным и малоизученным источником являются записи на рукописях. Для изучения истории Валаамской монастырской средневековой библиотеки (и самого монастыря XIV-XVI вв.) эти записи едва ли не единственный исторический источник. На валаамских рукописях два вида записей: 1) записи о времени и причинах написания рукописи; 2) владельческие и запродажные записи. Первый вид записей обычно помещался в конце рукописей, после послесловия, или в начале книги, в виде предисловия. Размеры подобных записей самые различные: от краткой справки о времени окончания написания книги до обширного рассказа об обстоятельствах написания рукописи. Владельческие записи помещались также в самом начале или конце книги, иногда скрепой по первым листам. Часто владельческие записи сопровождались приписками личного характера. Записи на рукописях дают ценный материал для ответа на многие вопросы: в какой социальной среде и в какой мере бытовали книги, каков репертуар чтения различных общественных групп, сколько книг находилось в обращении, каковы культурные запросы потребителя книги - русского читателя того времени.
Интерес к валаамскому книжному собранию объясняется существованием в монастыре XV- XVI вв. книгописания. Примечательно, что валаамские книгописцы работали не только для своих нужд, но и на заказ. Например, по заказу новгородского архиепископа Геннадия в Хутынский Новгородский монастырь написано Евангелие 1495 г., называемое сейчас исследователями «шедевром книгописного искусства» (Розов Н. Н.). В Софийском соборе четыре датированных рукописи с указанием места написания - монастырь на острове Валаам. Вот краткие описания рукописей.
Евангелие - апракос 1508 г., 1°, 414 л. Полуустав. На лл. 3, 58, 117, 152 красочные заставки балканского стиля. Заставки (некоторые вязью) и инициалы киноварные. Переплет - доски в малиновом узорчатом бархате со следами накладных украшений и застежек (32,5 х 21 см). На л. 1 датированная запись писца клирошанина Валаамского монастыря Евфимия с упоминанием заказчика - игумена Иоакима.
Октоих конца XV в. 1°, 528 л. Крупный полуустав. Заголовки и инициалы киноварные; в некоторых заголовках - элементы вязи. Переплет - доски в коже с тиснением (32 х 21 см). На 4 л. Запись писца: «В святей и честной обители святого и благолепного преображения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа по благословению игумена Иоакима Валаамского монастыря написана бысть книга сия Октоих четверогласник на Валааме острове...».
Слова Григория Богослова с толкованиями Никиты Ираклийского. 1475 г. 1°; на лл. 3 -7 запись: «сия книга глаголемая четья Григорий Богослов Валаамского монастыря». На л. 459 запись: «В лето 6983 писана бысть книга сия в дому святого Спаса на Валааме... А писал книгу сию многогрешный и неразумный и последний в иноцех Закхейко...». Далее следует пространное обращение писца к читателю книги с пожеланием читать со «всяким тщанием», заканчивается запись традиционно «а мене не кляните и в молитвах ваших мене помяните...».
Пролог март - август 1491 г. 1°, 267 лл. Каллиграфический полуустав. На последнем 267 л. датирована запись писца «дьяка Гридици Лихача» с указанием дня начала и конца переписки, имени заказчика – «игумена Валаамского монастыря Якима». Ниже приписка Гридици Лихача: «Словеса убо писаные приидоша в конец, уму же конца да не будет. Коль рад заяц избежав тенет, столь рад и писец списав книгу сию». На чистых листах в начале и конце книги - пробы пера скорописью XVII в., владельческая запись «книга сия Васильевского монастыря, что против города Ладоги на горе».
Владельческие записи - ценный источник для изучения истории книги, которая, в свою очередь, связана с историей народа, историей государства. Девятнадцать книг из Софийского собрания имеют пометы Васильевского монастыря. (Из «Старой Ладоги», 2что в Ладоге Старой на горе за рекой за Волховом»). Двенадцать из них имеют одновременно владельческие записи Валаамского монастыря. Это неслучайно. Очевидно, книги попали в Старую Ладогу после разорения Валаамского монастыря шведами в 1611 г. Известно, что в это же время в Староладожский Никольский монастырь были перевезены мощи Сергия и Германа и прочие монастырские ценности. Сохранился почти полный комплект служебных миней XV - начала XVI вв., первоначально принадлежавших Валаамскому монастырю (с владельческими пометами). Позже в Васильевском монастыре книги брали на переписывание, иногда книги терялись, перевозились из одних мест в другие. О частом переписывании свидетельствует запись на одной из валаамских миней середины XVI в.: «Сия книга мения месяцная взята была в монастыре Васильевском... в прошлом (1613) году в месяце марте. А имал Николы Медветцкого монастыря черной поп Дионисей на снимок... И в нынешний год сию книгу отдал в Васильевский монастырь... А в тои книги Дионисья дана была память. И васильевские слуги сказали, что де та память утерялась. А подписал сию книгу и отдал яз сам черной поп Дионисей своею рукою, для памяти, чтоб впредь спору не было». По пометам можно проследить дальнейшую историю книг. Есть записи конца XVII в., говорящие о частой смене владельцев книг (среди которых есть и новгородцы). Возможно, некоторые валаамские рукописи попали в Новгород еще в XVII в. Наконец в середине XVIII в., после упразднения староладожских монастырей в 1764 г., остальные уцелевшие рукописи были перевезены в библиотеку Новгородского Софийского Собора.
В настоящее время рукописи с владельческими пометами Валаамского монастыря хранятся н только в Софийском собрании РНБ, но также в РГАДА, ГИМ, БАН.
С Софийиским собранием оказалась связана история рукописи, написанной на Валааме в 1500 г. и ныне хранящейся в Синодальном собрании ГИМ. Это Толкование Феофилакта, архиепископа Болгарского «списал священноинок Валаамского монастыря Федор Сеняньской». Из описей Синодальной (ранее Патриаршей) библиотеки явствует, что книга была перевезена вместе со многими другими из Московской Типографской библиотеки. Типографская библиотека, возникшая при Московском Печатном дворе, в основном состояла из новгородских (в том числе Софийских) рукописей, которые в период исправления богослужебных книг высылалась в Москву в качестве «книг печатного дела исправления ради». Написанная на окраинах русского государства рукопись в XVII в. была перевезена в Москву для «книжной справы».
Итак, обращение к рукописям Валаамского монастыря, сохраненным в Софийском собрании, дает возможность ответить на некоторые вопросы библиогеографии, внести свой вклад в систематизацию сведений о местах происхождения и путях миграции древнерусских рукописных книг.
Е. П. Петрова
ЦАРСКИЕ ЖАЛОВАННЫЕ ГРАМОТЫ МОНАСТЫРЯМ XVII-XVIII ВЕКОВ В СОБРАНИИ ВЛАДИМИРО-СУЗДАЛЬСКОГО МУЗЕЯ-ЗАПОВЕДНИКА
Одним из самых ранних письменных источников по истории монастырей являются грамоты. В собрании документов Государственного Владимиро-Суздальского музея-заповедника шесть царских грамот конца XVII - середины XVIII вв. двум монастырям Владимирского края.
{img}Самая ранняя из них «Грамота судная государя, царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси на имя игуменьи Новодевичьего1 Успенского монастыря Феофании с сестрами за приписью дьяка Ивана Болотникова - судить на Москве в Приказе Большого Дворца на три срока. 7122 (1614) февраля 15 дня» (В-4087). Под таким названием грамота значится в «Описи Новодевичьего монастыря 1665 года»,2 но текст грамоты у исследователей истории монастыря не опубликован.3 Сейчас это вновь действующий женский Успенский Княгинин4 монастырь во Владимире, основанный в конце XII в. Основательницей монастыря Никоновская летопись называет великую княгиню, жену Всеволода III Марию Шварновну. Поводом для основания монастыря послужила болезнь великой княгини после рождения сына Иоанна, в силу чего она принимает иночество. Предполагают, что первые монахини появились здесь между 1189 и 1200 гг. Сведения о дальнейшей истории монастыря до XVI в. отсутствуют, т. к. все архивные материалы монастыря пропали во время польско-литовской интервенции. История располагает лишь отрывочными данными об освящении Успенского собора, лицах, погребенных в нем, косвенными сведениями о богатстве монастыря. Вероятно, монастырь сильно пострадал в период монголо-татарского нашествия и больше не возвращал себе былого величия.
XVI век - время возрождения монастыря. Земельные пожалования князей, приобретение пахотной земли, крупные денежные вклады приводят к усилению экономической базы монастыря. В «Историческом описании первоклассного Княгинина Успенского женского монастыря» приводится перечень двенадцати жалованных грамот, выданных монастырю с 1512 по 1659 гг. Среди вкладчиков - Василий Иванович, Иван IV Грозный (1520, 1651 гг.), Михаил Федорович (1614, 1623, 1642, 1643 гг.), Алексей Михайлович (1650, 1651 гг.), Федор Алексеевич (1682 г.), Петр и Иоанн Алексеевичи (1684 и 1695 гг.).
Из всех перечисленных в музее хранится одна грамота, но самая ранняя из сохранившихся.5 Написана она скорописью на листе бумаги размером 40,8 х 26,6 см. Прекрасно сохранилась красновосковая государственная печать на шелковом шнурке: с одной стороны изображен двуглавый орел с опущенными крыльями, с другой - Георгий Победоносец.
Несудимые грамоты давались государями некоторым монастырям и духовным лицам, коих они освобождали от суда архиереев, позднее переписывались от имени нового царя, или получали подтверждающие запись от имени Иоанна и Петра Алексеевичей в 1695 г.
При изучении грамоты возникло несколько вопросов. Написана она на имя игуменьи Феофании, но это имя написано по стертому, а один раз писец, очевидно, пропустил ранее написанное имя «Ираида». В «Списке настоятельниц Княгинина Успенского монастыря с начала XVI - до конца XIX вв.»6 который, как указывается, «составлен исследователями по грамотам» и по «историческим актам и руководствуясь записями, хранящимися в монастыре»,7 ни Ираиды, ни Феофании нет. Если грамота значится в «Описи монастыря 1665 года», а имена двух настоятельниц, упоминаемые в ней, в «Список» не попали, можно предположить, что исследователи истории монастыря конца XIX - начала XX вв. грамоту не видели.
Из текста грамоты узнаем, что «игуменья Феофания с сестрами... били челом и сказали в прошлом 1599 году при Борисе дана жалованная несудимая грамота и нам бы их пожаловати велети и тое грамоту переписати наше царское имя и велети им дати жалованную новую грамоту таковую» и Михаил Федорович «велел тое грамоту переписати на его царство...» Сведений о прежней грамоте 1599 г., на которую ссылаются авторы, обнаружить не удалось ни в ГАВО, ни в печатных публикациях.8 Читаем далее: «а в грамоте какову они перед нами положили писано...», что грамота освобождала монастырские власти от наместничьего суда, но с одним условием: «оприч душегубства и разбоя с поличным», - и давала большие права игуменье: «праведчики и доводчики поборов своих у них не берут и не езжают к ним ни по что а ведает и судит своих людей игуменья Феофания с сестрами».
Также представляет интерес тот факт, что в ГАВО хранится грамота Михаила Федоровича 1623 г. на имя игуменьи Ольги, в которой написано: «во 131 г. по нашему указу положили они перед нами нашу жалованную грамоту 122 году за приписью дьяка нашего Ивана Болотникова а дана им та наша жалованная грамота против прежней жалованой грамоты... Ивана Васильевича...»9 и содержала с небольшими изменениями текст нашей несудимой грамоты.10
Грамота 1614 г. из собрания Владимиро-Суздальского музея-заповедника является одним из ранних сохранившихся письменных источников по истории Княгинина монастыря, содержит сведения о более ранней грамоте 1599 г., а «Список настоятельниц монастыря» может быть дополнен именами двух игумений: в 1599 г. - Ираида, в 1614 г. - Феофания.
Во Владимиро-Суздальском музее-заповеднике хранятся пять прекрасно оформленных грамот, выданных Флорищевой пустыни царем Федором Алексеевичем и императрицей Елизаветой Петровной, в которых наиболее полно отразился экономический расцвет монастыря, рост его владений.
Незаслуженно забытый в советские годы крупнейший памятник монастырской культуры Флорищева пустынь располагалась на берегу реки Клязьмы, на небольшой горе, в двадцати четырех верстах от Гороховца. «В 1654 году пришел в эту пустынь инок Илларион, который по просьбе старца Мефодия был посвящен патриархом Никоном во иеромонахи, а потом сделался настоятелем - и в его правление Флорищева пустынь, при всех многочисленных препятствиях, возвысилась на степень первейших пустынь в России».11 Наиболее полное описание монастыря дается в монографии В. Георгиевского «Флорищева пустынь» (Вязники, 1896), а в «Приложении» опубликованы тексты двадцати пяти грамот, выданных монастырю с 1651 по 1749 г., из них одиннадцать - от имени Федора Алексеевича. В нашем собрании - четыре грамоты Федора Алексеевича. Как пишет Георгиевский, история Флорищевой пустыни связана «с именами первого ее основателя подвижника Илариона, впоследствии известного митрополита Суздальского и главного ее благотворителя - друга подвижника Илариона - царя Федора Алексеевича».12 В «Житии Преосвященного Иллариона»13 читаем: «Между идеальными личностями древней Руси второй половины XVII в. видное место занимает святитель Иларион, митрополит суздальский. Это был архипастырь, который своею святою жизнью и плодотворною просветительской деятельностью снискал себе глубокое уважение во всех слоях современного ему общества... Осуществивши во всей полноте в своей жизни древнерусский идеал строго подвижника и молитвенника и сделавшись основателем ново-воздвигнутой им в глухих гороховецких лесах Флорищевой пустыни, Иларион после многолетних суровых подвигов поста, молитвы и уединения сделался известным вем и в его обитель пошли тысячами богомольцы - и простолюдины, и знатные царедворцы...».14 Флорищева пустынь знаменита тем, что в ее библиотеке хранилось двести двадцать три рукописи различного содержания XVII - XVIII вв., сто двадцать восемь старопечатных книг, в архиве пустыни - более тридцати подлинных грамот и актов XVII в.
Грамоты Федора Алексеевича стали поступать в монастырь с 1677 г., после первой поездки царя во Флорищеву пустынь. Как пишет Георгиевский: «... царю чрезвычайно понравилась убогая пустынь Флорищевская. Она нисколько не походила на те монастыри, которые знал до сих пор и которые посещал царь Федор Алексеевич... Царь видел в обители крайнюю скудость во всем... и одарил обитель истинно по-царски. Целым рядом жалованных грамот в 1677, 1678, 1680 гг.»15
Самая ранняя грамота в нашем собрании – «Грамота царя Федора Алексеевича жалованная, на владение Калушками, Мартюшкиным и Колмаковым починками 7186 (1677), октября 15 дня»16 (В-4089). Это первая грамота на земельные владения. Текст грамоты, написанный полууставом на первом листе бумаги, размером 74,5 х 45,6 см, помещен в рамку из стилизованных золотых цветов, соединенных темными стеблями. В центре заставки - двуглавый орел под короной, вокруг - растительный орнамент. Первая строка написана золотом. Грамота подложена листом бумаги и розовой тафтой, низ скреплен фигурным угольником из золотой и серебряной парчи, прошитой шнуром, сохранилась вислая царская печать. На обороте скорописью XVII в. написано: «Царь великий князь Федор Алексеевич всея великия и малыя России самодержец», ниже - запись, подтверждающая грамоту от имени Иоанна и Петра Алексеевичей в 1684 г.
Грамота - ценный исторический источник, из которого узнаем, что в это время в монастыре находилось семьдесят человек, а «земли и сенных покосов и никаких угодей нет...».17 Федор Алексеевич исправляет такую «кудость и убогость». Так как около пустыни земля песчаная и неплодородная, то царь велел отвести обители земли в Белогородской волости (Нижегородская губерния). Это около девятисот десятин земли, в том числе пахотной до трехсот десятин.
Далее шли грамоты на строительство каменного собора Успения Богоматери (1678 г.), богомольная грамота Федора Алексеевича (1678 г.), грамота о пожаловании мельницы на Можаровских водах (1679 г.), в том же году пожалованы рыбные ловли по р. Пьяне, Суре, Юморге, подворье в Москве в Ваганьковском проулке.18
{img}Следующая жалованная грамота Федора Алексеевича из нашего собрания от 2 февраля 1680 г. «на владение землей и лесами около монастыря» (В-4091). Написана полууставом на листе бумаги размером 57 х 41 см. Украшена золотым орнаментом из стилизованных цветов и листьев, в центре заставки - корона. Покрыта зеленой тафтой, которая скреплена с грамотой фигурным угольником из золотой парчи, с вислой царской печатью. На обороте - подтверждающая запись от имени Иоанна и Петра Алексеевичей в 1684 г. Этой грамотой Федор Алексеевич наградил обитель, пожаловав ей все окрестные владения - леса и земли, и реку Лух окружной межей почти на сорок верст, куда вошли «земля пашенная и непашенная, сенные покосы и рыбные ловли, и всякие угодья около того монастыря по урочищам, по обе стороны реки Луха леса черные и боровые и болота и озера и дебри непроходимые...» Из грамоты узнаем, что «стольнику и воеводе Ивану Языкову... землю... описать и измерять, а измерив и взяв старожилов и сторонних людей, отказать в монастырь... и ото всех земель отмежевать...» Очень подробно описываются новые владения монастыря в «Ярополческой и Гороховецкой стороне», грамота изобилует географическими названиями рек, озер, упоминаются и «великие болоты..., что в зимнее время не мерзнетъ». «В той святой обители тою землею и сенными покосы и рыбными ловли и всякими угодьи владеть безоброчно и ныне и впредь на вечные времена...», - читаем далее в грамоте.
{img}В тот же день (2.02.1680 г.) царь Федор Алексеевич дает грамоту монастырю на владение Луховской мельницей19 (В-4092). Грамота написана полууставом на листе бумаги размером 70,5 х 47 см. Орнамент из разноцветных стилизованных цветов, заставка под короной, имя царя в тексте написано золотом. Покрыта зеленой тафтой, скреплена парчевым треугольником с вислой печатью. На обороте грамоты - подтверждающая запись от имени Иоанна и Петра Алексеевичей в 1684 г. Эта грамота представляет интерес бытовыми подробностями передачи мельницы монастырю. В начале грамоты упоминается, что в прошлом году монастырю была пожалована мельница «в Нижегородском уезде на реке Пьянее», но «таде мелница за спорным челобитьем в монастырь не отведена». И вместо той мельницы решили «дать на пропитание что в Луху напосаде нареке Луху», т. к. мельница на Пьяне в двухстах верстах от монастыря, а луховская мельница всего в шестидесяти верстах. Далее следует занимательная история передачи мельницы монастырю: «...Луховская мельница на откупу... за Федкою Соколовым, и онъ де Федка взвел плотину выше прежней пошвы, как прежние откупщики тое мелницу на откупу держали и у них де скотинные выпуски и сенные покосы онъ Федка потопилъ водою и скотина у них по вся годы отъ безкормицы помирает, и темъ де отъ него Федки чинится имъ налога и убытки большие...». Мельница была отдана на откуп посадским людям на пять лет, «а откупу велено имъ платить по сту осми рублев по двадцать по шти алтынъ по пяти денег на год». В результате всего мельница была пожалована монастырю, а посадские люди должны платить деньги оброчные Иллариону с братией.
Последняя грамота Федора Алексеевича в нашем собрании «о пожаловании соляных варниц на Балахне и другие угодья» от 15 июля 1680 г. (В-4088). Написана полууставом на листе бумаги размером 76,5 х 52 см. Поля украшены золотным растительным орнаментом, подложена бумагой и скреплена фигурным угольником из золотой парчи. На обороте - подтверждающая запись от имени Иоанна и Петра Алексеевичей в 1684 г.
Из текста грамоты узнаем, что две варницы «прозваньем Любим и Любава в прошлом гостиные сотни Андрея Исакова... отписаны... за соболиную мяхкую рухледь всибирской приказ... по цене 670 рублев. И те варницы погнили, изоржавели, и стоят впусте». Дается подробное описание состояния варниц, сохранившегося имущества, инвентаря. Большое значение имел и тот факт, что «свываренной соли, которая у них в балахонских варницах впредь будет... в Государя казну пошлинных денег для строения и заводу тех варниц, и для их монастырской скудости имать невелеть». Кроме того, монастырю отходили рыбные ловли по рекам Пьяне, Юморте, Суре, сенные покосы дворцовой Красносельской волости. Интерес вызывает то, что в грамоте перечисляются не только передаваемые в монастырь земли и воды (населенные пункты, реки), но и прежние владельцы многих угодий.
Две грамоты на большие земельные владения монастыря содержат угрозу тем, кто «учнет чинить какое насильство или чем изобидит» Иллариона с братией, тому «быть ввеликой опале и убытки велимъ доправить вдвое».
Таким образом, благодаря щедрости и благочестию царя Федора Алексеевича, отныне обитель получала нужные средства для своего существования. Второй раз царь Федор Алексеевич побывал во Флорищевой пустыни в 1681 г. на освящении храма. В этом же году Илларион был переведен в г. Суздаль. Владения монастыря больше не росли.
