Из истории Муромского кремля XVII века

 

Муромский кремль, как и Муром в целом, не  ользовался особым вниманием исследователей. Все они, вслед за А. А. Титовым, характеризовали его, основываясь на описи Мурома 1636-1637 гг., при этом отмечалось, что сооружения кремля были весьма в ветхом состоянии и во многих местах требовали починки. Следующей хронологической вехой в истории кремля становится XVIII век, даже его середина, – время, когда кремль постепенно ветшал и во второй половине столетия его остатки были окончательно разобраны1. При этом из поля зрения исследователей совершенно выпадает период с середины XVII до середины XVIII века; в частности, относящийся к первой половине XVIII в. Эта лакуна в какой-то мере оказалась заполненной обнаруженным планом муромского кремля, датированным мною сороковыми годами XVIII столетия2. Между тем важнейший и наиболее документированный период истории этого сооружения, относящийся к 60-70 гг. XVII в., остается неизвестным. Именно его в предельно общих чертах я и хочу охарактеризовать. Это поз­воляет сделать ряд документов, которые ранее не были использованы исследователями. Некоторые из них мне указала Е. В. Синицына, за что приношу ей благодарность.

Как уже отмечалось исследователями, Писцовая книга 1636-1637 гг. зафиксировала весьма ветхое состояние муромского кремля, требовавшего либо капитальной починки, либо полной реконструкции3. Не исключено, что после 1637 года и до 1665 года такие работы проводились, но пока о них ничего не известно. Зато от 1665 г. до нас дошла «Книга городового дела Мурома», составленная Яковом Петровичем Загряжским4. Книга датируется маем этого года. Из нее следует, что весь кремль был к этому времени сделан заново, но в соответствии со старым планом. Он включал в себя три проезжие шестиугольные башни, две шестиугольные глухие угловые башни и девять глухих четырехугольных башен, располагавшихся в пряслах стен. Проезжие башни завершались смотровыми вышками с «вестовыми» колоколами, глухие – просто маковицами. Башни соединялись четырнадцатью пряслами стены. Общая длина сооружения составляла 532 трехаршинных сажени5. Сравнение с описью 1636-1637гг. показывает, что в целом новое сооружение почти в точности повторяет предшествующее. Небольшое различие в общей длине крепости (552 сажени в старой и 532 – в новой) возможно объясняется тем, что новая крепость могла дальше отступить от берега реки из-за «водяного подмоя». В 1740-е годы восточная стена крепости оказалась разрушенной под воздействием течения реки6. Такая опасность могла учитываться строителями 60-х гг. XVII в., тем более, что «водяной подмой» упоминается в «Книге городового дела» 1665 г.7 

Вероятно, к маю 1665 г., ко времени составления «Книги городового дела», крепость была отстроена полностью. Во всяком случае, в июне того же года в росписном списке, составленном при передаче города от воеводы Дмитрия Ивановича Карамалина воеводе Михаиле Федосеевичу Лошакову, упоминается «город новой», без каких-либо указаний на незавершенность строительства8. 

Однако этой вновь отстроенной крепости суждено было простоять всего только шесть лет. Восьмого мая 1671 г., при воеводе князе Афанасии Шеховском, «в Муроме город весь (имеется ввиду крепость. – С. С.) и приказная и губные избы, и тюрьма, и городовой большой мост, и воеводский двор погорели» 9. Не исключено, что именно по этой причине воевода Афанасий Шеховской был вскоре сменен новым воеводой – Иваном Чертковым, имя которого мы встречаем в документах, начиная с июля 1671 г.10. А уже 23 мая был написан указ Алексея Михайловича, в котором приказывалось «рыскать накрепко, от чего в Муроме учинился пожар»11. К сожалению, результаты этого розыска мне неизвестны. Однако на основании ряда других документов можно, как кажется, высказать некоторые предположения.

За год до пожара 1671 г., 18 мая 1670 г., в приказную избу к воеводе Афанасию Шеховскому был приведен некий «раскольник старец Иван». Раскольника задержал приказной человек Троице-Сергиева монастыря села Дуброва Никита Болванов. При раскольнике были найдены какие-то «письма», «его, старцеви руки». Видимо «письма» (а так могли назвать любой текст, вплоть до антиправительственных призывов) оказались настолько предосудительного содержания, что уже на следующий день воевода отсылает их, сопроводив своей отпиской, с муромским пушкарем Оськой Волосявкиным в Москву, в Разрядный приказ. Но в Москве на отписку муромского вое­воды никак не отреагировали. 

Между тем, в Муроме события, связанные со старцем Иваном, продолжали развиваться. 12 июня 1670 г., «за час до вечера», загорелся шатер у одной из башен новопостроенного кремля. Воевода Афанасий Шеховской доносил в Москву, что шатер был зажжен «порохом и серою, и трудом (вероятно, трутом. – С. С.), и спицами». Пожар удалось погасить. Его причиной воевода был склонен считать действия неизвестных зло­умышленников, «таких же воров и неведомых раскольников», как старец Иван. Поджог заставил воеводу днем и ночью держать у крепостных ворот «для береженья» муромских стрельцов и посадских людей. Но стрельцов в Муроме было только десять человек и поэтому воевода пишет, обращаясь к царю, что после случившегося «его старца Ивана, мне, холопу твоему, опасно держать». Далее, с редкой прозорливостью, он отмечает: «И какая, государь, впредь от него, старца Ивана, и от товарищев, неведомых воров и раскольников, повреждение или поруха учинитца, и в том мне, холопу твоему, от тебя, великого государя, в пене и в опале не быть. И о том, что ты, великий государь, мне, холопу твоему, укажешь?»12 К сожалению, помету – резолюцию на обороте воеводской отписки, кроме слов «старцевы писаньи... отдать к сыскному делу...», мне разобрать не удалось.

Однако существует источник, который проливает свет на дальнейшую судьбу раскольника старца Ивана. Вскоре после пожара 1671 г. «оставшиеся от пожарного времени» дела, хранившиеся в Муромской приказной избе, были описаны. Эта опись датирована 1680 г., начавшимся в сентябре 1679 г., и подписана муромским воеводой Иваном Чертковым. Здесь, среди дел, которые вел подьячий приказной избы Василий Салтанов, находим «Дело приводного старца Иоанна, который по указу великого государя и по грамоте из Розряду в Муроме в срубе созжен, а товарыщи ево, Тимофеевы крестьяня Караулова, Пронка Григорьев да сын ево Ивашка в тюрьме умерли»13.

Таким образом, по итогам «сыскного