{img}Тяжелые времена переживал монастырь во времена правления Петра I и Анна Иоанновны. Целый ряд указов запретил монастырям приобретать мельницы, рыбные ловли, соляные варницы. Только Елизавета Петровна восстановила права монастыря на безоброчное и вечное владение землями и угодьями, пожалованными царем Федором Алексеевичем, своей подтвердительной грамотой от 13 декабря 1749 г. (В-4108). Эта последняя грамота Флорищевской пустыни в нашем собрании отличается особым убранством: четыре листа пергамента, написанные с обеих сторон скорописью, проложены желтой тафтой и помещены в твердую обложку, покрытую розовой парчой. Текст первого листа украшен рамкой из золотых стеблей, заставка в виде российского герба. На последнем листе - подписи девяти сенаторов Правительствующего сената. В грамоте подробно излагается история создания крупнейшей вотчины монастыря: в хронологическом порядке перечислены и подтверждены все пожалования Федора Алексеевича во Флорищеву пустынь. А историю появления грамоты узнаем из текста: «выше писанные грамоты писаны на бумаге и на предбудущия времена в оном монастыре к употреблению ненадежны...», «вподтверждение вышеобъявленных прежнихъ грамоты... дать... грамоту... занашею Государственною печатью...».
Ценность подобных грамот в том, что они сообщают о более ранних пожалованиях, о которых могло не сохраниться никаких сведений.
Рассмотренные жалованные царские грамоты монастырям в собрании документов Владимиро-Суздальского музея-заповедника отличаются друг от друга содержанием и оформлением. Несудимая грамота конца XVII в. - это строгий документ, жалованные грамоты Флорищевой пустыни конца XVII в. - художественные произведения с оригинальными текстами, грамота середины XVIII в., богато украшенная, имеет явно светское направление. Вотчинная часть всех жалованных грамот - важный источник, рисующий состав монастырского землевладения.
Ссылки:
1 В жалованной грамоте Василия Ивановича 1512 г. монастырь называют «новым», «новодевичьим».
2 Успенский Княгинин девичий монастырь. Владимир, 1861. С. 100.
3 Там же. Историческое описание первоклассного княгинина Успенского монастыря в губ. гор. Владимире. М., 1900. С. 31; Монастыри, соборы и приходские церкви Владимирской епархии. Ч. 1. С. 219.
4 В 1900 г. в связи с 700-летием монастыря он причисляется к разряду первоклассных и ему возвращается название «Княгинина».
5 В ГАВО самая ранняя грамота 1623 г. (№ Ф-568. Оп. 1, 2).
6 Успенский княгинин... С. 15.
7 Там же.
8 В 1923 г. церковное имущество монастыря передано во Владимирский музей, но в описи по передаче, как всегда, грамоты не значатся. (ГАВО. Фонд Владимирского музея. Р-1826. Д. 321 (1818-1960 гг.).
9 В грамоте 1557 г. монастырю пожалована на вечные времена мукомольная мельница на р. Рпени.
10 Согласно «Описи монастыря 1665 года» несудимая грамота выдана Михаилом Федоровичем в 1623 г.
11 Полное собрание исторических сведений о всех бывших в древности и ныне существующих монастырях и примечательных церквах России. М., 1852. С. 35.
12 Георгиевский В. Флорищевская пустынь. Вязники, 1896. С. 11.
13 Житие Преосвященного Илариона митрополита Суздальского, по рукописи, хранящейся в библиотеке Велико-Устюжского собора Владимирской губернии // Труды Владимирской ученой Архивной комиссии. Владимир, 1908. Кн. X.
14 Там же.
15 Георгиевский В. Указ. соч. С. 62.
16 Названия грамот взяты из “Приложения” указ. соч. В. Георгиевского.
17 Из текста грамоты.
18 В 1919 и 1924 гг. часть имущества монастыря была передана во Владимирский музей, но в описи по передаче грамот нет, в ГАВО имеются копии с грамот, хранящихся в музее-заповеднике.
19 Леса и пахотная земля в поселке Калушкин Нижегородской губернии, Луховская мельница числится в описи монастыря в конце XIX в.
Л. Ю. Астахина
ПИСЬМЕННЫЕ ПАМЯТНИКИ ГОРОДА МУРОМА XVII ВЕКА КАК ИСТОЧНИК ПО ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА И БЫТА
В 1764 г. монастыри в России были распределены в зависимости от своей значимости по группам, то есть по «штатам»: некоторые остались за «штатами», другие были упразднены, а третьи - обращены в приход. По этой регламентации Борисоглебский мужской монастырь, основанный в начале XII в. на реке Ушне в семнадцати верстах от Мурома, упразднился, все его имущество было передано в Успенский собор г. Владимира.
Спасский, или Спасо-Преображенский мужской, в Муроме был отнесен к третьему классу. В. Зверинский пишет: «Из жития св. мученика Глеба, первого князя Муромского, сына Владимира Великого, видно, что Глеб, отправленный княжить в Муром, тогда еще языческий, не мог совершенно подчинить его своей власти и жил в отдалении от города в продолжении двух лет, построив себе двор, укрепив его твердою стеною и поставив там церковь во имя Всемилостивого Спаса. Спасо-Преображенский монастырь есть остаток этого двора, и в 1098 г. в церкви погребено тело Изяслава, сына Владимира Мономаха, убитого под Муромом, которое было перенесено братом в Новгород. Монастырь уцелел среди общих бедствий, каким город подвергался от нападения татар, страшной язвы и пожаров. Существование монастыря становится известным лишь в 1515 г., когда в нем был настоятелем архимандрит Кирилл».1
Мужской Николаевский монастырь на Бутылицах Меленковского уезда (в двадцати двух верстах от Меленок) в 1764 г. был обращен в приход, а женский Троицкий в г. Муроме, основанный «в 1642 г. торговым человеком Муромской гостиной сотни Тарасием Борисовым Цветновым на месте, где стояла прежде сооруженная муромским князем Константином церковь во имя св. князей Бориса и Глеба (XII в.)», был отнесен к третьему классу.2
В Российском государственном архиве древних актов (Москва) выделено два небольших фонда: № 1432 Муромский Борисоглебский монастырь и № 1433 Муромский митрополичий двор. В них хранится всего сто двадцать девять документов, относящихся к последним двадцати годам XVII в., написанных скорописью - почерком трудным для чтения, а тем более для исследования. По правилам лингвистического издания девятнадцать документов этих фондов опубликованы в 1984 г. в сборнике «Памятники деловой письменности XVII в. Владимирский край», под ред. проф. С. И. Коткова. (Далее. - Пам. Влад. Орфография примеров упрощена, знаки препинания расставлены нами). В памятках, челобитных, отписках, поручных записях и расспросных речах отражены факты, которые, конечно, не могут дать исчерпывающей картины народной жизни, но отдельные ее стороны они все же освещают.
Митрополитами муромскими и рязанскими в последнее двадцатилетие XVII в. были Иосиф, Павел и затем Авраамий, находившиеся в Переяславле Рязанском.
В марте 1679 г. из Духовного приказа от митрополита Иосифа на имя поповского старосты г. Мурома попа Никифора пришла память. В ней было велено монастырским «архимандритам и игуменам и строителям приказывать накрепко братии, и слугам, и служебникам, и монастырским вотчинным крестьянам, чтобы они первую неделю поста и всю четыредесятницу постились с женами и детьми, а будет кто не станет постится... на тех преосвященного митрополита пеня».3
Стараясь избежать такой «пени» митрополита, крестьяне монастырской вотчины с. Сетчаны писали, что они не участвовали в составлении прошения Фирска Ревякина и «в челобитную писать себя и руки прикладывать никому вместо себя не веливали, и мы, сироты твои, на архимандрита Авраамия (игумена Борисоглебского монастыря - Л. А.) и строителя старца Нифонта ни в чем не челобитчики».4
Однако Фирс Ревякин был, видимо, из тех народных правдолюбцев, которые не умеют молчать о злоупотреблениях. Со своей прямотой они ничего и не могут добиться, потому что большинство их не поддерживает, зная по пословице, что «плетью обуха не перешибешь». А между тем через четыре года, в 1683 г., появляется документ на восьми столбцах, в котором от имени монастырской братии перечислены все действия строителя Нифонта, наносящие ущерб монастырю.5
Начинается он с описания отношения Нифонта к братии. Мы, пишут монахи, «строительскую ему келью отвели и келейника дали; и стали мы его звать хлеба есть за трапезу, а он строитель хлеба есть с нами за трапезу не ходит, а сказал нам, яз де беру к себе в келью, мне де вы братством не указывайте» (Л. 1). Взял он к себе в келью и монастырских работников Якушку да Проньку «без братского приговору», а когда конюший старец Мартирий «стал говорить, чтоб он Якушко пошел на конной двор... и он Якушко его старца Мартирия учал бранить матерны и хвалился зарезать ножом» (Л. 1). Далее перечисляется, каким монастырским имуществом завладел строитель Нифонт. Список довольно внушительный. Здесь и «жеребенок чал», и деньги, и «сума кожаная с рухледью, закрыта замком», и различная одежда, и «четыре шубы бараньих, в том числе две новых», и мед: «Взял у крестьянина... 10 пуд меду, 4 пуда воску, и взяв, медом покорыстовался» (Л. 3).
Любил строитель Нифонт, как говорится, «порадеть родному человечку». Своего «родственника старца Макарья посылал на ватагу, и завладели 5-ю рублями от монастырской рыбной продажи» (Л. 3). А своему слуге Проньке «дал оселок по розванию в Новоселках, на чем пшеницу севали, да ему же даван многой хлеб безщотно... Да сним Пронькою из монастыря в Муром к сродичам своим, к сестре и племяннику, посылал рыбы, крупы, и пшеницы, и пшеничную муку» (Л. 3). Принял в монастырь «пьяницу и табатчика Андрюшку с женою и детьми... и давал ему из мучного анбара ржаные и пшеничные муки, а рожью и пшеницею не давал, чтоб от братии указу не было, а расходу той муке в книгах не написано» (Л. 4). Ученых же «сушиленных книг для своей бездельной корысти не велел писать», а когда «архимандрит при всей братии о том ему говорил, и он его не слушал» (Л. 4).
Но больше всего он любил менять монастырских коней: «Променил жеребца савраса трех лет, а выменил клячу дряхлую, безногую, а принял теленка», «променил коня каря ценою 25 рублев, а выменил коня страшново, и тот конь жил две недели и пал» (Л. 5). Все это он делал на дворе своего племянника: «Променил без братского совету коня гнеда белоголуба четырех лет, ценою был в двадцать три рубли, а выменил меренишка бура старова, а менял он Нифонт в Муроме у племянника своего Мишки... на дворе, а придачи к тем коням и меринам он Нифонт ничего в казну не объявливал» (Л. 5). Брату своему монастырского «меренишка солова» променял «на безногую лошадь, которая ныне шолудива» (Л. 6). А «вкладного коня из гнеда пега» изувечил: «ездя по гостям, напившися пьян, скакал и на торчу набрущил, и тот конь в то число пал, цена коня 25 рублев» (Л. 4). Коляски, в которых Нифонт ездил «на Алатырь», «разоряя святую обитель и ругаючись всеи братии, изломал, и кожи оборвал, и всякие железные приправы с тех колясок обломал» (Л. 6).
Когда Нифонт отыскал беглых монастырских крестьян, то отобрал у них всех лошадей, коров, посуду и другое имущество, а самих продал «неведомо кому», денег же в монастырскую казну не отдал (Л. 4). Без «братского совету» передал пустоши и покосы крестьянам деревень Столбиц и Михалец Спасского монастыря за три рубля, тогда как они раньше приносили по пять и шесть рублей доходу (Л. 4). О том, каково было воздействие властей на беззакония Нифонта, узнать нельзя: на документе нет никаких помет. Но сам образ жадного самодура вырисовывается из этого перечня весьма отчетливо.
Архивные документы имеют определенную окраску: в них отражены в основном конфликтные ситуации бытового характера. Сохранившиеся столбцы говорят о различных сторонах жизни муромцев, например, о подводной повинности. Пономарь Терешка Осипов с. Святец в явочной челобитной (то есть жалобе) пишет митрополиту Иосифу: «Поп Симеон с сыном “напившись... пришед на мой двор... взяли было у меня лошадь подводу... под рождественского попа Ивана”. Женишка Оксиньица лошадь не дала, говорила “что де вы не по очереди лошадь емлете”, так как муж ее “преж сего дал две подводы”. И тогда Симеон и его сын Оксиньицу “били и увечили до полусмерти, и окровавили, и окосматили, и за волосы таскали, и ныне женишка моя лежит при смерти и исповедована”. А Симеон с сыном похваляются на пономаря “смертным убивством”».6
Но больше было так называемых дел «духовного» характера. Беглая «дворовая девка» Марфутка Маркова год тому назад сбежала из села Дедова, а теперь, «пришед из бегов... родила робенка и ныне лежит без молитвы». Поэтому из деревни поступает просьба к митрополиту: «Вели, государь, ту девку Марфутку... спасскому попу Сергею обмолитвить и о том к нему память дать». Через пять дней «почеревная» память была дана, но Марфутка в Муроме, на митропольем дворе, была «допрашивана, с кем она того робенка прижила». Оказалось, что когда она была в бегах, «неведомо какой человек изнасиловал блудным падением и с того де числа она очреватела... а опроче того... ни с кем блудно не живала».7
Такую же «почеревную» память посылали и в с. Стригино, где «обродилась... дворовая женка вдова Василиска Васильева дочь», с которой случилось то же самое, когда она «летнею порою ходила... в лес для грибов».8
Порицаемо было и незаконное сожительство. Крестьянин сельца Икошева Савка Барашенок жил три с половиной года с беглой крестьянкой Маремьянкой Ермолаевой из с. Синжан. У них родился сын Филька. За то, что «он блудно того робенка прижил», Савка винился «на митрополье дворе» и был наказан. Маремьянка была «отдана с роспискою», однако снова пришла к Савке и «по-прежнему жила у него для работы». И хотя Савка уже «блудно... с нею не жил», он все равно был обвинен «в подговоре Маремьянкине» и послан из приказной избы в приказ духовных дел, чтобы архимандрит учинил «по правилам святых отец и святых апостол».9
Чтоб привести человека для расспросов на митрополичий двор, на место посылали пристава. Так, в деревне Мошок прошел слух, что «женка Феколка... чревата, а мужа у той женки нет». Стали Феколку искать. Обратились к пречистенскому попу Никифору, у которого она жила с восьми лет. Но обратились так грубо, стали его толкать, что он велел своему сыну «в сполох ударить», а сам «из рук выбился». Пришлось приставу доставить его на митрополичий двор, где и был ему учинен расспрос.
Поп Никифор сказал, что Феколка «галичанка, а чья крестьянка, того она... ему не сказала», жила у него до шестнадцати лет, когда он выдал ее замуж за бобыля Гараску Кириллова с условием: «буде ему с женою жить полюбится у него попа Никифора во дворе, и ему жить, в буде не полюбится, и ему дать воля». Гараська вскоре сбежал. Феколка же еще жила у него, а потом ушла, «потому что у него хлебáаñ не стало, есть было нечего», и «скиталась меж двор в том селе Мошку и в деревнях». Потом она «сошла» в деревню Протасьеву Владимирского уезда к крестьянину Савину Евстафьеву сыну Невежину.
Когда стали расспрашивать Феколку, она все это и рассказала, добавив, что она «не чревата». Но через месяц пребывания на съезжем дворе, «за приставом», она изменила показания, сказала, что она чревата от попа Никифора, потому что «блудно повольно жила», «сходилась с ним блудно в дому у него в хлеве», когда ее муж Гараська «от нее сошел». Кроме того, она обвинила Никифора в том, что он у нее «деньгами завладел»: «взял де у нее в заем, а в которое время и сколько, она не помнит», и не отдает. На очной ставке ее уличили в поклепе. Она повинилась и созналась, что хотела, чтоб Никифору «был нашатырь», потому что он ее не выкупил со съезжего двора. А научил ее так говорить «пристав Зинка Иванов, как унего она после первого расспросу по се число была», иначе он обещал ее «в чепи замучить».10 Поистине, во все времена «доброе дело не оставалось безнаказанным».
Нередко между соседями были плохие отношения, что было причиной наговоров, напрасных обвинений, доносов. Девку Марьицу Петрову кто-то в темном переулке 2промеж Выползовой и Дмитревской улиц» ограбил и изнасиловал. Соседка, вышедшая на ее крик, увидела, что «рожа у нее иззадрана и [она] в снегу вывалена». Соседский работник Оська сказал, что виноват Максимка Скрыпин, который через некоторое время шел тем же путем. Максимка, оправдываясь, указал, что между ним и Оською «всегды соседская живет ссора и брань всякая».11 Служивший у Архангельской церкви поп Тимофей жалуется на своего коллегу Федора Нелюбова, что тот его «бранит напрасно, не вем за что, и похваляется... как ни есть уждав, до смерти прибить... А вины, государь, я, богомолец твой, за сбою никакой не ведаю».12
Небезопасно было священникам ездить к своим прихожанам. Поп села Григорова Роман ехал «в село Казнево к роженице для молитвы» через село Ляхи. Из кузницы выскочил сын попа Лаврентий, у которого он в прошлом году купил «лошадь мерина гнеда», его «с лошади сорвал, и тое лошадь отнял, и грабил, а грабежом взял денег пять рублев, книгу требник, однорядку». Книгу и однорядку сразу отдал, а лошадь, стоимостью пять рублей с полтиною и деньги не отдает. Кончилось это дело на «митрополье дворе» тем, что поп Роман «в той отъемной лошади... да в срывных в пяти рублях... не ходя в суд и на очную ставку в том во всем помирился и впредь... на него Лаврентья в том не челобитчик».13
Мы уже видели, что среди несправедливо обиженных были и женщины. В погосте Мукса Дубровского стана вдову Фетинью поп Федор «призывал в просвирницы и... давал земли и сенных покосов и огород». И как «принял меня, сирую, в прошлом... году, и земли, ни сенных покосов, ни огорода не дал», пишет Фетинья. Больше того, он ее «разорил до основания». Во время ярмарки «напивши пьян, пришед ночью и окошки у кельи отбили и раскололи с попадьею», а ее «стал... бить, и увечить, и окосматил, и всякою скаредною бранью позорил». Когда же Фетинья обещала пожаловаться «преосвященному Павлу митрополиту и архимандриту», Федор отвечал, что он был у сыщика, что тот ему ничего не сделал, а здесь - он и сам вотчинник, а «архимандрит де таких, что ты, любит». Обращение к старостам и крестьянам окрестных сел никакого воздействия на Федора не оказало.14
Беглую крестьянку Груньку Никифорову дочь обнаружил в селе Липовицах у местного священника Федора ее владелец нижегородец Стенька Богданов сын Карамзин, просил поставить ее «в святительском дворе Борисоглебского монастыря... расспросить, и по расспросу в сносных моих животах и в зажилом с ним попом Федором свой святительский указ учинить».
В расспросе Грунька сказала, что более года тому назад «покиня мужа своего», она «бегаючи жила... в деревне Юрьевце у крестьянки вдовы Евдокеицы Микифоровы дочери... недели с три» а потом жила в Липовицах у попа Федора. А с сбою «на сносу снесла своих два сарафанишка крашенинных, три рубашенки олляных, в том числе одна рубашенка посконная, три сороченки шиты шелком, и с тем всем де она сносом пришла к попу Федору, а живучи, то все приносила, а боярскова де сносу животов ничего не снесла». Поп Федор при расспросе ее слова подтвердил.15
За некоторых обиженных женщин вступались родственники. Бобыль Васька Фатеев обратился на митрополий двор Спасова монастыря, а «в словесном своем извете» сказал: «Шла де моя сестра Огафья по воду, и не доходя де базарного мосту муромец посадской человек Якунька Овчинников, ухватя де ее, сестру ево Агафью, под мост тащил, и целовал, и руки в пазуху забивал, и за груди хватал, и дрочил». Васька не знал, что дядя его при старостах в том деле «розделались и помирились», и просил его извет записать.
Обязанностью духовной власти было заботиться о погребении усопших. Ямщик Муромского яму Стенька Злобин сообщает, что его отец Овдоким 12 сентября «под ямскою Акименскою слободою утонул, и ныне то тело не гребено». Он просит: «То усопшее тело отца моего погрести у церкви божией в Якименской слободе попу Фоме беспенно». Похоронная память была дана в тот же день.16 Неподдельное горе звучит в челобитной Федьки Евтифеева о беспенном погребении жены: «Августа против десятого числа в ночи волею божией женишка моя Евдокеица не разродилась, и умре скорою смертию без покаяния и без причастия». Он просит митрополита: «Пожалуй меня, сироту, укажи, государь, дать похоронную память и тое умершия жены моей Евдокеицы тело нашему приходскому села Денятина архангельскому попу Дмитрию у церкви божией погресть беспенно».17
Есть и челобитная о крещении младенца, оказавшегося в необычной ситуации. Муромец Лучка Савин сообщает: «Июня в 11 день в ночи неведомо кто подкинул под дворишко мой младенца мужеска полу, у ворот привязан к кольцу. И я того младенца взял к себе». И далее он просит: «Вели, государь, тому младенцу проговорить молитву и в крещеную веру ввесть, и о том дать память дмитриевскому попу Тимофею».18
Но есть среди материалов этих фондов и явный донос. В отписке поповского старосты Льва читаем о том, что приказчик села Липовец Богдан Протасьев не послушался памяти архимандрита Борисоглебского монастыря, не послал поручные записи «по крестьянине с. Турбенева Федьке Микифорове». Он объяснил, что дела о крестьянах находятся в его ведении, а не в ведении поповского старосты, и что архимандрит должен был бы ему память прислать, а не Льву. Описав все это, обиженный поповский староста добавляет, что видел как у Богдана Протасьева «в горнице сидит троицкий поп Иосиф Суслов и играет с ним приказчиком он Иосиф в шахматы в большую игру, и как я богомолец, пошел из горницы, и он поп Иосиф тут остался играть шахматы».19 Игра считалась не только праздным, пустым делом, но и греховным, как видим, даже в конце XVII в.
Идеологических вопросов касается поручная запись по Семене Константинове сыне Смольянинове. Муромцы посадские люди, восемь человек, ручались: «Ему Семену за нашею порукою святей божией церкви повиноватися, и в божественном писании расколу не чинить, и к отцу духовному по вся годы на исповедь приходить». Среди «порутчиков» был брат Семена Яким. Оба они грамотные: «Яким приложил руку за себя и двух других, а Семен написал: “Меня Семена ручали и руку приложил”». Действительно, раскол - это прямое дело церковного суда.
В приведенных документах отразились различные случаи из жизни муромцев и обитателей окрестных сел и деревень. Это разнообразные бытовые ситуации, запечатленные ярким народно-разговорным языком. В текстах можно отметить обилие так называемых «многократных» глаголов, присутствующих почти в каждом тексте: того не бывало, не посылывал по нее, не живал блудно, не схаживался с нею, не заставывала под навесом, не ссылывал со двора, не имывал денег, не бивал челом, не бивал ее, не говаривал, ничего не объявливал и др. Характерно, что подавляющее большинство этих глаголов употреблено в отрицательных предложениях, что придает высказываниям категорический оттенок: никогда не делал, ни разу.
Нельзя умолчать и об употреблении деепричастных оборотов: рнясь на казначея Иосифа для своей бездельной корысти отняв у тех крестьян, он отдал те пустоши... без братского совету; ездя по гостям напившися пьян, скакал; те коляски, разоряя святую обитель и ругаючись всей братии, изломал; приказчики, требуя твоего отеческого благословения, и много челом бьют; взяв, медом покорыстовался; пришед из бегов, родила робенка и др.
Иногда запись начинается с союза «как» в значении «когда»: как был на Алаторе, куплено воеводе рыбы; как заручали расспросные речи... дано восемь денег; как расспрашивали Сеньку, дано за письмо две деньги и др.
Нередки и субстантивированные причастия: хоженое, стоялое, зажилое, славленое и др.
Многие местные топонимы отражены в этих источниках: деревня Бабье Ожерелье, погост Муска, села Булатниково, Липовицы, Дедово, Казнево, Ляхи, Синжаны, города Муром, Переяславль Рязанский, Алатырь и др. Многочисленны антропонимы - односоставные, двусоставные, трехсоставные: жонка Феколка, поповский староста Лев, поп Никифор, поп Евфимий, но: пономарь Терешка Осипов, крестьянин Савка Барашенок, женка Маремьянка Ермолаева дочь. Трехсоставные именования относились к людям, занимающим высокое общественное и служебное положение: стольник и воевода князь Михайла Федорович Шейдяков, бьет челом Нижнего Новгорода Стенька Богданов сын Карамзин, но: руку приложил «Ганька Домажиров вместо Степана Карамзина по его велению» и др. Как видно, в XVII в. в русской антропонимии еще продолжался процесс формирования трехсоставных наименований.
Деловые тексты, созданные в XVII в. на муромских территориях, в обрамлении традиционных зачинов и концовок, характерных для приказного языка, отразили богатство народно-разговорной речи в ярких описаниях разнообразных событий народного быта.
Ссылки:
1 Зверинский В. В.. Материалы для историко-топографичекого исследования о православных монастырях в Российской империи с библиографическим указателем. Т. II. Монастыри по штатам 1764, 1795, 1795 гг. СПб., 1892. С. 337.
2 Зверинский В. В. Указ. соч. С. 360.
3 Ф. 1433. Ед. хр. 1.
4 Там же. Ед. хр. 6.
5 Там же. Ед. хр. 8.
6 Памятники деловой письменности XVII в. Владимирский край. 1984. С. 194.
7 Там же. С. 195.
8 Там же. С. 202.
9 Там же. С. 226.
10 Там же. С. 205-209.
11 Там же. С. 213-214.
12 Там же. С. 195.
13 Там же. С. 196-197.
14 Там же. С. 202-203.
15 Там же. С. 200-201.
16 Там же. С. 197-198.
17 Там же. С. 212.
18 Там же. С. 216.
19 Там же. С. 225.
А. Г. Мельник
ВВЕДЕНСКАЯ ЦЕРКОВЬ РОСТОВСКОГО АВРААМИЕВА МОНАСТЫРЯ
Рассматриваемая Введенская церковь была построена из кирпича согласно монастырской традиции и поздним документам около 1650 г. Заказчиком здания считается тогдашний настоятель обители, будущий ростовский митрополит Иона III.1 Особая ценность данного памятника заключается в том, что именно с него началось возрождение каменного строительства в Ростове после многолетнего перерыва, вызванного эпохой Смуты начала XVII в. Таким образом, Введенская церковь представляет собой как бы точку отсчета в истории почти непрерывного каменного строительства в Ростове и его окрестностях второй половины XVII в.
Несмотря на все это, Введенская церковь до последнего времени оставалась одним из самых малоизученных памятников указанного региона. Одной из причин такого положения, видимо, являлась крайняя искаженность первоначального облика храма. Особенно капитально он был видоизменен во время перестройки 1802 г., когда ему были приданы черты провинциального классицизма, а многие элементы древней архитектуры уничтожены.
В 1991 г. я, в качестве архитектора Ростовской реставрационной мастерской, произвел натурное исследование Введенской церкви. Многочисленные архитектурные и археологические зондажи, а также детальное визуальное обследование и обмеры позволили выявить важнейшие элементы первоначального облика памятника.
В частности, во втором этаже здания под полом собственно церкви было найдено основание первоначального четырехугольного в плане столба, разобранного в 1802 г. На стенах того же помещения обнаружились следы четырех утраченных коробовых на распалубках сводов, опиравшихся на этот столб. По форме данные своды были очень близки перекрытиям одностолпной палаты, находящейся этажом ниже. Получается, что Введенская церковь имела весьма своеобразную для храма конструкцию, представляя собой одностолпную палату, очень похожую на многочисленные трапезные палаты того времени.
Первоначальное завершение церкви не имело ничего общего с тем, которое дошло до нас. Изучение чердачной части памятника показало, что его древнее покрытие представляло собой двускатную кровлю с полицами, конек которой был сориентирован по оси восток-запад. Барабан с главой церкви, видимо, опирался на центральный ее столб.
Хотя большинство оконных проемов памятника дошло до нас в сильно растесанном виде, все же два из них, по одному на первом и втором этажах, более или менее сохранили свою первоначальную форму, из-за того, что они оказались заложенными в достаточно давнее время. Теперь по ним весьма определенно можно представить, как выглядели первоначальные окна здания. Они были сравнительно невелики и имели арочную перемычку. Вокруг окон отсутствовали какие-либо украшения. Оконницы крепились в массивных деревянных колодах, которые давно уже сгнили, но по следам от них в первоначальной кирпичной кладке довольно легко реконструируются.
В древности и вплоть до начала XIX в. на второй этаж памятника вело южное крыльцо. Оно было разобрано в 1802 г. Воссоздание его первоначального облика представляло значительную проблему.
Раскопки у южного фасада западного объема здания - там, где находилось это крыльцо, выявили его фундамент, состоящий из довольно крупных валунов. На упомянутом фасаде, а также на стене примыкающего объема собственно церкви были выявлены следующие фрагменты важнейших элементов крыльца: пяты и очертания свода рундука, след ползучего свода над лестницей, пяты арок, которые были переброшены от упомянутой южной стены к столбам южного фасада крыльца, концы обрубленных железных связей, стягивавших эти арки. Наконец, там, где находилась площадка верхнего рундука, на южной стене западного объема, под поздними закладками был открыт большой арочный дверной проем и ступени располагающейся за ним (но ныне заложенной) древней лестницы. Получается, что южная лестница, ведшая на второй этаж памятника, имела довольно своеобразную для того времени конструкцию. Ее первый марш находился снаружи, в составе описанного крыльца, а второй марш располагался под прямым углом к первому и находился целиком внутри здания. Точнее, он и теперь там находится, но совершенно скрыт в толще между сводом этажа и полом над ним.
Кроме крыльца, Введенская церковь утратила еще один первоначальный объем. Это была небольшая прямоугольная в плане двухэтажная палата, примыкавшая к западной части северной стены алтаря и восточной короткой стене собственно храма. Следы разобранных стен, сводов, а также фундамент указанной палаты были обнаружены в процессе натурного изучения памятника. К сожалению, существующих данных недостаточно для воссоздания ее в натуре. Изучение поверхностей стен Введенской церкви показало, что они с некоторыми утратами сохранили все основные элементы своего первоначально декоративного оформления. По вертикали они были расчленены ступенчато сужающимися на середине высоты лопатками. Цоколь имеет профиль в виде аттической вазы. Междуэтажный пояс представляет собой скос с расположенным над ним рядом прямоугольных нишек, обведенных валиком. Венчающий карниз здания составлен из нескольких рядов чередующихся полочек и четвертных валиков.
Судя по документам, в XVII в., а также, очевидно, и в предшествующем столетии, церковь была крыта тесом.2
{img}{img}Итак, приведенных данных вполне достаточно, чтобы выполнить обоснованный эскизный проект реставрации Введенской церкви, на котором она близка к своему первоначальному виду.
Как видим, при всей простоте и даже скромности облик памятника был весьма выразительным. Простотой оформления, а также некоторыми деталями он перекликался со стоящим рядом Богоявленским собором XVI в.3 и, следовательно, составлял с ним единый ансамбль.
Своим общим решением Введенская церковь напоминает многие небольшие деревянные и каменные русские церкви XVII-XVIII вв. В то же время в ней наличествуют и своеобразные черты, как, например, одностолпная конструкция собственно храма. Можно не сомневаться, что в этих чертах запечатлелась незаурядная личность заказчика здания будущего неутомимого созидателя митрополита Ионы.
Ссылки:
1 Иустин, архимандрит. Описание Ростовского Богоявленского Авраамиева мужского второклассного монастыря Ярославской епархии. Ярославль, 1862. С. 42; Титов А. А. Ростовский Богоявленский Авраамиев мужской монастырь Ярославской епархии. Сергиев Посад, 1894. С. 53; (РФ ГАЯО). Ф. 232. Оп. 1. Д. 344. Л. 2.
2 Там же. Д. 50. Л. 11 об.
3 Ср.: Мельник А. Г. К вопросу о первоначальном облике Богоявленского собора Ростовского Авраамиева монастыря // История и культура Ростовской земли. 1992. Ростов, 1993. С. 183-187.
Т. А. Исаченко
ТРАВНИК ИЗ УВАРОВСКОГО СОБРАНИЯ ПОД № 623: ЕГО СУДЬБА И ПЕРСПЕКТИВЫ
Травник Уваровского собрания, хранящийся ныне в Российском Государственном архиве, издавна привлекал внимание ученых.1
Ранний из дошедших до нас списков перевода 1523 г., осуществленного по заказу митрополита Даниила для смертельно больного князя Василия III-го. Уваровский Травник сохранил его первоначальную редакцию. Полное название рукописи, читающееся в вязи титульного листа – «Благопрохладный цветник, вертоград, здравию сотворение».
Фундаментальный по замыслу и совершенный по форме, украшенный цветными заставками и рисунками, Вертоград из бывшего уваровского собрания содержит обширные сведения по систематике растений и медицинской науке от самых ранних эпох (Гиппократа и Диоскорида) до Исидора Испанского и Константина Африканского (XI в.), что позволяет рассматривать его в ряду других энциклопедических трудов Даниило-Макариевской эпохи (двадцатые-шестидесятые гг. XVI в.).
Стремление к созданию обширных богословских, литературных, естественно-научных работ является характерным признаком просветительства в любую эпоху. Макариевский ренессанс (по аналогии с Фотиевским ренессансом времен первоучителей Кирилла и Мефодия) явил миру выдающиеся образцы канонических, агеографических, церковно-канонических трудов.2 Интерес к языкам и другим культурам, стремление следовать новейшим в источниковедческом отношении образцам, способствовали расцвету герменевтики и практики перевода. По справедливому змечанию академика А. И. Соболевского, образец = оригинал имел в глазах средневекового читателя гораздо большую ценность, нежели сочинение собственное.3
«Благопрохладный вертоград» был переведен на славянский язык с немецкого. Перевод был заказан профессору медицины Николаю Любчанину, врачу, переводчику и публицисту, в прошлом - пленному из Любека, с пребыванием которого в России связаны многие страницы отечественной истории.4
Источником для перевода послужил текст нижненемецкой первопечатной книги «Герде дер зунтхайм» («Сад здоровья»), изданной в Любеке в 1492 г.5 Став первой подобного рода книгой, официально признанной церковными властями, Вертоград, в дальнейшем сыграл важную роль в истории русской науки.
Судьба рукописи необычна. Бережно хранившаяся в царской казне, переведенная Любчаниным, при нашествии на Москву поляков в 1611-1612 гг. она «была разорена» и «из корня своего исторгнута» (то есть вырвана из переплета). Благодаря стараниям Флора москвитянина (впоследствии ризничего) текст чудом уцелел - рукопись была сложена по листам, переписана, а также снабжена послесловиям Флора, дополнившим ее рядом статей.
В XIX в. владельцем списка москвитянина Флора был профессор Ф. И. Иноземцев (Председатель Московского Общества врачей), от которого Травник затем перешел к известному коллекционеру И. Н. Царскому, а позже - к графу А. С. Уварову, ставшему обладателем коллекции Царского. В собрании графа Уварова рукопись под № 2191 (прежн. № 623) была описана архимандритом Леонидом.
Загадочно появление Уваровского Вертограда в фондах РГАДА. Близость его к материалам Аптекарского приказа, хранящимся в архиве, соседство с важнейшими западно-европейскими изданиями XVI в., над которыми трудились переводчики Чудова монастыря в XVII в.,6 наводит на мысль о не случайном переплетении судеб отдельных рукописей и даже целых коллекций. Но кем рукопись из Уваровского собрания была передана в Архив древних актов: Белокуровым, Покровским, Викторовым? Ответа на этот вопрос мы пока не знаем.
1.1. О рукописи, ее создателе и списках.
Список бывшего Уваровского собрания № 623 (РГАДА, ф. 181, № 649) - рукопись в лист, писанная м е л к и м п о л у у с т а в о м на 337 листах. Счет листов тройной (23, 304 и 14). Рядом с описаниями - многочисленные р и с у н к и трав и растений (перо, чернила). Описания расположены в алфавитном порядке латинских названий.
На л. I об. (перв. сч.) в фигурной рамке (золото и киноварь) текст:
«Зри любопримудрыми философы, их же имена сея суть и се есть. а., Платон. Многащи же обрящеши в книге сей написано Платернюс глаголет - и то есть той же Платон, Аристотель, ученик сего Платона, учитель же велеумнаго мужа Александра, царя Македонскаго, Алманзоръ, Серапионъ, Ависенъ, Диоскоридъ, Иван Мезувей, Плиниоусъ, Пандекта, Галинъ, Албрехтъ, Касиюсъ, Дилизъ, Изыдоруа, Мосаръ, Исакъ, Павлинъ, Раби Моизесъ, Разисъ, Оваръ, Гавизъ, Акторъ, Вил”гелемъ, Петръ, Фолинусъ, Гаимо, Теодорусъ Християнусъ (?), Енаксъ, Александръ, Руфисъ, Вартоломен, Константинъ, Паладиюсъ, Албертус Магнусъ, Солинъ, Орнолдъ, Ал’хинъ, Иосифъ, Гелимандъ, Алтобаръ, Егидин, Артол’фъ майсторъ, Ипократъ, Аквариюсъ оучитель, Филонъ врачь».
На л. 2 - заставка растительного орнамента, красками и золотом. Под ней вязью: «Сказание глав, иже суть в книзе сей, травам и каменям, по азбучным словам» - заголовок куказателю, помещенному на л. II-VI (всего 687 глав, из них травам посвящено 543).
Л. VI об. - XXIII под заголовком «Зде начинается хитрость канонам, почему обрести можем различныя врачества в травах и в камениях ко всякой болести и недугу, кои бывают внутри и вне» - указатель болезней, расположенных по принципу «с головы до пят», согласно рассмотрению древних врачей, у которых подобное расположение было принято (Цельс).
С л. 1 (вт. сч.) начинается собственно травник. Сверху - з а с т а в к а растительного орнамента, красками, золотом. На полях цветы. Под ней, вязью: «Книга, именованная Благопрохладный цветник, вертоград, здравию сотворение».
Далее следует последование глав, начиная с 1-й - Артемизия (Artemizia) с перечнем названий на латинском, греческом, арабском и русском языках.
Л. 268-303, под з а с т а в к о й, рисованной красками и золотом с цветами на полях, з а г о л о в о к, открывающий раздел о камнях: «Зде начинаются беседы о драгих каменех, сиречь о бисерах, такоже и о арсех, или о менарех, сиречь о меди обычной, и о рудах златых и серебреных, и о железных, и о всех прочих таковых».
Начиная с л. 1 (трет. сч.) в виде дополнительных статей (без заголовка) помещены статьи: о уринах (нач.: «В предних главах обрящешь написано, како совет дати можешь человеком к различным недугам...»); о кровопускании (нач.: «Разумей, аще кровь будет черна или зелена, тогда дай ей течи, дондеже пременится» (л. 8-10 тр. сч.).
Далее - рецепты: для составления мази («мазунь нарочитейшая царем и государем») и порошка («Прах вельможам тому же пристоящ»), пять записей для «врачевания убогих», «лечба бражникам» и «объястливым» (т. е. чревоугодникам), а также ненасытным (с ядовитым замечанием писавшего – «и пособна есть лечба питухом литовским, такоже и поляком»). Здесь же – «масть для нарочито богатых» и «для укрепления всех уд», а также «три рецепта для обоняния во время поветрости» (л. 8-10 тр. сч.).
На л. 9 об. (тр. сч.) «О четырех составах круга летняго. Филона врача и Ипократа» (л. 9 об.-10 тр. сч.) и «как составливати мальхан», «сыроп варить», «масть ломотная». Последний рецепт на л. 10 тр. сч. не вписан.
На л. 10 об. (тр. сч.) послесловие москвитянина Флора, в котором он излагает обстоятельства приобретения им рукописи.
В силу того, что послесловие является первоначальным и, по существу, единственным источником, сохранившим датировку осуществления перевода и изготовления ближайшего к нему списка, считаем необходимым привести его в данной публикации полностью.
Послесловие москвитянина Флора
Зде кончася книга о травах, и о бисерех, и о уринах члческих. Такоже и о кровопускании жилном, и рожечном и о апостемах, именнованная Благопрохладный вертоград здравию, которои до сех мест закопанъ и запечататленъ был и нне члком къ оугодию явленъ и во светъ откровенъ. А печатана была по приказу Стефана Андреева сына праваго писца, живущаго в црском граде Любке, после Ржства Гсда нашего Иса Ха, летъ аучв (1492).
По велению гдна пресщннаго Данила митрополита всеа Русии Бжнею млстию. Сиа книга преведена бысть с немецкого языка на словенский. А перевел полоняникъ литовской, родом немчин, любчанинъ. И справедливый же чтец. Да ходит по каноном, разсужая болести, не осужая составившаго, ни паки пишущаго, понеже опись и недомышление где небывает? Разсудный ж, то разсужает, а не оуразумному осужати составившаго, ни паки пишушаго, понеже опись и недомышление где не бывает? Разсудный ж то разсужает. А неоуразумному осужати состаившаго како достоит: - А преведена была сиа книга лето змв (1534). Инеже по Бжию попущению и наказанию нашему по бывших лютых и не истерпимых скорбех, на преименитый сеи и пресловутыи црствующию градъ, иже матерь сый градовомъ въ великом росийском гдсрьстве, иже ни оружми, ни силою, но нашим согрешением преданъ бысть поганым онемъ и безбожным поляком. Ониже, яко согласницы делом отца своего сатаны с потщанием въ конечное разорение положиша его, яко птицу ощипану своею красоты. Но что много глю страх во мя и оужас одержит о лютой онех дерзости. Како они цркви Бжиа разориша, и во опустение положиша. Такоже и чстныiа иконы, безбжных своих обычай ругателству предаша. Еще же и ище от стго дха к наказанию нашему дарованныя нам стыа книги, потщашася от среды и оторгнути. Но обаче тщетенъ бысть советъ ихъ. Реку ли со Двдомъ; тни сами спяти быша и падоша, мы же востахом и прости быхом. И егда оубо по лютом оном разорении, по велицей данней нам от Бга млсти освети нас лучъ пресветлаго слнца, огрея же преже наши озябшая срдца весна благочестна, дарова намъ Гдь его же от чрева матерня избра себе благочестна блюстителя истиннаго, и нам, православным хрстианомъ, бывшим в разорении и в расточении, неложного обратела и православным хрстианскиа веры хранителя, благочестиваго гсдра цра и великаго кнзя Михаила Феодоровича, всего скипетродержаниа росиискаго, отъ иноплеменных языкъ крепкаго забрала, и противу сихъ борении храбраго ополчителя. Оттоле паки цркв <ь> свое благолерие приемлет и стыми иконами и книгами оукрашается. И иже соблюдающии црское здравие книги сотворенныа любопримудрыми философы снискаются, их же именуем Благопрохладный цветник, и от многих болезней и недугъ злых свободитель. По млсти же Бжии и здравию податель, премудрости же и филисофскому оучению Ветроградъ.7
Сию же оубо книгу безбожнии они до конца ис корене исторгаша, и возъмнеша, яко бы закопати и в забвение положити //. Обачеже Бжиею помощию с люботрудным тщанием понудихся азъ многогрешный Флоръ зовомый, иже нне сый вверенъ быхъ црскимъ сокровищнымъ хранилищемъ от многа же расточениа малое помалу собрах и совокупих во единство.
И о сем благодать Бу воздахъ,
иже ми сицевое
сокровище получити дарова и желание
мое исполни и повелехъ написати
сию книгу, иже по моему хоте
нию и совершися, ко благому
житию и здравию всехъ
члкъ. И о томъ да
будетъ слава
всехъ Содете
лю, иже
в Троицы сла
вимому
Бгу въ
бесконечныа веки, аминь.
Начата же бысть
писати и совершена
сиа книга в
лето седмь
тысящь, сто
двадесятъ
четвер
тое
(1616)
В конце дописано другой рукой:
Писана при державе царя Михаила Феодоровича 1616 году по Рожестве Христове.
1.2. Особенности состава, перевода и языка Травника Любчанина 1534 г. (Список москвитянина Флора 1616 г.).
Сравнение с оригиналом 1452 г. показывает, что русский перевод повторил в основных чертах замысел немецкой книги. Подобно немецкому оригиналу, описываемые средства в Травнике 1534 г. расположены в алфавитном порядке их латинских назваий. Большие разделы, включающие названия растений на ту или иную букву латинского алфавита, именуются «беседами». Беседы охватывают наименования растений, начинающихся с А (Artemisia - Чернобыль) и заканчивающихся Z (Zedvaria - Зедвария). В общей сложности получается двадцать Бесед.
В пределах Беседы изложение дается по главам. Каждому растению посвящена отдельная глава. Таким образом, Беседа включает столько глав, сколько названий растений начинается с соответствующей буквы латинского алфавита. Внутри глав описание растения осуществляется по определенной схеме:
а) название растения с латинскими, греческими, арабскими и немецкими параллелями (эквивалентами), нередко сопровождаемыми этимологическими экскурсами;
б) указание на степень сухости и тепла (по Галену);
в) терапевтическое назначение того или иного растения, в том числе его применение в сочетании с другими средствами.
Лекарства, рекомендуемые из цветков растения, приводятся в начале, из корней и корневищ - в конце. Дозировки указываются редко, чаще не указываются вообще, что придает рекомендациям некоторую неопределенность.
Язык перевода соответствует нормам, предъявляемым к языку «научной прозы» XVI-XVII вв. Сложность оригинала, насыщенность его архиусложненной медицинской терминологией, трудность в передаче ботанических названий - все это стояло перед взявшимся за перевод «Сада здоровья» Николаем Бюловым. В этом смысле следует признать, что выбранный им способ частичного калькирования терминологической и общенаучной лексики был оптимальным при передаче оригинала и конструировании терминов, зачастую весьма далеких от культурной традиции Руси.
Нет сомнения в том, что переводивший встретился с определенными сложностями, работая с текстом оригинала. В главе 40 он замечает: «русаки и поляки имянуют то зелиепохоть китова, а существа не ведаю, как назвати по руски» (л. 31 об.). Его стремление облегчить русскому читателю понимание оригинала требует от него перевод мер веса: «струи бобровые толченые [касторовое масло] 6 золотников да 12 лотов уксусу доброво. А то есть в весу по руски 36 золотников...» (гл. 33.5).
Существует мнение, что Николаю Бюлову при переводе книги помогал врач Филофей.8 Змеев говорит о возможном участии в переводе «Благопрохладного вертограда» Дмитрия Герасимова.9
Можно предположить, что текст временами писался под диктовку. Об этом свидетельствуют рефлексы в написании графем: лат. «с» и рус. «к» (селтика вм. келтика), а также случаи, подобные написанию счелок («щелок») через -сч и, рядом, через -щ: -щелок.
Разговорная стихия Московской Руси дает себя знать в местоименных формах у собя к собе (почти повсеместно), свободным употреблением разговорных выражений «дондеже чюется, как будто внутри легче» (22.4), «а здоровово зуба не кряни» (39.11), «то же кашлем отхаркнется» (37..16), огласовкой прилагательных на -ой (малой, печеной, бухоной), фрикативным -х в словах типа хто.
Бережное отношение к переводимому тексту и забота о будущих пациентах заставляют переводящего часто оговариваться: «пшеница целая варена, сиречь, аще смею рещи, кутья» (509.6), «мамкам не даем ни семяни, ни паки травы пити для различных болестей, коих яз, переводщик книги сея, написати не велел» (6.18); «а аз то мню, что по-руски - жаба горяная» (147.5).
Кто из русских книжников XVI в. стоит за спиной Николая Любчанина? Или его долгая жизнь в Москве и Новгороде, незаурядные знания, позволили выполнить перевод самостоятельно?
Можно указать, конечно, наряд мест в рукописи Флора, где переводчик явно не справился с переводом: «то древо обрящут в реке, которое древо течет из земсково рая»; замечания выше приведенной цитаты «о русаках и поляках» свидетельствует, что словообразование переводчик строит по модели поляк - русак (ср. польск. polak),, а не русичи - немчичи, как, например, в Смоленской грамоте 1269 г.
В этой связи особо следует сказать об алфавитном указателе, помещенном в рукописи на л. III-VI об.
1. Русские названия, местами не совпадают с названиями, приведенными в заголовках глав. И еще чаще - с названиями, данными под рисунками.
Указатель - Главы
Абратанум. Бжие древо - гл. 2. Господне древо
Абсинтиум. Пелынь - гл. 3. Полынь
Азафетида. Песей кал - гл. 37. Песей кал или пшеничен ил
Бутоломос. Трава воловей глазъ - гл. 88. Трава воловей или коровей глаз.
2. Именно в указателе встречается мена графем лат. «С» - рус. «К».
3. Следы польского источника в списке 1616 г. дают себя знать в названии растений: Taphsus Barbatus (борода Юпитера, коровяк, царский скипетр) - диванна (пол. dziewanna) гл. 512 для раст. Verbascum thapsiforme, Schrad.; сивизенка (пол. Siwisnika)гл. 371 для раст. Polium liteum (полиевой травы), Verbascum Thapsus L.
Если в тексте встречается полногласное написание - дерево (гл. 529), то в указателе, как правило, приведена неполногласная форма древо (пол. dzewo). При множественности полногласных и неполногласных форм в тексте травника, где они варьируются достаточно произвольно, в указателе употребление неполногласных форм проведено весьма последовательно: древо райское (48), древо агрифолиево (49), цвет древа грановитых яблок (80), масло кравие (87).10
Учитывая судьбу рукописис («из корня исторгоша ... и запечатлена бысть» т. е. вырвана из переплета и опечатана), можно допустить, что основную часть рукописи Флор писал с лежащего перед ним испорченного оригинала 1534 г., а указатели и дополнения - с привлеченем польского источника (либо его перевода, к 1616 г. уже существовавшего). Подтвержданием нашей догадки служат перепутанные листы и главы в серелине «иноземцевского списка».
Характеризуя древние медицинские системы, известные историки медицины Т. Мейер-Штейнер и К. Зудгольф указывали на то, что эти системы представляют собой производные двух величин - эмпирического рационализма и религиозного мистицизма.11 Сведения, содержащиеся в первой русской энциклопедии по медицине «Благопрохладном вертограде» 1523 г. (Травнике Любчанина), нельзя отождествлять с современной фармакологией - это лишь хорошо разработанная система фармакотерапии.
Однако все в древних системах указывает на осознание того, что болезнь легче предупреждается, чем вылечивается, а собственный и систематизированный опыт других культур (греческой, индийской, китайской, арабской), обретший на русской почве в Макариевскую эпоху второе рождение, заслуживает дальнейшего внимания и изучения.
Два других списка памятника (ГИМ, Увар., № 615 и РНБ, F. VI. 91/2), наиболее близкие по тексту к первоначальной редакции, проигрывают в сравнении с уваровской («иноземцевской») рукописью как множеством фактических ошибок, идущих от переписчиков, так и в художественном отношении.
Издание редкой рукописи стало насущно необходимым. Работа по подготовке первого тома этой интересной энциклопедии находится в стадии завершения. Данная статья является вводной публикацией, предваряющей готовящееся издание.
Ссылки:
1 Змеев Л. Ф. Древнерусские врачебники // Памятники древней письменности. Вып. 112. М., 1869. С. 3-5;
Леонид (Кавелин), архимандрит. Систематическое описание славяно-российских рукописей графа А. С. Уварова. М., 1894. Ч. 4. С 524-527. РГАДА. Ф. 188. № 649.
2 Макарий (Веретенников), архимандрит. Московский митрополит Макарий и его время. М., 1996.
3 Соболевский А. И. Переводная литература Древней Руси XV-XVII вв.
4 Miller D. The Lubeckers Bartholomaus // Viator. Medieval and Renaissanse studies. V. 9 (1978). S. 395-412.
5 [Johann von Cube]. Gaerde der Suntheit. Lubeck: Steffen Arndes. 1492. 2°. Niederdeutsche Bibliographie Gesamtverzeichnis der Niederdeutschen Drucke bis zum jahre 1800 von Dr. Conrad Borchling und Dr. Bruno Claussen, Band 1. 1473-1600. Neumunster. 1931-1936. S. 90 (№ 203).
6 См.: Покровский А. А. Библиотека Московской Синодальной типографии. М., 1912. Ч. 2. Вып. 2. № 170. С. 134.
7 В рукописи так!
8 Тоже «любчанин», взятый в плен в Литве в 1517 г.: Майков Л. Н. Последние труды. Николай Немчин, русский писатель конца XV - начала XVI в. // Изв. ОРЯС. 1900. Т. 5. Кн. 2. С. 379-392; ПСРЛ. Т. VI. С. 267, 271.
9 Змеев Л. Ф. Древнерусские врачебники... (?)
10 Интересно в данном случае и замечание составителя указателя к гл. 173: «Диапенсия. Занкель [польск. Zankiel, фарм. назв. Sanicula s. Diapensia, лечуха, подлесник - Анненков Н. И. Ботанический словарь. СПб., 1878. С. 315] - А растет на Руси множественно». Подобные записи - пометы можно встретить в тексте, на полях и под рисунками (напр., гл. 184: «А ростет на Коломне множественно» [«Езула Козея трава» - раст. Euphorbia Esula L.,молочай, сок его используют для истребления бородавок и мозолей]).
11 Мейер-Штейнег Т., Зудгорф К. История медицины. М., 1925.
А. А. Формозов
МУРОМСКИЕ ИССЛЕДОВАТЕЛИ КАМЕННОГО ВЕКА
Научное исследование каменного века началось в России в 1870-1880-х гг. и связано с именами столичных ученых: петербургских естествоиспытателей И. С. Полякова, К. С. Мережковского, А. А. Иностранцева и обосновавшегося с 1864 г. в Москве археолога А. С. Уварова. Об этом рассказано в моей книге «Начало изучения каменного века в России» (М., 1983). Дальнейшее развитие этой области знания также происходило прежде всего в столицах. Но свой вклад в этот процесс внесли и представители местной интеллигенции. Статьи и даже книги о каменных орудиях появлялись и в провинции. Собранные краеведами коллекции получали известность как в Петербурге и Москве, так и за рубежом.
Об этой стороне дела в своей книге я хотя и говорил (в связи с книгами, изданными в Казани и Дерпте), но недостаточно подробно. Здесь я хочу дополнить свой библиографический обзор и специально остановиться именно на муромских исследователях каменного века.
Из оригинальных книг, выпущенных до революции в провинции, назову три. В 1895 г. в Вятке увидела свет брошюра «О распространении каменных орудий в Котельническом и Яранском уездах» (24 с.).1 Автор ее - статистик Вятской земской управы Петр Матвеевич Сорокин (1860-1895) - учился в Петербурге и даже работал в лаборатории Д. И. Менделеева. Уехав в Вятку, занялся краеведением и опубликовал ряд статей.2
В 1893 г. в Петербурге вышла книга Василия Степановича Передольского (1833-1907) «Бытовые остатки насельников Ильменско-Волховского побережья и земель Велико-Новгородского державства каменного века» (340 с.). Это сочинение новгородского краеведа, служившего по судебной части и увлеченно занимавшегося историей родного края. В 1894 г. Передольский создал в Новгороде Общество любителей древностей, а в 1902 г. археологический музей.3 В 1883 г. у истоков Волхова он нашел неолитическую стоянку Коломцы. Раскопки ее продолжались десять лет и дали до шести тысяч предметов. К выставке находок в Николаевском дворце в Петербурге и была выпущена книга. Удачной ее назвать нельзя. Рисунков нет. Описывать каменные орудия автор не умел, употребляя нелепейшие термины («колючки – растопырки»), и был склонен к фантазиям. Жители Коломцов для него охотники на мамонта и в то же время прямые предки средневековых новгородцев, американские индейцы - потомки русских, а ранние славяне - буддисты.
Немногим лучше изданная в 1903 г. в Твери книга директора Ржевской гимназии Павла Федоровича Симсона (1845 - после 1916 г.)4 «Каменный век под городом Ржевом» (142 с. + 8 табл.). По берегам Волги много выходов кремня, использовавшихся для изготовления орудий неолитическим человеком. Как на всех мастерских, здесь преобладают отходы производства - осколки, отщепы. Симсон осмотрел пять таких пунктов и собрал коллекцию кремней. Обработанные и необработанные камни, осколки и орудия различать он не умел. Прочитав «Археологию России» А. С. Уварова, Симсон выделил среди своих находок изделия эпохи Мустье, Мадлена и неолита. В действительности все это неолитические вещи.
Названные публикации, безусловно, ниже по уровню напечатанных десятью - двадцатью годами раньше книг Полякова. Уварова и Иностранцева. И все же они примечательны как свидетельство изучения каменного века, начавшегося силами краеведов вдали от центров науки, в провинции.
Появлялись там и переводы, и рефераты зарубежных книг о каменном веке. В Харькове Общество распространения в народе грамотности издало в 1897 г. перевод брошюры В. О. Коннора «Рассказы о доисторическом быте человечества. I. Древнейший каменный век» (32 с.), а саратовский краевед мировой судья Александр Николаевич Минх (1833-1912) напечатал в 1882 г. сперва в «Саратовских губернских ведомостях», а потом отдельно «Археологические исследования о первобытном человеке и доисторических временах» - пересказ книг о каменном веке - Л. Фигье, Д. Леббока и А. С. Уварова.5
Вятка, Новгород, Тверь, Харьков и Саратов были губернскими центрами. Но работа по выявлению и описанию памятников каменного века велась и в небольших уездных городах. И древнему Мурому принадлежит здесь почетное место.
Научному исследованию древнейшего прошлого предшествовало собирательство каменных орудий. Кремневые наконечники стрел издавна обращали на себя внимание людей и расценивались сперва как результат удара молнии в землю, как целебное средство, излечивающее от многих болезней, и как оберег. «Громовые стрелы» искали, хранили, продавали. Затем возникло собирание таких предметов уже как раритетов, редкостей, наряду со старыми монетами, геммами, минералами. В России сведения о собраниях каменных орудий есть уже для начала XIX в., а в середине его известны коллекции, получившие собственно научный, археологический характер.6
Так было и в Муроме. В 1877 г. в «Московских ведомостях» напечатана статья П. П. Кудрявцева о находках под Муромом. Собиравший материалы для намеченной на 1879 г. Антропологической выставки в Москве профессор А. П. Богданов обратился к автору заметки с просьбой экспонировать его коллекцию на выставке и рассказать о ее происхождении. 5 сентября 1877 г. Кудрявцев сообщил, что в Муроме жил некогда купец Кознов (имя и отчество не названы). Он 2не получил никакого образования, но имел хороший природный ум, отличался любознательностью и страстью к собиранию разных редкостей». Среди них были и каменных орудия, частью купленные у крестьян, частью найденные самим Козновым. Кудрявцев не застал в живых ни Кознова, ни, видимо, его детей, но знал, его внучку- жену штабс-капитана Федулова. Она, сплавав с Кудрявцевым на лодке по Оке, пыталась найти те места, куда нередко ездила ребенком вместе с дедом на поиски каменных орудий. Выяснилось, что речь идет об окрестностях с. Волосова на р. Велетьме. Тут Кудрявцев сам сделал свои первые сборы.7
Отсюда следует, что экскурсии Кознова совершались как минимум за четверть века до 1877 г. и падают, скорее всего, на 1850-е гг.
Иначе рассказал о начале собирания каменных орудий в Волосове муромский краевед Ф. Я. Селезнев. По его словам, «крестьянка Андреянова набрала мешок громовых стрел и вынесла продавать их» в Муроме. Там ее задержала полиция, но П. С. Уварова добилась ее освобождения. С тех пор Андреянова «не покидала заступа в поисках каменного века». Потом ей стал помогать в этом ее сын и крестьянин Щетинин, не прекративший это занятие и в момент написания статьи, в 1925 г. «Кладоискательство среди Волосовцев было распространено в течение многих лет. Муромские и другие скупщики периодически являлись в селение и наряжали везти для продажа “громовые стрелки”. Волосовцы к этому времени запасали “товар” и сбывали их по 5-10 копеек за штуку. Один из местных антиквариев имел непосредственную связь с волосовскими крестьянами, особенно с сыном Андреяновой, выгребая от них находки для продажи любителям». В примечании пояснено, что имелся в виду Н. П. Андрин, занимавшийся и фальсификацией древностей.8
Рассказ выглядит правдоподобно, но вызывают сомнения два момента. Селезнев утверждает, что впервые со своими находками Андреянова пришла в Муром «лет 50 назад» т. е. около 1875 г., а выручила ее П. С. Уварова. Между тем Кознов собирал и покупал каменные орудия в Волосове значительно раньше, а Уварова в 1870-х гг. бывала в Муроме еще не как хозяйка Карачарова, а вместе с мужем. А. С. Уваров был тогда в расцвете сил и с увлечением занимался каменным веком. Думается, что рассказ Селезнева характеризует ситуацию не 1870-х, а 1850-1860-х гг., и у истоков антикварного рынка в Муроме Уваровы не стояли.
А. С. Уваров получил в подарок от отца имение Карачарово еще в 1840-х гг. и тогда же завел там железоделательный завод. Бывал он в Муроме и в связи с этим, и в период своих раскопок во Владимирской губернии в 1852-1854 гг. В написанной на основе раскопок книге о мерянах упоминаются каменные орудия, но только из соборов в Костромской губернии. Видимо, в эти годы Волосово еще не было найдено и собирателей каменных орудий в Муроме не существовало.
Появились они позже, и был среди них не только Кознов. При организации Антропологической выставки 1879 г. муромский купец Михаил Никифорович Соколов пожертвовал коллекцию из шестидесяти семи каменных орудий, составленную путем покупок у крестьян, собиравших их на р. Велетьме, т. е. в том же Волосове.9
Таким образом, собирание каменных орудий в Муроме началось где-то в середине XIX в. Когда в 1877 г. туда приехал Уваров, Волосово было уже известно. Поэтому нельзя писать так, как это встречается в литературе: «Волосовская стоянка была открыта А. С. и П. С. Уваровыми в 1877 г.».10 Приоритет принадлежит не им. Крестьяне знали волосовские дюны как место находок громовых стрел на четверть века раньше, с 1850-х гг. сюда ездили коллекционеры, а определил это место как стоянку первобытного человека П. П. Кудрявцев.
Уваров приехал в Муром летом 1877 г. после долгого перерыва, чтобы проверить сведения о находке костей мамонта у Карачарова, и застал в городе иную картину, чем при предшествующих поездках. С 1850-х до конца 1870-х гг. русское общество прошло большой путь. Культурный уровень провинции в период демократического движения 1860-х гг. резко повысился. В Муроме Уваров познакомился с двумя людьми, заинтересовавшимися его исследованиями. Это были Н. Г. Добрынкин и П. П. Кудрявцев.
Николаю Гавриловичу Добрынкину (1835-1902) посвящены два биографических очерка.11 Отсылая к ним читателя, остановлюсь только на занятиях краеведа каменным веком. Когда Добрынкин познакомился с Уваровым, сам он каменных орудий еще не собирал. Об этом свидетельствуют его воспоминания: «17 июля честь познакомиться с графом Уваровым в Муроме. Я с ним ездил осматривать Козьмо-Дамианскую церковь..., делал осмотр коллекции одного моего знакомого (различные орудия каменного века)..., а вечером я отправился к нему в имение, где в откосе оврага близ его усадьбы рыли с помощью даже графини... остатки допотопного животного».12 Кто был этот знакомый? Можно не сомневаться, что П. П. Кудрявцев, ибо в книге Уварова «Археология России. Каменный период» (Т. II. С. 293,294) в дополнениях к перечню всех известных к тому времени находок каменных орудий перечислены каменные изделия только из одной муромской коллекции, принадлежавшей П. П. Кудрявцеву.
Из этого не следует, что Добрынкин впервые узнал о каменном веке от Уварова. Во Владимирской губернии он служил с 1859 г., а в Муроме с 1872 г. и о коллекциях каменных орудий уже слышал. По подсказке ли Кудрявцева, или по собственному почину он послал в комитет по организации Антропологической выставки сведения о находках каменных орудий во Владимирской губернии.13 В 1877 г. он опубликовал во «Владимирских губернских ведомостях» заметку о своей поездке в Волосово. Он не упомянул ни Кознова, ни Кудрявцева, так что у читателей создавалось впечатление, будто он сам нашел эту стоянку. Во всяком случае он собрал тут двести древних предметов и отметил следы могил.14 А. В. Смирнов упоминает еще об одной заметке Добрынкина на ту же тему в той же газете,15 но в указанном номере ее нет, как нет и в «Библиографии Владимирской губернии», составленной тем же Смирновым.
Уваров ввел Добрынкина в состав Московского археологического общества: в 1878 г. он стал его членом-корреспондентом, а в 1901 г. действительным членом.16 Добрынкин участвовал в работах VIII (Московского, 1890) и IX (Виленского, 1893) археологических съездов, а к X (Рижскому) - издал небольшой очерк о разведках по Оке в поисках первобытных стоянок. Он появился сперва в шести номерах «Владимирских губернских ведомостей» за 1896 г.,17 а затем в виде оттиска на тридцати страницах, выпущенного типографией Владимирского губернского правления. Разведки относятся еще к 1877 и 1878 гг. По заданию Уварова Добрынкин прошел тогда отрезок от д. Соловьевой в семидесяти восьми верстах от Мурома вверх по Оке до с. Седина в двадцати четырех верстах от Мурома. Осматривался высокий левый берег Оки, тогда как неолитические стоянки приурочены в основном к дюнам на низком правом берегу. Опыта полевого археолога у Добрынкина не было, и нашел он мало, к тому же преимущественно памятники не каменного века, а более поздних эпох. Описывал он их неумело. Слепо доверялся во всем Уварову, в частности его ошибочному тезису о том, что в неолите люди рыли искусственные пещеры.
Так или иначе, Добрынкин включил каменный век в круг своих разнообразных краеведческих интересов и зафиксировал ряд находок. Начал он и сам коллекционировать каменные орудия, о чем в цитированной выше статье упомянул Ф. Я. Селезнев.
Значительно интереснее фигура Павла Петровича Кудрявцева. К сожалению, знаем мы о нем меньше, чем о Добрынкине. В 1877 г., когда он сообщил о находках в Волосове в «Московских губернских ведомостях» и А. П. Богданову, он был муромским судебным следователем. Богданов предложил ему купить его коллекцию, и Кудрявцев согласился продать ее за сто пятнадцать рублей, пояснив, что отнюдь не богат. Думается, что тогда Кудрявцев только начинал свою службу, приехав в Муром, скорее всего из Москвы по окончании университета. Если это так, он был моложе Добрынкина и родился около 1850 г.
Первая коллекция Кудрявцева состояла из двухсот пятидесяти предметов, не только каменных орудий, но и фрагментов глиняных сосудов. На выставку она поступила в восьми ящиках и была описана Д. Н. Анучиным.18 В основном это находки в Волосове.
Расставшись со своим первым собранием, Кудрявцев не только не охладел к поискам стоянок первобытного человека, но, напротив, принялся разыскивать их и вне Волосова, на оз. Колодяновом, реках Ушне, Колпи, Илемне, Теше, Велетьме. По каталогу А. С. Уварова в «Археологии России» и отклику самого Кудрявцева на эту книгу мы знаем, что им открыты стоянки Елин бор, Малое Окулово, Ефаново, Слободской бугор, Лягалин бор, Девкин бор. Наиболее важен Елин бор - первая мезолитическая стоянка, выявленная в России. Нашел ее сам Кудрявцев, отметивший, что в сборах нет черепков, как на неолитических стоянках. Письмо, посланное в 1878 г. вместе с коллекцией Д. Н. Анучину, опубликовано М. В. Воеводским и П. И. Борисковским.19
Сообщения о своих наблюдениях и находки Кудрявцев не раз посылал в подготовительный комитет Антропологической выставки.20 Он же способствовал поступлению туда коллекции М. Н. Соколова. Кудрявцев писал, что ездит на разведки весной и собирает древние вещи в размывах берега. При посещении Мурома для знакомства со стоянкой Карачарово столичными учеными В. В. Докучаевым и И. С. Поляковым Кудрявцев возил их в Волосово. Великий почвовед Докучаев благодарил его в печати за «просвещенное содействие».21
До какого года прослужил в Муроме Кудрявцев, я не знаю. В «Списке всех служащих Владимирской губернии» 1891 г. (с. 15) он числился во Владимирском суде. Согласно «Памятной книжке Владимирской губернии на 1895 год» (с. 75), он жил в губернском городе на Дворянской улице, был членом окружного суда, имел чин статского советника, а жена его Валентина Ивановна преподавала немецкий язык в женской гимназии. Более поздние «Памятные книжки» сообщают, что в 1906 г. он стал товарищем председателя суда (с. 132), а в 1909 г. - действительным статским советником (с. 128). В 1910 г. у него собственный дом в Ремесленниках (с. 198). В «Памятной книжке» на 1911 г. имени Кудрявцева уже нет. Видимо, он умер в 1910 г.
Дочь Н. Г. Добрынкина, рассказывая о Кудрявцеве после его смерти, писала, что он вел раскопки, делал зарисовки и фотографии, дружил с ее отцом, активно переписывался с А. С. Уваровым.22 Тут не все точно. Судя по всему, настоящих раскопок Кудрявцев не производил, а только собирал древние вещи на поверхности. Взаимоотношения с Добрынкиным были, видимо, неплохие, но элемент соперничества при обследованиях Волосова чувствуется. Еще в большей степени это касается Уварова. В 1878 г. Кудрявцев писал, что после посещения Мурома Уваровым цена каменных орудий повысилась. Раньше они шли по двадцать пять копеек за штуку, а теперь служащие Уварова дают по рублю.23 В архиве Уваровых лишь четыре письма Кудрявцева - все 1881 г. (ГИМ ОПИ. Ф. 17. Ед. хр. 341. Л. 439-444. Ед. хр. 658. Л. 10). Показательно, что, в отличие от Добрынкина, он не стал членом Московского археологического общества и не участвовал в созданных А. С. Уваровым и курировавшихся после его смерти П. С. Уваровой археологических съездах. Публиковал свои сообщения Кудрявцев в трудах Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете и переписывался чаще не с Уваровым, а с ведущими деятелями этого общества А. П. Богдановым и Д. Н. Анучиным.
В 1883 г. в «Трудах Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей» вышел отклик Кудрявцева на книгу Уварова «Археология России. Каменный период». Кудрявцев отмечает, что Уваров неверно передал полученные от него сведения о стоянках на Оке, внеся ненужную путаницу в литературу.24 В этом же издании напечатан достаточно критический разбор той же книги, принадлежащий В. В. Докучаеву. Можно не сомневаться, что именно Докучаев помог Кудрявцеву опубликовать его реплику.
Как видим, Добрынкин и Кудрявцев при изучении каменного века в окрестностях Мурома избрали разные линии поведения. Провинциальная интеллигенция была не однородна. Выделялись яркие индивидуальности.
Последнее сообщение Кудрявцева о каменном веке на Оке увидело свет на французском языке в 1893 г. в трудах, изданных к состоявшемуся в Москве Международному конгрессу по археологии и доисторической антропологии.25 Организовал конгресс А. П. Богданов. Он же, безусловно, подбирал и докладчиков. В это время Кудрявцев уже перебрался во Владимир. По сравнению с публикациями 1877-1883 гг. новых данных здесь нет. Есть, зато, серия рисунков. Неясно, продолжал ли Кудрявцев собирать каменные орудия и разыскивать неолитические стоянки после своего отъезда из Мурома. Разумеется, перестал. Кудрявцева - археолога в 1893-1910 гг. мы не знаем. Должно быть, увлечение археологией было связано у него только с годами молодости. Он состоял членом Владимирской ученой архивной комиссии, но активно там себя не проявил.
Трудно сказать, когда Кудрявцев решил как-то суммировать свои изыскания в виде «Альбома рисунков из коллекции каменного века, собранной в долине реки Оки, главным образом у деревни Волосовой Муромского уезда П. П. Кудрявцевым». В 1988 г. этот альбом поступил из Советского фонда культуры в Государственный исторический музей, где хранится под шифром 78537 4/в 5874. В альбоме сто тридцать семь таблиц с рисунками тушью. Выполнены они в манере рисунков каменных орудий в книге Д. Леббока «Доисторические времена» (М., 1876). Кудрявцев различал стрелы, скребки, шилья, ядрица, ножи, пилы, топоры, долота, т. е. в какой-то мере разбирался в морфологии изделий из камня. Около рисунков значки, указывающие, какие вещи найдены самим Кудрявцевым, а какие перешли к нему от Кознова или были переданы А. С. Уварову. Одной звездочкой помечены вещи, собранные на поверхности, двумя - извлеченные из земли. Помимо каменных орудий изображены черепки сосудов с орнаментом и костяные изделия. Всего в альбоме изображено несколько сотен древних предметов. Часть из них хранится в том же Историческом музее, часть в музеях Владимира и Нижнего Новгорода, а часть утрачена. Альбом заслуживает специального изучения.
Подведя итоги деятельности П. П. Кудрявцева в области археологии, мы можем сказать, что по сравнению с коллекционером древностей Козновым и краеведом Добрынкиным он сделал большой шаг вперед, став в 1870-х гг. на уровень археологов-профессионалов. Ценность работ Кудрявцева видится в следующих моментах:
1. он собирал не только кремневые орудия, но и черепки древних сосудов и костные останки;
2. он точно привязывал находки к определенным местностям. Тем самым речь шла уже не об отдельных находках, а о стоянках первобытного человека, об археологических комплексах;
3. он делал рисунки и опубликовал часть из них;
4. среди его находок были первая мезолитическая стоянка на Оке Елин бор и ряд интересных произведений первобытного искусства. Это не менее пятнадцати фигурок людей и животных из кремня и две костяные поделки с головами водоплавающих птиц на концах, все из Волосова. Поскольку эти предметы демонстрировались на Международном конгрессе в Москве в 1893 г., а зарисовки их были изданы в статье на французском языке, они получили широкую известность за границей, вошли в зарубежные сводки.26
Отмечу кстати, что Ф. Я. Селезнев в цитированной статье напрасно сомневался в подлинности костяной скульптуры из Волосова, подозревая, что это дело рук антиквара Ф. П. Андрина. Введшего в заблуждение Кудрявцева. Совершенно аналогичные поделки найдены не так давно при раскопках стоянок волосовского типа на Тростянском озере в Подмосковье при раскопках В. В. Сидорова.
Последнее десятилетие XIX в. и первое десятилетие XX в. почти ничего не дали для пополнения наших знаний о каменном веке в окрестностях Мурома. Добрынкин умер, Кудрявцев уехал. Случайные находки, несомненно, кто-то делал. По словам Ф. Я. Селезнева, коллекции каменных орудий были у художника И. С. Куликова и некоего А. Ф. Жадина, но какого-либо научного анализа этих материалов они не производили.
Положение изменилось в первые послереволюционные годы. В 1918 г. в Муроме был создан музей. С 1919 г. он открыт для посетителей. Музей сделал очень много для сохранения памятников культуры, оказавшихся под угрозой уничтожения в период закрытия церквей и монастырей, разгрома дворянских усадеб. С середины 1920-х гг., когда НЭП несколько улучшил экономическое положение страны, музей приступил к археологическим исследованиям.
Возглавил эту работу Федор Яковлевич Селезнев (1879-1940) - типичный русский самородок. Родился в крестьянской семье. Занимался самообразованием. Экстерном сдал экзамены на звание учителя. Писал стихи. Рукописный сборник «Оды и стихи поэта Ф. Я. Селезнева» (1895) хранится во Владимиро-Суздальском музее-заповеднике. В 1928 г. во Владимире он выпустил книжку стихов и басен «Дела и люди как на блюде». Известна его еще дореволюционная брошюра «Нижегородский самоучка Иван Кулибин», напечатанная в 1914 г. в серии «Вестник нижегородских учащихся».
В своих статьях 1920-х гг. Селезнев называет себя учеником Городцова и пишет о своих археологических разведках 1911-1912 гг. В. А. Городцов приезжал в Муром по приглашению П. С. Уваровой в 1910 г., исследовал Подболотьевский финский могильник, но интересовался всеми археологическими памятниками в окрестностях города, начиная с Волосова.27 Вероятно, Селезнев именно тогда и познакомился с Городцовым, хотя не исключено, что это произошло и раньше - в 1907 г., когда Городцов вел раскопки под Нижним Новгородом, а Селезнев был преподавателем естествознания в ремесленном училище этого города.
В 1917 г. Селезнев перебрался в Муром (он был уроженцем с. Борисоглебского Муромского уезда), читал лекции, сотрудничал в районной газете «Луч», был членом Муромского общества по изучению местного края. В 1924-1926 гг. заведовал Муромским музеем, а в 1926-1930 гг. стал директором Владимирского губернского музея.
В этот период он исследовал Пятницкий, Максимовский, Корниловский, Ефановский и Перемиловский финские могильник и серию неолитических стоянок. Последним посвящены две его статьи 1925 г. и 1928 гг.28 Здесь описаны выявленные при разведках 1911-1926 гг. стоянки Панфилово (впоследствии, в 1924 г., широко исследованная Городцовым), Борок, Шалаев бугор, Каметово, Ефаново, Бобровое озеро, Сомино, Малое Окулово, Кутарино на рр. Ушне, Илемне, Кутре, Черемне, Муромке.
К описанию стоянок приложены рисунки и чертежи. Влияние Городцова чувствуется весьма сильно. От него Селезнев научился находить неолитические землянки, но, вслед за своим наставником, копал их не широкими площадями, а траншеями. Как известно, вопрос об очертаниях землянок волосовской культуры остается спорным. У Городцова и Селезнева они описаны как круглые в плане, у Е. И. Горюновой и О. Н. Бадера как квадратные. Несовершенство методики раскопок было тому причиной. Знакомства с новейшими достижениями в исследовании неолита, связанными со школой Б. С. Жукова, у Селезнева не заметно. Так или иначе, то, что в Муроме появился местный археолог, умеющий находить, раскапывать и описывать стоянки первобытного человека, было очень важно.
К сожалению, начинания Селезнева не получили развития. В 1930 г. он переехал в Москву, где был сотрудником Оружейной палаты, руководил Музеем раскрепощения женщин (был такой в Новодевичьем монастыре!) и как-то участвовал в работе Исторического музея.
Сведения о жизни Селезнева любезно сообщил мне В. И. Богатов. Они, несомненно, точны, но отражают лишь внешний ход событий. Складывается впечатление, что жизнь Селезнева шла по восходящей: из Мурома - во Владимир, из Владимира - в Москву. Между тем, 1930 год - для развития нашего краеведения - роковой. Именно тогда были репрессированы многие краеведы, закрыт ряд музеев, а в других произведена перестройка отнюдь не в лучшую сторону: памятники старины выкидывали, все заменялось агитпропом.
Выходец из народа Селезнев был в этот период предпочтительней, чем музейные работники из старой интеллигенции. Недаром его перевели из районного Мурома в губернский Владимир, недаром во Владимирском музее он создавал антирелигиозный отдел, а потом уже в Москве ведал Музеем раскрепощения женщин. Но изучение древностей Мурома ли, Владимира ли считалось на грани 1920-1930-х гг. делом не просто ненужным, но даже вредным. Среди обвиненных в «великодержавном шовинизме» и чуть ли не во вредительстве были тогда и владимирские краеведы А. И. Иванов и И. В. Богатов.29 Таких поношений Селезнев избежал, но его успешно начатая археологическая деятельность навсегда прервалась.
Об этих печальных событиях в истории нашего краеведения не надо забывать. В 1985 г. во владимирской газете «Призыв» появилась статья о А. И. Иванове. Автор статьи Г. Овчинников видит его основную заслугу перед наукой в издании книги «Крестьянское движение во Владимирской губернии в 1905-1906 гг.» (Владимир), входившей в библиотеку В. И. Ленина. Сказано, что Иванов умер в 1938 г.30 На самом деле он прожил долгую и трудную жизнь и умер в 1976 г. Упомянутая книга была для него отнюдь не самой важной. Он изучал памятники древнерусской архитектуры, вел раскопки. Но все это было расценено как «мракобесие». Иванову пришлось покинуть Владимир. В конце жизни он стал профессором богословия Ленинградской духовной академии.31
Реальную историю отечественного краеведения еще предстоит написать. Это качается и истории муромского краеведения. Необходимо поднять архивы, местную периодику. Надо бы собрать больше сведений о Кознове и П. П. Кудрявцеве.
Хотелось бы, чтобы традиции исследования памятников каменного века под Муромом возродились. После Селезнева эта традиция прервалась. На стоянки приезжали археологи из Москвы О. Н. Бадер, Е. И. Горюнова, И. К. Цветкова. Они немало сделали. Но нужны не краткие посещения памятников, а повседневный надзор за ними. Это должны осуществить местные силы. Будем надеяться, что такие исследователи каменного века появятся и среди сотрудников Муромского музея и среди краеведов города и района.
Ссылки:
1 Это оттиск из «Вятских губернских ведомостей» № 32 и 34 от 26 апреля и 5 мая 1895 г.
2 О нем: Голубев П. А. Петр Матвеевич Сорокин // Вятский край. 20 сентября 1895 г. № 86. С. 4., Чудова. В те далекие годы. Киров, 1981. С. 91, 92.
3 О нем: Жэрве Н. Н. Деятельность новгородских краеведов-археологов по изучению и охране памятников древности во второй половине XIX в. // Российская археология, 1992, № 3. С. 228-235.
4 О нем: Московское археологическое общество за первые 50 лет его существования. М., 1915. Т. 2. С. 325.
5 Саратовский листок. 10, 17, 21 апреля 1882 г., № 72, 78, 81. Отдельно: Саратов, 1882, 42 с. Аналогичная публикация педагога Вильяма Людвиговича Беренштама (1839-1904) «Доисторическая времена и их археологическое исследование» появилось в «Псковских губернских ведомостях» 24 и 31 мая 1880 г. (№ 20-21. С. 243-245, 253-255) и отдельно; о нем: Отечественная история. Энциклопедия. М., 1994. Т. 1. С. 214-215.
6 Формозов А. А. Собиратели каменных орудий в России в середине XIX века // Советская археология, 1981, № 3. С. 97-100.
7 Антропологическая выставка. Т. 1. // Известия Общества любителей естествознания и антропологии при Московском университете (далее - ИОЛЕА). М., 1878. Т. XXVII С 399, 400.
8 Селезнев Ф. Я. Археологические обследования окрестностей Мурома // Материалы по изучению Муромского края. Муром, 1925. Вып. 1. С. 102.
9 ИОЛЕА. 1878-1879. Т. XXXI. С. 65.
10 Цветкова И. К. Волосовский клад. М., 1957. С. 6.
11 Смирнов А. В. Уроженцы и деятели Владимирской губернии, получившие известность на различных поприщах общественной пользы. Владимир, 1910. Вып. 2. С. 1-51; Сенчурова Т. Е. Муромский краевед Н. Г. Добрынкин // Первый муромский сборник. Муром, 1993. С. 157-178.
12 Сенчурова Т. Е. Муромский краевед... С. 164.
13 ИОЛЕА. 1878-1879. Т. XXXI. С. 111, 112.
14 Смирнов А. В. Уроженцы и деятели... С. 38. Статья названа «Борки (бугры) с предметами каменного века» и отнесена к № 12 «Владимирских губернских ведомостей» за 1875 г. До 1877 г. писать на эти темы Добрынкин явно не мог.
15 Добрынкин Н. Г. Новые находки орудий каменного века близ Мурома // Владимирские губернские ведомости, часть неофициальная. 16 сентября, 1877 г., № 37. С. 3.
16 Московское археологическое общество... С. 107, 108.
17 Добрынкин Н. Г. Слады пребывания доисторического человека в пределах Муромского уезда Владимирской губернии // Владимирские губернские ведомости, часть неофициальная. 3 мая 1895 г., № 18. С. 1-3; 10 мая, 1895 г. № 19. С. 3- 4; 21 июня, 1986 г. № 25. С. 8-10; 28 июня, 1986 г. № 26. С. 9-12; 5 июля 1986 г. № 27. С. 8-11; 12 июля 1896 г. № 28. С. 6-8.
18 Антропологическая выставка 1879 г. Описание предметов выставки. I Отдел доисторический. Сост Д. Н. Анучиным. М., 1879. С 21.
19 Воеводский М. В., Борисковский П. И. Стоянка Елин бор // Советская археология, 1937. III. С. 78.
20 ИОЛЕА. Т. XXXI. С. 34, 169; 1880 - 1882. Т. XXXV. Вып. 1. С. 488-490.
21 Докучаев В. В. Сочинения в десяти томах. М., 1949. Т. I. С. 277.
22 Сенчурова Т. Е. Муромский краевед... С. 170.
23 ИОЛЕА. Т. XXXI. С. 34.
24 Кудрявцев П. П. К материалам о доисторическом человеке каменного века р. Оки // Труды Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей. 1883. Т. XIV. Вып. 1. С. 220-233.
25 Koudriavtsev P. Les vestiges de l’ Homme de l’ ăge de la pierre prés du village Volosovo, districte et gouv, Vladimir // Congres international d’ atchéologie et d’ anthropologie préhistorique. 11 Session á Moscou. Moscou. 1893. T. II. P. 233-262.
26 Замятин С. Н. Миниатюрные кремневые скульптуры в неолите Северо-Восточной Европы // Советская археология, 1948. Т. X. С. 95.
27 Городцов В. А. Археологические исследования в окрестностях г. Мурома // Древности. 1914. Т. XXIV. С. 40-216. В отделе письменных источников Государственного Исторического музея хранится пять писем Ф. Я. Селезнева В. А. Городцову 1915-1927 гг. (Ф. 431. Ед. хр. 432, Л. 49-58). В одном из них Селезнев говорит, что Городцов знает его полевые исследования с 1915 г.
28 Селезнев Ф. я. Археологические обследования окрестностей Мурома // Материалы по изучению Муромского края, 1025. Вып. 1. С. 1-24; Он же. Приокские древние поселения // Труды Владимирского музея. 1928. Вып. 3. С. 19-51.
29 Экземплярский П. М. Увязка истории с современностью по-владимирски // Против вредительства в краеведческой литературе. Иваново-Вознесенск, 1931. С. 38-40.
30 Овчинников Г. Изучал родную старину // Призыв. 1 октября 1985 г.
31 Бронский В. Профессор Алексей Иванович Иванов // Журнал Московской патриархии, 1977. № 11. С. 25, 26.
А. Альквист
ОТ МУРОМА ДО МУУРАМЕ: ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЭТНОНИМА МУРОМА1
За полями поля, за холмами холмы
Перелески, леса да реки быстрые...2
До заселения территории Центральной России славянскими племенами здесь жили народности, говорящие на финно-угорских языках, известные как меря, мурома и мещера. О муроме имеется скудная информация, предоставляемая древними источниками. «Повесть временных лет» устанавливает территорию, занятую муромой: нижнее течение реки Оки, при ее впадении в Волгу. Под 862 г. хроника заявляет, что мурома были первыми жителями города Муром. Также написано, что мурома является отдельным языком. В добавление текст упоминает, что мурома платит дань Руси и ею управляет Рюрик. (ПВЛ: 4, 11, 20; Голубева 1987: 81.).
По Троицкому пергаменному списку, народ упоминается также в форме мюрома (ПВЛ: 11, 20). Говоря о Муромской земле, Суздальская летопись по Лаврентьевскому списку упоминает ее в форме *Мюромская (ПВЛ: 475). В южнорусской форме названия города Мýром (Муромъ) - Муровъ А. Соболевский (1890: 230 - 231; ЭСРЯ III: 14) видит ранне искажение. В фольклоре название города выступает также в формах Мурам, *Мурум, Моров и даже Мур-град или *Муромль, что бывает именно в косвенных падежах: Мýромля(род.), Муромли (предл.). (ИМ 1958: 31, 38, 49, 96, 546; Былины: 27, 79-80, 256, 312).
Упоминаемое в скандинавской литературе, а именно в саге об Одде-Стреле, название Móramar и в трактате «Какие земли лежат в мире» - Moramar толкуется как Муром, отнесенный в первом источнике к главным городам Руси (Мельникова 1986: 36 - 38, 44).
Землей муромы являлось муромское Поочье: в границах нынешней Владимирской области - левобережье муромского течения Оки, бассейны ее левых притоков Ушны и Илемны, территория между правобережьем реки Клязьмы по ее притоку Тезе, где его северно-западными соседями были меряне. В некоторой степени мурома заселяла даже левобережье реки Волги и частично также правобережье муромского течения Оки, на территории современной Нижегородской области, почти до северо-западной границы мордвы. (Голубева 1987: 82-83; Седов 1987: 8/ схема; АКР ВО: 38-39).
Как племя мурому принято считать весьма близкой к мордве (ЭСРЯ III: 14; Попов 1973: 101-102). Появление славян на территории муромы относится к X в. (Голубева 1987: 83). Общепринято полагают, что мурома была полностью ассимилирована славянскими племенами уже в ранние времена: согласно А. И. Попову (1964: 446; 1973: 102) - в X-XI вв., согласно Л. А. Голубевой (1987: 92) - к XII в. С лингвистической точки зрения трудно поверить, что процесс ассимиляции проходил так быстро. Уже культурное наследство, прежде всего языковые элементы, передаваемые через века, является доказательством длительности взаимоотношений между муромой и славянами. Следовательно - и финский историк Х. Киркинен (1990: 247) это предполагает - что слияние муромы со славянами усилилось во время татарской власти, в XIII в.
Для объяснения названия мурома предложены некоторые этимологии, основанные, как правило, лишь на некотором фонетическом сходстве. Например, «Повесть о водворении христианства в Муроме» связывает название города Муром с русским словом мрáмор из-за стен, сделанных из камня и мрамора (Кузнецов 1910: 108). Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона (ЭС 39: 214) предлагает определение ‘люди на суше’, данное еще Я. Н. Гротом (1867: 625) от mur ‘человек’ и ma ‘земля, край’. Критикуя эти толкования С. К. Кузнецов (1910: 108 - 109) указывает на глагол волжско-финских языков со значением ‘петь’ (ср. мар. мураш, морд. морамс). Согласно Кузнецову (1910: 108), мýромô было бы ‘место пения, веселия’.
Такого типа этимологии ономастами отвергнуты или рассматриваются как неудовлетворительные. Так, М. Фасмер (ЭСРЯ III: 14) считает объяснение Кузнецова сомнительным, отвергая при этом этимологию имени былинного богатыря Ильи Муромца от названия норманнов. В. А. Никонов (1966: 279) также считает предлагавшиеся этимологии этнонима неудовлетворительными. Ср. Также Р. А. Агеева (1990: 64).
Попов (1973: 103) связывает этноним мурома с корнем названий таких волжско-финских и пермских народов, как мари, мордва, (уд)мурт, (коми)морт, а также меря (о последнем см. Альквист 1998). Корень этнонима иранского происхождения означал бы ‘смертный’, ‘человек’, ‘муж’.
Как утверждает Фасмер (ЭСРЯ III: 14), называние города Муром неотделимо от названия народа мурома. В. П. Нерознак (1983: 116) подтверждает, что ойконим Муромпроисходит от финно-угорского этнонима мурома. Мы же считаем, что при установлении этимологии этого этнонима некоторые особо значимые факты во внимание не принимались. Этноним должен основываться на топониме Муром(а) и его этимологизация возможна только на основе анализа обширного топонимического сравнительного материала с достаточными дополнительными сведениями.
Кроме названия города Мýром и паралельного ему названия реки Муром в Олонецкой губернии (ВРГ III: 346) существует множество географических названий с основой Му(у)р(о)м (V)-3 - не только на древней земле муромы, но и в других местах обитания в прошлом или теперь финно-угров, особенно в центральной и северо-западной частях территории. Многие из этих топонимов дополнены русским суффиксом или детерминатом.
Озеро с названием Муромозеро в Архангельской губернии имеет варианты Муром - Мурмо (ВРГ III: 347). В республике Карелии находится озеро Муромское - Муромозеро. отделенное от Онежского озера узким перешейком. К той же цепи названий относятся река Муромка - Муромская, болото Муромское и Муромский Монастырь, именуемый такжеУспенский Муромский монастырь или Муромский Мужский Монастырь. Упоминается также остров на Онежском озере под названием Муромский. (ВРГ III: 346-347; РГН VI: 12; РК: 116; РБС: 44). Севернее от данной местности находится Муромозеро (ВРГ III: 346; РК: 116). Озеро Муромское расположено и в Московской области (ВРГ III: 347; Смолицкая 1976: 225; МО: 25).4
Существуют другие названия селений и природных мест, а также водных пространств с той же основой: ойконим Муромка распространен во Владимирской, Рязанской, Саратовской и в Пензенской губерниях, где два из трех населенных пунктов под этим названием расположены на речке Муромке (РГН VI: 12; Смолицкая 1976: 234, 236; Кузнецов 1910: 109). На одной из пензенских рек Муромка расположено поселение под названием (Мордовская) Муромка (ВРГ III: 346-347). Еще одно речное название Муромка имеется в бассейне реки Мокши на территории современной Пензенской области (Смолицкая 1976: 234, 236; ВРГ III: 347). Река Муромка есть также во Владимирской области (-Муромец)(Смолицкая 1976: 207), Нижегородской области (Смолицкая 1976: 269; ВРГ III :347) и в Рязанской области (-Мурманка), где один из оврагов, впадающих в последнюю, называетсяМурманской (Смолицкая 1976: 192; ВРГ III: 347). К реке Муромле в Олонецкой губернии, называемой также Муромка, относится ойконим Муромля (ВРГ III: 347; РГН VI: 482). В Рязанской области расположено озеро Муромская лука (Смолицкая 1976: 129), а Муромской - это отвершек в Тульской области, вблизи которого находится также овраг Муромской Колодезь (Смолицкая 1976: 73). Имеется овраг Муромской, как во Владимирской, так и в Рязанской области (Смолицкая 1976: 191, 206).
Существует ряд других географичеких названий с основой Му(у)р(о)м(V)-, к которой иногда прикреплены не только русские суффиксы или детерминанты, но и другие суффиксы финно-угорского происхождения, как, видимо, в случае Муромля. Так, в Ярославщине протекает река Мурма (ВРГ III: 345), а на Владимирской земле - Мурмога ~ Мурнога (Смолицкая 1976: 208; ВРГ III: 346; ВО: 6), осложненный финно-угорским речным суффиксом - (V)га.
Хотя абсолютное большинство географических названий с корнем Му(у)р(V)- на территории Центральной России выступают с компонентом -ма, существует множество однокоренных названий, образованных непосредственно от корня Му(у)р(V)-. Такими являются, например, река Мур и Мура в Рязанской области (Смолицкая 1976: 232.; ВРГ III: 341). Для Симбирской губернии Мура упоминается как название реки и селеия (ВРГ III: 341).
Часто к корню Му(у)р(V)- прикреплен либо только суффикс финно-угорского происхождения, либо только русский суффикс/детерминант. Возможны также случаи, когда суффикс финно-угорского происхождения соединяется с русским суффиксом/детерминантом. Ср., с одной стороны, речные названия Мурыш и Мурья в Вологодской губернии (ВРГ III: 347-348) и олонецкий ойконим Мурой-Наволок ~ Мура-Губа (РГН VI: 5, 12), а с другой - Мурлевка в Вятской губернии (ВРГ III: 345), Мурлейка в Симбирской губернии (ВРГ III: 345).
Несомненно, некоторые названия с основой Му(у)р(о)м(V)- прямо связаны с княжеской фамилией Муромский и, особенно, с дворянской фамилией Муромцевы (ЭС 39: 216; ср. Эуропеус 1868: 153-155), и, поэтому, не имеют никакой связи с определенными географисекими обстоятельствами. К ним относятся ойконимы Муромцево во Владимирской, Ярославской и Костромской губерниях (РГН VI: 12), Муромцева в Московской губернии (РГН VI : 12), Муромцево в Калужской и Московской губерниях, где один из двух населенных пунктов имеет вариант названия Муромцево (РГН VI: 12; МО: 17), Муромцы ~ Муромцова в Калужской губернии (РГН VI: 12) и Муромицы (~ Муромиц ~ Muurowitz) в Петербургской губернии (РГН VI: 12). П. Н. Третьяков (1970: 137) предполагает, что название села Муромское - позднеее Муромцево (ЭС 39: 214) - также основывается на фамилии дворянМуромцевых.
Возможно, что даже основа названия северногообластного центра - Мýрманск, которое Фасмер (ЭСРЯ III: 13) возводит от названия части побережья Северного Ледовитого океана Мýрман с объяснением от ‘норвежец, норманн’ и толкуется Никоновым (1966: 279) как ‘морская земля’ от саамского мур ‘море’, ма ‘земля’, восходит к тому же источнику. В Мурманской области расположено также поселение с названием Мурмаши (РГН VI: 10), а для Вологодской губернии, например, упоминается ойконим Мурманово (РГН VI: 10).
В Финляндии имеется возможный параллельный топоним, название коммуны и села Muurame (НА). Компонент Му(у)р(V)- встречается в большом числе однокоренных географичеких названий во множестве вариаций на территории Финляндии и Карелии, как, например, в следующего типа ойконимах с суффиксом -la: Muroma - название нескольких имений: Muurla ~ (в 1407 г.) Murila - село и коммуна: Muurola - название двух деревень и Murole - село на одноименой реке в Руовеси (НА).5
Топонимы с основой Му(у)р(о)м(V)-, особенно в Центральной России, принято рассматривать как отэтнонимные. Следовательно, землей муромы считалась территория от города Мурома вверх по Оке, на запад, до названного озера Муромское и на северо-западе и севере до водораздела между Окой и Клязьмой, до села Муромцево (Муромское XVII в.) (Барсов 1873: 48; ЭС 39: 214; ср. Эуропеус 1868: 153-155). Кроме этого, археологи видят, например, в существовании названий деревень Большая и Малая Муромка ~ Новолесная Муромка в Ивановской области доказательство расселения муромы (Дубынин 1966: 67, 78-79; Голубева 1987: 82; РГН VI: 262). Безусловно, например, часть ойконимов на пограничных землях племен могла быть названиа по народности (ср. Дубынин 1966: 78). Действительно, село Муромцево под Судогдой, как нам кажется, расположено на территории, которая вполне может оказаться пограничной между тремя летописными племенами финно-угорского происхождения. Однако этническая принадлежность населения может быть доказана только археологическими материалами.
Без основания предположить наличие муромского населения в более отдаленных местах с названием с Му(у)р(о)м(V), Фасмер (1935: 404; 1939: 530) делает вывод, что раз Илья Муромец сохранил на Русском Севере память о своем муромском происхождении, название Муром живет также в гидронимах Муромка и Муромля в Олонецкой губернии вследствие колонизации из владимиро-суздальских земель начиная с XIII в. Однако содержание широко распространенного фольклора, происхождение которого не имеет ничего общего с Северной Россией и местными географическими названиями, не может быть интерпретировано так просто. П. Равила (1940: 25) подчеркивает, что на основе распространения названия Мурома до Олонца недбзя делать выводы о расселении муромы.
Хотя нередки случаи передачи географического названия другому объекту и хотя, по крайней мере, некоторые центральнорусские топонимы с основой Му(у)р(о)м(V)- восходят к этнониму мурома, наличие географических названий, состоящих из корня Му(у)р(V)-, либо изолированного, либо - как в большинстве случаев - в соединении с другими суффиксами доказывают иного рода возникновение этнонима.
Название Муром(а), так же как и большое число других топонимов того же корня, не объясняется широкой территорией распространения данного племени. С учетом ареала топонимического корня предполагается существование распространенного слова, ландшафтного термина, широко используемого финно-уграми.
В основе этнонима мурома и топонимов, связанных с ним, должен лежать ландшафтный термин *му(у)р(V), часто осложненный компонентом -ма. Как утверждает Попов (1965: 109), большинство топонимов с окончанием -ма, -мо, -м - финно-угорского происхождения. Суффикс -ма очень часто встречается также в субстратной гидронимии северной Евразии. Этому суффиксу предъявлены соответствия с финского по самодийским языкам (Хакулинен 1979: 132). Финские имена существительные с суффиксом -ma, -mä обозначают место или являются уменьшительными (или близкими к ним), что, согласно Л. Хакулинен (1979: 130 - 132), кажется, и было более ранним значением.
Резюмируя вид места ряда топонимов в центральной и северо-западной частях фино-угорского мира и, связанную с ними геграфическую информацию, можно заметить, что первоначально корень Му(у)р(V)- связан со значением ‘расположено высоко или на возвышенной местности’. Оттенки значения могли значительно варьировать на обширной территории, а также развиваться в течение времени. Очень часто топонимы с корнем Му(у)р(V)- указывают на хребет или гору, холм, иногда остров (также в болоте),6 мыс, нос, перешеек, вересняк, пески, главным образом в прямой связи с водным пространством, с болотом или с древним берегом. Также часто вода была названа в связи с первоначальным референтом. Возможно, основное значение могло быть ‘берег или насыпь повыше, видимые с водного пути’. Финское и карельское hariu ‘хребет’, например, заимстовано русскими диалектами в форме гарьё со значением ‘низкий берег’, видимый с моря (ССА 1: 142). Замечательно то, что, по крайней мере, большинство финских топонимов с корнем Му(у)р(V)-имеет отношение к большим водным системам, как часто и русские субстратные названия.
Ландшафтный термин *му(у)р(V) должен иметь определенную связь с компонентом -мар(ь) в ряде субстратных топонимов, особенно в финно-волжских регионах. Топонимический компонент -мар(ь) (выступающий в некоторых случаях как -мор, -мур) связан с существительным мар ‘куча, бугор, холм, отдельная вершина, курган’ мордовских языков (Альквист 1993: 14-16).
Есть фонетические трудности в приближении этих форм друг к другу. В географических названиях финно-угорского субстратного происхождения, однако, система гласных часто испытывала изменения, тогда как согласные кажутся устойчивыми. Возможность чередования гласных а ~ у удостоверяется немалым числом вариантов названий. С фонетической точки зрения ср., например, ойконимы Моровино Большое ~ Муравины (ргн V: 675), Мурашево ~ Марышево (РГН VI: 7) и Моровское ~ Муравское (РГН V: 675) в Новгородской губернии, Марчуги ~ Морчуги в Московской губернии (РГН V: 432), Мурафеево ~ Морафеева ~ Марафеева в Смоленской губернии (РГН VI: 7), Мориловская ~ Марахи в Вятской губернии (РГН V: 674), Мараевка ~ Мураевка в Орловской губернии (РГН V: 403), Мардановская ~ Мурдановская в Вологодской губернии (РГН V: 405) и расположенное на рекеМуромле селение Муромля ~ Маромская в Олонецкой губернии (РГН VI: 482), а также овраг Марушинской ~ Мурашинской в Московской области (Смолицкая 1976: 116) и рекуМурасу ~ Марасу в Казанской губернии с относящимся к ней ойконимом Мураса ~ Мараса ~ Мурас (ВРГ III: 343; РГН VI: 6).
Следует сравнить также варианты названия ойконима в Вятской губернии - Кукмарь ~ Кукморь и параллельное им название Кукмур. Иногда кажется, что варианты одного названия восходят к различным субстратным слоям, как это можно предположить, например, в случае нижегородского ойконима Марьевка ~ Марьино и Мурьино (РГН V: 433; VI: 13). Если это тек, топонимы с закрытым лабиальным у представляют более древний слой, тогда как открытый а принадлежит к более поздним названиям.
В связи со многими топонимами с корнем Му(у)р(V)- географические названия русского происхождения могут быть рассмотрены как семантический сравнительный материал для поддержки этимологии. Иногда эти варианты названий или названия окрестных мест могут оказаться (полу)кальками, но чаще всего они только отражают географические условия окружающей местности, проявляя вероятность основ номинации. Так, один из двух ойконимов Мурановская в Вологодской губернии имеет вариант Высоково (РГН VI: 6). В Рязанской области на упомянутой выше реке Муромке расположено поселение, названное Высоково (Смолицкая 1973: 192; РО: 6). Река Мурушка в бассейне Мокши в Мордовии протекает недалеко от оврага, называемого Крутой (Смолицкая 1976: 258). Вблизи с оврагом Мураевской в юго-восточной части Рязанской области имеется также другой овраг под названием Крутой (Смолицкая 1976: 248).
Ойконим Мурыгина в Калужской губернии имеет вариант названия Красный холм (РГН VI: 13). Недалеко от населенного пункта Муровицы, где река Великая впадает в Псковское озеро, расположено поселение с названием Загорицы и перевоз, названный Горки (РГН VI: 11; Псков). На северо-западном берегу озера Ильмень находятся поселенияГорные-Морыны, Береговые-Морины (НО: 17), упоминаемые в РГН (I6 349; II: 486) как Береговые Морицы и Горные Морицы. В южном углу Владимирской области есть селениеМуратово, расположенное на левом берегу Оки, километрах в шести ниже по течению от Дмитриевых Гор (РГН VI: 6; ВО: 29). Вариант названия вятского ойконима Мурызовцы, а именно Осиновый Мыс (РГН VI: 6; ВО: 29), говорит о расположении населенного пункта.
Село Мýрмино (РГН VI: 10) ~ Muromino (Кузнецов 1910: 109) под Рязанью расположено на бывшем берегу Оки. Жители Мурмина называют этот берег около пяти км в длину -Горá. Река Мýрмаш в южной части Ярославской области - в литературе также Мурмаж (Смирнов 1929: 55) ~ Мурмож ~ Мýмош (Смолицкая 1976: 121; ВРГ III: 346) и на современной карте (ЯО) Мурмиш - называется в некоторых деревнях Гóрская рекá, которая может быть напрямую связана с названием исчезнувшего селения при ней, Горки (РГН II: 480). М. И. Смирнов (1929: 55, 61) подтверждает, что село Перцево, принадлежавшее Горицкому монастырю, носило раньше название Мурмаж. Река Мурмиш берет начало под Перцевом, расположенном на довольно высоком холме. Поблизости упоминается также вторая река Мурмаж ~ Мурмож (Смирнов 1929: 55; Смолицкая 1976: 212). Параллельное название Мурмиш в Архангельской губернии на побережье Мурман, относится к порогу (ВРГ III: 345). На Рязанской земле встречается также параллельное речное название Мурмиш(Смолицкая 1976: 187), а в Перми - ойконим Мурмос (РГН VI: 10).
Многие финские названия с корнем Му(у)р(V)- имеют детерминанты -mäki ‘гора, холм’, vuori ‘гора’ и т. д. Так, например, в Куркиёки имеется две Muromäki, одна из которых - это высокая гора на краю острова, склон которой крутым утесом поднимается прямо из Ладожского озера, а вторая - скалистая гора на берегу озера Ятярви. В Ююпаёки расположена гора Murovuori, с одной стороны которой находится озеро Murojärvi, а с другой - пески Muronkangas (kangas ‘пески’). Muurmäki - это холм с останками доисторической крепости в Паимио и бывшее мелкое поместье на горе в Ювяскюля. Обширная холмистая местность на берегу озера Лупра в Пюхяьярви называется Muuramäki (НА).
Кроме вышеназванных финских топонимов с корнем Му(у)р(V)- и с детерминантом -mäki существует множество других, первоначальный референт которых можно ясно связывать с расположением высоко или на возвышенной местности. Так, один из двух хуторов в деревне Muro в Карьялохья назывался Korkeamäki (‘высокая гора’). Отруб под названием Mäkelä (от mäki ‘гора, холм’) в Тюрвянтё назывался раньше Muuraa (НА).
В Муураме находится хребет Muuramen harju, северный конец которого называется Harjunmäki (‘гора хребта’). Также одна из многих гор в Муураме называется Harju (‘хребет’), которое аппелятивно используется здесь как синоним слову mäki (Cемберг 1953: 68-69). Ниже хребта открывается озеро Muuratjärvi. Отруб на его берегу под названием Harjuрасположен на хребте, холме (Семберг 1953: 16). Даже один из самых больших островов озера Пяйянне - Muuratsalo - имеет холмы и горы (Семберг 1953: 137; НА). В Муураме имеются также обширные пески, Muuramenkangas (НА).
Водные названия иногда связаны с окружающей местностью. Использование имени нарицательного со значением ‘расположено высоко или на возышенной местности’ как детерминанта является нередкой моделью номинации вод в Финляндии (НА). Существование в Муураме семантической модели ‘горное озеро’ в названии Mäkijärvi, возле которого имеются большие горы (НА), является доказательством семантической обоснованности этимологии названия озера Muuratjärvi. Из числа многих других финских лимнонимовMäkijärvi один относится к селу Muuruvesi (vesi ‘вода’), где около этого небольшого озера находится высокая гора (НА). В Финляндии имеется также много озер с названиемHarjujärvi (‘хребетное озеро’) (НА). Так, например, два озера в Савонранта, между которыми имеется хребтовидный перешеек, называются Harjujärvet. Из них вытекат Harjunjoki(‘хребетная река’) (НА).
Гидронимы с подобными семантическими моделями имеются также в русском языке (ср. Фасмер 1956: 766). Ср., например, ярославское озеро Холмец с одноименным селением на нем (ВРГ V: 46; РГН IX: 506), смоленское озеро Холмецкое с относящимся к нему ойконимом Холм (ВРГ V: 46; РГН IX: 505), ярославскую речку Холмская и новгородскую рекуХолмица с относящимися к ним ойконимами Холм (РГН IX: 505; ВРГ V: 46), новгородское озеро Холминское (ВРГ V: 46) и ручей Горний (ВРГ I: 492). Новгородское же озеро Горскоенаходится около местности Бугры (ВРГ I: 502).
Вышеупомянутое село Muurla располагается у центрального озера одноименной коммуны Ylisjärvi (ylinen ‘верхний’), названного теперь по селу также Muurlanjärvi. Из него вода поступает по реке Muurlanjoki в озеро Alasjärvi (alinen ‘нижний’). Народ называет деревню Muurasjärvi на одноименном озере, у водораздела в Пихтипудас, Muuretpää (pää ‘голова, вершина’). Muurasmaa - это лесное угодье в Юлиторнио, расположенное на возвышенности. Деревня Muurola в Рованиеми расположена на песках Muurolankangas, тогда как название же Muurola в Миехиккяля принято связывать с фамилией ее первых поселенцев, Muuronen (НА).
Как в современном финском, так и в русском языке имеются другие существительные, которые могут быть источником возникновения некоторых топонимов с похожим на Му(у)р(V)- корнем. В любом случае контаминации кажутся довольно обычными. Так, детерминант -muro в названии прежде возделываемого болота Ukonmuro в Лаукаа рассматривается как диалектное слово со значением ‘мягкая болотная земля’ (НА). Это вполне правдоподобно, но у болота расположены холм с названием Ukonmuronmäki и скала, названная Ukonmuronkallio (НА). Мы бы поспорили, что в этом случае -muro выступает как детерминант со значением ‘холм’ или ‘скала’ или даже ‘скалистая, холмистая местность’, тогда как атрибут навряд ли обозначает ukko ‘старик’, как это объясняет народ, а именно ‘бог грозы’, высший бог финской народной религии - Укко. Ср., например, Ukonmuru - лесистые пески в Падасьёки, являющиеся, согласно устной традиции местом погребения (НА).
Трудно судить о происхождении некоторых микротопонимов Muromaa в Финляндии (НА), но, учитывая их референты - например, поле и болото, - возможно, что они связаны с упомянутым диалектным словом muro. Однако Muromää, болотное пространство в Саариярви, относится к имению, названному Suomäki (‘болотный холм’) (НА).
Также не убедительно, что часто встречающееся название холма Murronmäki, в каждом случае связано с производными от глагола murtaa ‘ломать’, например, murto (род. muron)‘деревья, сваленные ветром’. Основа номинации, например, у горы Murronmäki в Пялкяне, имеющей сто шестьдесят девять метров высоты, или у высокого лесного угодьяMurronmaa, где расположена гора Murronvuori, в Ююпаёки (НА), должна быть связана с выделяющимся рельефом.
Некоторые географические названия в Финляндии и Карелии, атрибут которых может быть объяснен от слова muurain (‘морошка’), могут в действительности скрывать в своей основе ландшафтный термин *му(у)р(V). Таким образом, например, сказано (НА), что морошка никогда не росла на носу Muurainniemi (niemi ‘мыс, ном’) в Весанто. Muurainsaari[muramsuar´] (saari ‘остров’) является сушей в середине болота в Лапинлахти (НА).
Даже названия, указывающие на болото и связываемые народом с названием ягоды muurain, такие, как Muuramasuo в Сомерниеми (НА), могут первоначально иметь связь и с другого рода референтами. Так, данное Muuramasuo явлется длинным и узким болотом, окруженным лесистыми холмами (НА). Болото Muuramasuo ~ Muuramsuo в Каннелярви находится в деревне под названием Harju (‘хребет’) (НА). Около Muuramsuo в коммуне Лаппи находится крутая скала, названная Muuramsuonkallio (НА).
Наконец, болото Muuramsuo в Падасьёки находится между высокой горой Marjavuori (высотой боле ста семидесяти трех метров) и двумя небольшими озерами, имеющими название Kokojärvet (НА). Корень Maria- едва ли первоначально имел связь с существительным maria ‘ягода’, как это понимается народом, или с соответствующим именем собственным женщины, а он должен соответствовать компоненту -мар(р) во многих топонимах финно-угорского (субстратного) происхождения, например, в Центральной России. Кроме того, корень Koko‑ в вышеупомянутом лимнониме может вполне обосновано быть связан с субстратным компонентом кук(V)- Оба корня мар(ь)- и кук(V)- со многими вариантами имеют общее содержание ‘возвышенное место’ (см. Альквист 1993). Как раз недалеко от другого озера, имеющего параллельное название Kokojärvi , в Кангасала находится гора Kokovuori (НА). Соответственно река Мурма [Мурхма ?] в бассейне Оки в Ивановской области протекает поблизости с рекой Куклянке (Смолицкая 1973: 221), а, например, к Тверской губернии относится ойконим Верх-Марево (РГН II: 53; V: 405).
Другого рода народная этимология имела, вероятно, место в варианте названия Muurainen, острова в плесе Kukkulaselkä (kukkula ‘холмик’)7 в озере Нясиярви, а именно -Muurahainen (muurahainen ‘муравей’) (НА). Имеются также другие сходные топонимы, определения которых не могут быть связаны со значением ‘муравей’, как, например,:Muuraismäki - гора в Харлу на берегу Ладожского озера (более восьмидесяти четырех метров высоты), где берег был назван Muuraisranta (ranta ‘берег’), Muuraismäki - один из самых высоких холмов в Карттула или Muurasmäki - гора в Рииставеси, где близлежащая округа называется по-народному Muuraismäenkylä, Muuraismäki или просто Mäenkylä (‘горная деревня’). Деревня состоит из имений Hiekkaharju (‘песочный хребет’), Väliharju (‘средний хребет’) и Muuraismäki (НА).
По крайней мере, в некоторых случаях изменения, происхождение которых могло иметь место в результате народной этимологии и даже ошибок писцов, кажутся довольно поздними. Так, мелкое поместье Muuraismäki расположено у мыса Muurasmiemi и залива Muuraslahti (lahti ‘залив’) в Уурайнен (НА). Ср. Также варианты названий: Muurainen ~ Muurainsaari ~ в 1817 г. Muroinen ~ остров, Куопио; Muurainmäki ~ Muurainmäki - имение, Рииставеси; Muuraismäki ~ в 1787 г. Muraismäki ~ в 1801 г. Murahaisenmäki - отруб, расположенный на холме, Мултиа и Muurainniemi, иногда Muuranniemi - мыс, Пуоланка (НА).
Народные этимологии и контаминации со стороны русского языка также очевидны. Без сведений о географических обстоятельствах и необходимых других фактов невозможно судить, основываются ли топонимы, подобные названию озера Мурово в Тверской губернии (ВРГ III: 346), на предполагаемом ландшафтном термине или на русском слове, таком, как диалектное мур ‘луговая трава’ (ЭСРЯ III: 10; СРНГ 18: 346) или ‘низкое место, поросшее мелкой травой’ (СРНГ 18: 346). Кромет ого, название болото на Русском СевереМурожное произведено М. Э. Рутом (1983: 114) от русского диалектного слова мурга ‘яма, впадина’, тогда как атрибут названия северного болота Мурболото возводится А. К. Матвеевым и С. М. Стрельниковым (1988: 25) к саамскому mürr (a) ‘дерево’.
Ойконим Муромская в Вятской губернии имеет вариант Муравище (РНГ VI: 12), являющийся близким к муравéй. Многие русские топонимы с основой мурав (V)- или мураш-(ср., напр., СРНГ 18: 352), вероятно, имеют субстратные истоки. Деревня Муравéйка в Ярославской области расположена от пяти до почти сорока метров выше окружающей местности. К Вологодской губернии относится ойконим Муравьевская Горка или просто Горка (РГН VI: 5). Поселение Мурашевское в Вятской губернии называется также Верхняя(РГН VI: 7), а Мурашовская в Вологодской губернии имеет вариант названия Высокая (РГН VI: 7). Населенный пункт Мурашкино Малое в Нижегородской губернии, расположен на реке Горная (РГН VI: 8).
Имеется река Мурещин Яр, впадающая в один из притоков реки Подгорная и река под названием Верхняя Муравлянка в Воронежской губернии (ВРГ III: 342, 345). На основе существования сходной топо-основы Мур(о)м(V)- в отдельных регионах - например, топонимы Муром, Муромка, Муромля, Муромское на Украине и в Беларуси с близлежащими территориями (РГН VI: 12; ВРГ III: 346; Нерознак 1983: 116-117), - ее более широкое распространение не может быть исключено. Согласно Нерознаку (1983: 117), связь последних с названием города Муром, и этнонимом мурома остается неясной.
С названием Муром связывается имя былинного героя Ильи Муромца, упоминаемого в старых, в основном южнорусских, текстах так же, как Муровец, Моровец, и выступающего в финском как Muurovitsa (Соболевский 1890: 230; 1892: 120; ЭСРЯ III: 14). Прозвание упоминается еще, например, в формах Муромець, Муромеч, Мурович, Муравич(ИМ 1958: 66, 162, 256, 306, 409, 546), Муравец и Моромец (Былины: 79, 311). Большое число вариантов легенды свидетельствует, что Илья родом из города Мурома, обычно прибавляя упоминание о близлежащем селе Карачарове (ср. Харвилахти 1985: 39; Былины: 26-27, 235; ИМ 1958: 410; Хведченя 1994: 145), где люди до сих пор считают семью Гущиных потомками героя, имеющего прозвище Мýромец (ср. Тагунова 1973: 355).
Путешествие Ильи Муромца в Киев, его пребывание там и героические поступки подчеркнуты фольклорной традицией. Соответствующие топонимы на Украине и в Беларуси могут, в принципе, рассматриваться как переносные названия в результате сильного влияния в Киеве, легендарного муромца, историческая основа которого, согласно А. Соболевскому (1892: 121), не отрицаема. Выделяется положение города Мурома как торгового центра, куда, согласно ЭС (39: 217), «съезжались торговые гости из Киева, Чернигова...». Наличие подобных связей могло бы влиять и на переносность названий, но она, в своей недоказываемости, имеет опасное начало. Так, варианты, по крайней мере, некоторых южнорусских названий указывают на другой фон: южный город Моровск или Моровеск именовался севернее Муромеск и шлях с названием Муравский был названМуромский (Соболевский 1892: 120). Основа номинации должна взвешиваться в каждоя конкретном случае отдельно.
Местоположение древнего центра муромцев соответствует предложенной этимологии и поддерживает ее: наиболее плотно заселенным было муромское побережье Оки (АКР ВО6 39), где местность делается холмистой по мере приближения к берегам реки Оки. Возвышенности тянутся по левой стороне реки Оки от границы бывшего Меленковского уезда, а затем понижаются и за рекой Ушною сливаются с равниной (ЭС 39: 217). По словам карачаровского рыбака «Муром начинается на высоком месте, а дальше деревни Панфилово уже берег ниже примерно до Дмитриевых гор».
Таким образом, сердце муромы охватывает наиболее холмистую территорию по реке Оке, и город Муром расположен на ее высоком левом берегу (ЭС 39: 216). Мы предполагаем, что племя мурома получило свое название по древнему городу, по месту, которое, само по себе могло быть названо уже до муромского периода.
Достаточно часто места по водным путям, особенно по рекам, названы в русском языке Гора, обычно с помощью какого-нибудь определения, а также Горка, Горки, Холм, Холмы и т. д. (см. РГН II: 429-451, 467-482; IX: 504-509). Так, например, в ярославских говорах словом горá обозначают ‘высокий берег реки’, ‘крутой или пологий склон в овраге’,‘возвышенность над низким местом, хотя бы ровная - равнина, т. е. тот же уступ’ (ЯОС 3: 96). Согласно Г. Я. Симиной (1980: 15), населенные пункты на высоком берегу реки Пинеги или ее притоков назваются гора. Так, в том же бывшем селе Карачарове, уже относящемся к самому городу Мурому, один из концов называется Горá.
Соответственно, высóтчина - это ‘люди, живущие на высоком берегу Волги’ (ЯОС 3: 57), а существительным гóрский могут быть названы ‘люди, живущие на горе’ (ЯОС 3: 101). Соответствующим образом жители Мурома, муромцы вполне ожидаемо могли быть названы ‘горными’. Интересный аналогичный случай на уровне этнонимии можно видеть в названии группы марийцев, заселяющей высокий правый берег Волги: в противопоставлении диалектной группе левого берега, названной луговые марийцы, эти носители юго-западных диалектов называются горными.
Литература:
Агеева Р. А. Страны и народы: происхождение названий. М., 1990.
АКР ВО. Археологическая карта России. Владимирская область. // Под редакцией Ю. А. Краснова. М., 1995.
Альквист = Ahlgvist, Arja. Ihmar’ja Kuhmar’. - Festschrift für Raija Bartens zum 25.10.1993. Mémoires de la Société Finno-ougrienne, 215. Helsinki, 1-19.
Альквист = Ahlgvist, Arja. Merjalaiset - suurten järvien kansaa. Virittäjä, 24-55.
Барсов Н. П. Очерки русской исторической географии. География начальной летописи. Варшава, 1873.
Былины = Былины в записях и перессказах XVII-XVIII веков. Отв. ред. А. М. Астахова. М.-Л., 1960.
ВО = Владимирская область. Топографическая карта. Масштаб 1 : 2000 000. ВТУ ГШ, 1998.
ВРГ = Wörterbuch der russischen Gewässernsmen. (Zusammengestellit unter Leitung) von Max Vasmer, Band. I-V, Nachtrag. Berlin (- Wiesbaden)? 1961-1973.
Голубева Л. А. Поволжские финны. (Мурома) // Финно-угры и балты в эпоху средневековья. Отв. ред. В. В. Седов. М., 81-92.
Грот Я. Н. Заметка о топографических названиях вообще // Журнал Министерства народного просвещения. Часть CXXXVI, 1867, ноябрь. С. 617-628.
Дубынин А. Ф. О племенной принадлежности населения северной окраины Муромской земли. - Советская Археология, 1966, № 3. С. 67-79.
ИМ = Старостин Василий. Илья Муромец. Богатырские былины. М., 1967.
Киркинен = Kirkinen Heikki. Merjasta Mikkeliin. - Inkerin teillä. Kalevalaseuran vuosikirja, 69-70. Helsinki, стр. 242-265.
Кузнецов С. К. Русская историческая география. // Курс лекций, читанных в Московском Археологическом Институте в 1907-1908 г. Вып. I (меря, мещера, мурома, весь). М., 1910.
Лехтиранта = Kehtiranta, Juhani. Yhteissaamelainen sanasto. Mémoires de la Société Finno-ougrienne, 200. Helsinki.
Матвеев А. К., Стрельников С. М. Лексические параллели между диалектами белозерских и кильдинских саамов (по данным топонимии) // Этимологические исследования. Сборник научных трудов. Свердловск, 1988. С. 23-27.
Мельникова Е. А. Древнескандинавские географисекие сочинения // Тексты, перевод, комментарий под ред. В. Л. Янина. М., 1986.
МО = Москва и Московская область. Топографическая карта. 1 : 200 000. Изд. 2-ое перераб. И доп. М., 1996.
НА = Nimiarkisto. Yleiskokoelmat. (Сохраняется в Kotimaisten kielten tutkimuskeskus / Nimiarkisto, Helsinki).
Нерознак В. П. Названия древнерусских городов. М., 1983.
Никонов В. А. Краткий топонимический словарь. М., 1966.
НО = Новгородская область. Топографическая карта. Масштаб 1 : 200 000. ВТУ ГШ, 1997.
ПВЛ = Лаврентьевская летопись. // Полное собрание русских летописей. Т. 1-й. М., 1997.
Попов А. И. Финноугорские языки и лексика русских говоров. - Studia Slavica Academiae Scientiarum Hungaricae. Tomus X. Budapest, 445-449.
Попов А. И. Географические названия. (Введение в топонимику). М.-Л., 1965.
Попов А. И. Названия народов СССР. Введение в этнонимику. Л., 1973.
Псков. О-35-XXIII. 1 : 200 000. ГУГК СССР [1991].
Равила = Ravila, Paavo. Merja und tscheremissen. - Anzeiger der Finnisch-Ugrischen Forschungen, XXVI, 1, 19-26.
РБС = Русский биографический словарь. Лабзина-Ляшенко. М., 1992. (Репр. 1862 г.).
РГН = Russisches Geogrphisches Namenbuch. Begründet von Max Vasmer. Herausgegeben von (Max Vasmer und) Herbert Bräuer. Band I -XI. Wiesbaden, 1964-1988.
РК = Республика Карелия. Топографическая карта. Масштаб 1 : 200 00. ВТУ ГШ, 1997.
РО = Рязанская область. Топографическая карта. Масштаб 1 : 200 000. ВТУ ГШ [1995].
Рут М. Э. Несколько замечаний о методике сбора и первичной обработки субстратной лексики и топонимии. // Методы топонимических исследований. Сборник научных трудов. Свердловск, 1983. С. 111-115.
Седов В. В. Введение // Финно-угры и балты в эпоху средневековья. Отв. Ред. В. В. Седов. М., 1987. С. 5-10.
Семберг 1953 = Semberg, Lyyli. Muuramen pitäjän Muuramen kylän paikannimisto. 159 стр. (Сохраняется в Kotimaisten kielten tutkimuskeskus / Nimiarkisto, Helsinki).
Симина Г. Я. Географические названия (по материалам письменных памятников и современной топонимики Пинежья). Л., 1980.
Смирнов М. И. Историко-географическая (хорографическая) номенклатура Переславль-Залесского края. (Материалы для ее изучения) // Труды Переславль-Залесского Историко-Художественного и Краеведного Музея. XI вып. Переславль-Залесский, 1929.
Смолицкая Г. П. Гидронимия бассейна Оки. (Список рек и озер). М., 1976.
Соболевский А. К вопросу о прозвище былинного Ильи. // Этнографическое обзрение, № 3, 1890. С. 230-231.
СРНГ = Словарь русских народных говоров. Гл. ред. Ф. П. Филин (1-23), Ф. П. Сороколетов (24-31). Вып. 1-31. М.-Л. (СПб.), 1965-1997. [Изд. незакончено].
ССА = Suomen sanojen alkuperä. Etymologinen sanakirja. 1. Erkki Itkonen, Ulla-Maija Kulonen, 2. - Ulla-Maija Kulonen. Helsinki, 1992. [Изд. незакончено].
Тагунова В. И. Топонимия Муромской земли в народных преданиях и легендах // Ономастика Поволжья. 3. Материалы III конференции по ономастике Поволжья. Уфа, 1973. С. 353-356.
Третьяков П. Н. У истоков древнерусской народности. // Материалы и исследования по археологии СССР. Л., 1970. С. 179.
Фасмер 1935 = Vasmer, Max. Beiträge zur historischen Völkerkunde Osteuropas. III Merja und Tscheremissen. - Schriften zur slavischen Altertumskunde und Namenkunde. Herausgegeben von Herbert Bräuer. I Band. Berlin, 1971, 345-420. [Репр.]
Фасмер 1939 = Vasmer, Max. Beiträge zur slavischen Alterumskunde: XVI. Methodisches zum Merja-Problem. - Schiften zur slavischen Altertumskunde und Namenkunde. Herausgegeben von Herbert Bräuer. I Band. Berlin, 1971, 524-530. [Репр.]
Фасмер 1956 = Vasmer, Max. The Meaning of Russian River Names. Oxford Slavonic Papers, 6. - Schiften zur slavischen Altertumskunde und Namenkunde. Herausgegeben von Herbert Bräuer. II Band. Berlin, 1971, 765-775. [Репр.]
Хакулинен 1979 = Hakulinen, Lauri. Suomen kielen rakenne ja kehyts. Neljäs, korjaayu ja lisätty painos. Keuruu.
Харвилахти 1985 = Harvilahti, Lauri. Bylinat. Venäläistä kertomarunoutta. Tietolipas, 98. Pieksämäki.
Хведченя С. Б. = Русский богатырь Илья из града Мурома // Уваровские чтения-II. Муром, 21-23 апреля 1993 г. Муромский историко-хдожественный музейю - М., 1994. С. 143-146.
ЭС = Ф. А Брокгауз, И. А. Ефрон (изд.). Энциклопедический словарь. Том 1-81, доп. 1-4. Спб., 1890-1907.
ЭСРЯ = Фасмер, Макс. Этимологический словарь русского языка. Перевод с немецкого и дополнения О. Н. Трубачева. Т. I-IV. М., 1964-1973.
Эуропеус 1968 = Europaeus, D. E. D. Tietoja suomalais-ungarilaisten kansain muinaisista olopaikoista. I Jasko. - Suomi, II Jasko. Helsinki, 1-190.
ЯО = Ярославская область. Общегеграфическая карта. Масштаб 1 : 200 000. М., 1993.
ЯОС = Ярославский областной словарь. Отв. науч. ред. Г. Г. Мельниченко. I - X . Ярославль, 1981-1991.
Ссылки:
1 Данная статья опубликована в сокращенном виде на английском языке под заглавием The Ethnonym Muroma в сборнике Finnisch-ugrische Sprachen in Kontakt. Vorträge des Symposiums aus 30-jahrigen Bestehens der Finnougristik an der Rijksuniversiteit Groningen, 21-23. November 1996 (Maastricht, 1996, стр. 47-54). Работа проделена при финансировании Академии Финляндии в 1996 г., оформеление на русском языке - с помощью Культурного Фонда Финляндии в 1998 г.
2 Отрывок из былины «Илья Муромец» (ИМ 1967: 44).
3 V обозначает любой гласный звук.
4 Для определения местоположения некоторых географических объектов, приведенных в тексте, использован ряд современных карт областей России. Они указаны в источниках только в том случае, если информация почерпнута из них нпосредственно (географические названия или состояние местности).
5 В дальнейшем уделяется немало внимания финской и карельской топонимии как сравнительному материалу, что делается по причине ее лучшей собранности.
6 Семантически русское слово холм можно сравнить с соответствиями (по заимствованию) в германских языках с ообозначением ‘остров’ (см. ЭСРЯ IV: 255).
7 Если атрибут kukkula первоначально не восходит к саамскому источнику с совершенно иной семантикой, а именно *kükkë ‘длинный’ (см. Лехтиранта 1989: 58).
Л. А. Михайлова, В. Я. Чернышев
НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ РАСКОПОК В СПАСО-ПРЕОБРАЖЕНСКОМ МОНАСТЫРЕ Г. МУРОМА
Известно, что сведения о ранней истории Спасо-Преображенского монастыря г. Мурома очень незначительны и сводятся к двум источникам. «Повесть о водворении христианства в Муроме» говорит о том, что в 988 г. князь Глеб, получивший в удел г. Муром от отца своего - киевского князя Владимира Святославича, встретил сопротивление во введении христианства в городе, покинул его и в двух верстах от города построил укрепленную усадьбу и церковь Спаса, т. е. основал княжескую резиденцию.1 Видимо, после гибели князя Глеба она была преобразована в монастырь.2 Второе упоминание непосредственно монастыря св. Спаса относится к 1096 г. и связано с гибелью Изяслава - сына Владимира Мономаха: «Изяслава же взяли и положили в монастыре св. Спаса, и оттуда перенесли его в Новгород».3 Ссылки на эти источники повторены многократно4 и давно требуют археологического подтверждения.
{img}На протяжении многих десятилетий территория Спасо-Преображенского монастыря была не только недоступна для археологов, но и интенсивно застраивалась без всякого предварительного обследования культурного слоя или наблюдения за земляными работами (Рис. 1). Это принесло невосполнимые утраты для культурных напластований столь значимого в истории г. Мурома памятника. Первая и единственная попытка археологического обследования мыса, на котором расположен Спасский монастырь, была предпринята Н. Н. Ворониным в 1946 г., когда он «обследовал осыпи горы под монастырем» и пришел к выводу, что «поздняя керамика решительно господствует».5 Наши наблюдения вблизи монастырских стен (по Октябрьскому переулку, напротив СВ башни монастыря) зафиксировали культурный слой с белоглиняной керамикой, датируемой не ранее XV в.6
В 1996 г., в соответствии с решением Владимирской епархии о возведении часовни к юбилею возвращенного церкви монастыря, нами были проведены археологические изыскания на строительной площадке (работы проводились на средства Комитета по культуре Владимирской области при непосредственном участии Государственного центра по учету, использованию и реставрации памятников истории и культуры. Авторы - Ю. Э. Жарнов, Н. Н. Мошенина).
В раскопе, размерами 6 х 6 м, разбитом, согласно проекту, в двадцати метрах к югу от Спасо-Преображенского собора (Рис. 1), был зафиксирован полностью переотложенный культурный слой. Он состоял из рыхлой земли темно-серого, почти черного цвета. В верхней части толщиной 18-66 см он содержал большое количество строительного мусора; в нижней, толщиной 8-40 см - имел примеси материковой глины в виде включений и линз с небольшим содержанием извести. В нескольких местах фиксировалась предматериковая супесь. Исключением являлась яма № 2, прослеженная на границе квадратов четыре и семь, с наклонными стенками и вогнутым дном, черный рыхлый грунт заполнения которой помимо включений печины и колотых камней содержал культурные остатки домонгольского времени.7
Сильная нарушенность культурного слоя объяснялась несколькими причинами: наличием кладбища, функционирующего с XVII в. по двадцатые годы XX в. (в раскопе обнаружено четырнадцать могильных ям); интенсивным монастырским строительством в XVI-XVII вв.; современным строительством и нивелировкой поверхности для нужд воинской части.
Таким образом, судить о содержании культурного слоя раскопа мы можем только на основании керамики и находок.
{img}Коллекция керамического материала состоит из четырехсот десяти обломков разновременных сосудов. Девяносто четыре из них - фрагменты чернолощеных горшков, бытовавших с XVI по XIX вв.; сто девяносто восемь - обломки гончарных буро-коричневых горшков, датируемых, видимо, XIV-XV вв.; сто - фрагменты белоглиняных сосудов в основном XV в.; шестнадцать - принадлежат гончарным древнерусским сосудам (Рис. 2/2; 4/6); два - представляют лепную муромскую посуду (один - подлощенный, Рис. 2/1, 3) Фото243-2.jpg. Из нетронутого слоя на дне ямы № 2 происходят всего четыре фрагмента древнерусских горшков, вместе с которыми обнаружен слегка ошлакованный обломок венчика лепного сосуда (Рис. 2/1).
Индивидуальные находки из раскопа очень немногочисленны, их двадцать две.
{img}Среди них: пять обломков керамических плиток пола, толщиной 4, 2-4, 4 см, датируемых по определению В. П. Глазова XVII в.; фрагменты красноглиняных печных изразцов, относящихся к XVII в.; обломок поливного изразца - к XVIII в. Обломки точильных брусков, бытовавших длительное время и залегавших в переотложениях, не могут быть продатированы. Датировку XVIII в. имеет и бронзовая фигурная книжная застежка с циркульным орнаментом (Рис. 3/8).
Остальные десять находок относятся к домонгольскому времени: три фрагмента стенок амфор, железная дужка замка (Рис. 3/7), известняковое грузило (Рис. 3/6), обломки трех стеклянных браслетов (Рис. 3/1, 3), фрагмент железного шила. Фрагмент стеклянного браслета, шило и грузило найдены в яме № 2, в древнерусском слое. Другие синхронные находки зафиксированы в переотложениях, в том числе - бронзовая накладка, имеющая форму треугольника с вогнутым основанием и едва заметный орнамент по периметру в виде косых насечек (Рис. 3/4). Отсутствие аналогий данной находке в финно-угорских и древнерусских материалах не позволяет достоверно говорить о ее датировке. Накладка может относится и к более позднему времени.
На основании вышеизложенного можно констатировать, что мыс второй надпойменной террасы р. Оки, ограниченный с севера и юга глубокими оврагами, в домонгольский период был заселен. Вероятно, первоначально здесь было муромское селище. Достоверно можно говорить о древнерусском поселении, тип которого пока не определим. Незначительность количества древнерусской круговой керамики свидетельствует либо о слабой насыщенности домонгольского слоя, либо о периферийности исследованного участка поселения.
Амфоры и стеклянные браслеты - предметы привозные для Северо-Восточной Руси. Их принято относить более к городскому обиходу, нежели к сельскому. Однако территориальная близость этого поселения к древнерусскому Мурому XI - начала XIII вв. не исключает наличия таких вещей и у обитателей селища. Максимум интенсивности проникновения стеклянных браслетов в северо-восточные земли из Киева, основного поставщика стекла, относится ко второй половине XII - первой трети XIII вв.8 Амфоры появились в крупных древнерусских городах (например - Киеве и Новгороде) во второй половине X в. и использовались до середины XIII в., но самый массовый их привоз приходится на первую половину XII в.9 В связи с этим наши хорошо датируемые находки невозможно соотнести с 998-1015 гг. - периодом функционирования предполагаемой княжеской резиденции.
Полученные нами данные предварительны, т. к. результативными на данном памятнике могут являться только планомерные раскопки большими площадями.
Ссылки:
1 Повесть о водворении христианства в Муроме // Памятники старинной русской литературы. Спб, 1860. Вып. 1. С. 229.
2 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Спб, 1892. Т. 2. С. 76.
3 ПВЛ. 1950. Т. 1.
4 Титов А. А. Историческое обозрение города Мурома. С. 9-10; Богатов И. П. Город Муром в VIII - XVI вв. Муром, 1947.; Добрынкин В. Н. Муром прежде и теперь. М., 1903. С. 11; Травчетов Н. П. Город Муром и его достопримечательности. Владимир, 1903. С. 5, 112; Рябинкин Н. Г. Памятники древней письменности Спасского монастыря в городе Муроме. Владимир, 1892; Мисаил (Смирнов), архимандрит. Муромский Спасский монастырь. ВГВ, 1887.
5 Воронин Н. Н., Горюнова Е. И. Отчет о работе Муромской экспедиции ИА АН СССР в 1946 г. // Архив ИА РАН. Р1. № 79. С. 11.
6 Михайлова Л. А. Отчет о выполнении предварительных и натурных исследований для составления «Карты культурного слоя г. Мурома» // Архив МИХМ. С. 29. Рис. 29.
7 Там же. Рис. 11.
8 Полубояринова М. Д. Стеклянные браслеты Древнего Новгорода // МИА. М., 1963. № 117. С. 155; Столярова Е. К. Происхождение и хронология стеклянных изделий Москвы XII-XIV вв. // РА. 1997. № 4. С. 97.
9 Колчин Б. А. Хронология новгородских древностей // Новгородский сборник. 50 лет раскопок Новгорода. М., 1982. С. 175.
В. В. Бейлекчи
МУРОМСКИЙ МОГИЛЬНИК У c. АЛЕКСАНДРОВКА
Осенью 1967 г. учащиеся муромской средней школы № 20 в насыпном грунте, происходящем с территории сада стрелочного завода, расположенного вдоль ручья Молондайка - левого притока р. Илевна, в одном километре к югу от с. Александровка - пригорода Мурома, обнаружили остатки разрушенных погребальных комплексов, инвентарь которых доставили в музей. Приведу описания вещей.
{img}Два, близких диаметров, широкосрединных усатых перстня белого металла с продольным рельефным ребром по щитку. Один декорирован по обе стороны ребра прокатками крупного «зигзагообразного» колесика (Рис. 1/10). Второй орнаментирован так же, но мелкозубым колесиком и с прокатками в виде треугольников вершинами к краям щитка (Рис. 1/11) Фото246.jpg. Этого же типа фрагментированный перстень белого металла, меньшего диаметра, с орнаментацией «зигзагообразным» колесиком по границам ребра. Аналогичный перстень белого металла, малого диаметра, с неорнаментированным щитком (Рис. 1/12).
Две бронзовые шумящие подвески (Рис. 1/2), состоящие из литой пластинки, имитирующей проволочную навивку, с псевдосканным оформлением верха, украшенного группками из трех шариков псевдозерни, с девятью колечками снизу, к которым с помощью двухзвенных витых проволочных цепочек прикреплены лапчатые привески.
Конек-подвеска бронзовый литой, в подражание наборным (Рис. 1/1): тулово узкое и длинное, повернуто вправо, отлито по модели, основу которой составляла косоплетка. Голова на короткой шее опущена, края носа и нижней губы оформлены шариками ложной зерни; ушки и грива обозначены семью небольшими выступами. На спинке - массивная полукруглая петля, соединенная с шеей конька двумя проволочными тяжами. Снизу припаяны восемь литых полутрубочек, подражающих проволочной спирали, с паяными снизу проволочными кольцами. Загнутый книзу конец туловища оканчивается аналогичными парными, под углом друг к другу, полутрубочками – «ногами». К петлям привешены однощелевые бубенчики. Задняя треть туловища в древности была обломлена с перекрутом.
Бронзовые щитковые проволочные височные кольца: одно - с напущенной литой (в подражание витым проволочным) двухзвеньевой с «лапкой» привеской (Рис. 1/6); второе - с однозвеньевой лапчатой привеской (Рис. 1/5).
Серьги: две парные бронзовые пластинчатые лунницы, серповидной формы, с рельефным невысоким ребром в центральной части щитка (Рис. 1/7).
Два бронзовых несомкнутых браслета из тонкой пластины (Рис. 1/13), концы которых плавно расширяются, а оконечности отогнуты на внешнюю сторону и расплющены. Концы браслетов орнаментированы двумя длинными расходящимися от центра и одной короткой по центру прокатками мелкозубого двустороннего колесика.
Браслеты бронзовые дротовые разомкнутые близких диаметров: два - из дрота квадратного сечения со слабо расплющенными концами (Рис. 1/3); один - из дрота квадратного сечения с очень слабо расплющенными концами (Рис. 1/4); два - из дрота прямоугольного сечения с расплющенными концами (Рис. 1/14); один - из дрота восьмигранного сечения с подшлифованными ребрами и расплющенными концами (Рис. 1/8); два - из дрота восьмигранного сечения со шлифованными ребрами и слабо расплющенными концами, украшенными снаружи продольными лентами пунсонного орнамента (Рис. 1/9).
Малого диаметра кованый бронзовый шляпкоконечный браслет из дрота подквадратного сечения со шлифованными наружными ребрами (Рис. 1/15).
Шестнадцать целых и два фрагмента двухзвеньевых привесок (Рис. 1/16), состоящих из литых, подражающих проволочным витым, трубочек, с двумя отходящими под углом полутрубочками с кольцами, к которым через звено привешены «лапки». Этот набор, видимо, составлял ожерелье.
{img}Железный проушной универсальный узколезвийный колуновидный топор с верхними и нижними щекавицами (Рис. 2/1). Железный малый кузнечный молоток с разбитым бойком, овальным отверстием под деревянную рукоятку и почти прямой оконечностью остряка (Рис. 2/2). Железная ювелирная наковальня без рога с подквадратной лицевой площадкой и тупоконечной нижней частью, которой она вставлялась в деревянный чурбак (Рис. 2/3).
Два археологически целых лепных горшка; верхняя часть еще одного горшка; несколько фрагментов не восстановимого сосуда и фрагмент венчика миски. Вся керамика сформована из глиняного теста с примесью средней и крупной фракции шамота; сквозного неравномерного обжига; с заглаженной поверхностью серо - коричневого цвета. Первый горшок (Рис. 2/4) - высоких пропорций и плавной профилировки, с отклоненным венчиком; диаметр плоского донца близок диаметру венчика; наибольшее расширение тулова приходится на середину высоты. Второй горшок (Рис. 2/5) - средних пропорций, усеченно-сфероконической формы, с плавно отогнутым венчиком и плоским донцем с закраиной; наибольшее расширение тулова приходится на верхнюю треть высоты. Верхняя часть (Рис. 2/6) принадлежала мисковидному горшку высоких пропорций, с отклоненным венчиком и наибольшим расширением, приходящимся на верхнюю треть высоты. Небольшой фрагмент венчика, с загнутым внутрь краем, принадлежал миске или мисковидному сосуду.
Весь инвентарь характерен культуре муромы и аналогичен материалам других могильников. Обращусь к датировкам и аналогиям.
Широкосрединные усатые перстни, как орнаментированные, так и простые, были в обиходе муромы во второй половине X - первой половине XI вв.1 Шумящие подвески от подгрудного ожерелья характерны для муромских погребений X - первой половины XI вв.2 Литой конек-подвеска по классификации Л. А. Голубевой относится к Типу 3, Варианту 1 муромских подвесок, датируемому X-XI вв.;3 александровская подвеска уникальна. Щитковые височные кольца при общей датировке такого типа украшений VIII - первой половины XI вв.4 по наличию привесок и небольшому размеру щитка могут быть отнесены к стадии вытеснения их бронзовыми серьгами-лунницами, бытовавшими на заключительном этапе истории муромы, т. е. ко второй половине X - первой половине XI вв.5 Пластинчатые браслеты с завернутыми концами появились в X в. и использовались до второй половины XI в.6 Дротовые браслеты с расплющенными концами бытовали у муромы со второй половины X в.7 Шляпкоконечные браслеты - более раннее украшение, они датируются периодом VIII - началом IX вв.8 Ожерелья из двухзвеньевых шумящих привесок были распространены на Нижней Оке во второй половине X - первой половине XI вв.9
Топор относится по А. Н. Кирпичникову к характерному для Муромщины архаичному типу VIII. А. Е. Леонтьев аналогичные топоры с Сарского городища определяет как «собственно мерянские» и датирует VII-X вв.10 Молоток - крайне редкая для муромы находка; здесь и в окрестных землях более известны ювелирные молоточки. Близкие кузнечные молотки происходят из новгородских слоев XIII в.11 Наковаленки без рога, подобные александровской, найдены при раскопках мерянского слоя городища Попово (Ухтубужское) и марийского «Чертова городища».12
Датировка керамики выглядит следующим образом: по классификации В. В. Гришакова усеченно-сфероконический горшок (Рис. 2/5) принадлежит типу А8с, бытовавшему в IX в.;13 округлобокий горшок (Рис. 2/4) относится к типу А5б, период существования которого ограничен X в.;14 верхняя часть мисковидного горшка (Рис. 2/6) определяется типом Г22и, бытовавшим в X - первой половине XI вв.15
Инвентарь в целом принадлежит периоду X - первой половине XI вв., лишь два предмета - шляпкоконечный браслет и усеченно - сфероконический горшок могут быть отнесены к IX в. Количество разрушенных погребений, таким образом, составляет не менее четырех, одно из которых - наиболее раннее, с браслетом и горшком; второе - с топором и, возможно, молотком - мужское, более позднее; третье, из которого происходят височные кольца с привесками и четвертое, выделяемое по серьгам-лунницам, относятся к еще более позднему времени.
К сожалению, предполагаемая территория могильника занята дачными хозяйствами, что не дает надежды на вскрытие сплошных площадей, однако зондажи по берегам ручья могут локализовать данный памятник с достаточной точностью. Могу отметить, что знаменитый Подболотский могильник и окрестные селища тоже расположены в зоне водоразбора р. Илевна, т.е. плотность заселения раннесредневековой округи Мурома, видимо, была значительнее, чем мы полагаем.
Ссылки:
1 Гришаков В. В., Зеленеев Ю. А. Мурома VII-XI вв. Учебное пособие. Йошкар-Ола, 1990. С. 30. Рис. 8/41.
2 Там же. С. 29. Рис. 8/39.
3 Голубева Л. А. Зооморфные украшения финно-угров. САИ Е1-59. М., 1979. С. 35-36.
4 Гришаков. В. В., Зеленеев Ю. А. Указ. соч. С. 24, 30. Рис. 8/13.
5 Там же. С. 30. Рис. 8/33.
6 Там же. С. 29, 30. Рис. 8/43.
7 Там же. С. 30. Рис. 8/44.
8 Там же. С. 25.
9 Там же. С. 30. Рис. 8/38.
10 Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Вып. 2. САИ Е1-36. М.-Л., 1966. С. 39-43. Рис. 6.; Леонтьев А. Е. Археология мери. К предыстории Северо-Востока Руси. М., 1996. С. 122. Рис. 45/5.
11 Колчин Б. А. Железообрабатывающее ремесло Новгорода Великого //Труды Новгородской археологической экспедиции. Т. II. МИА № 65. М., 1959. С. 17. Рис. 4/3.
12 Финно-угры и балты в эпоху средневековья. Археология СССР. М., 1987. Таб. XXX/27, XLIX/21.
13 Гришаков В. В. Керамика финно-угорских племен Правобережья Волги в эпоху раннего средневековья. Йошкар-Ола, 1993. С. 97. Рис. 14.2/10.
14 Там же. С. 98. Рис. 14.2/22.
15 Там же. С. 99. Рис. 14.2/30.
дата обновления:
08-04-2014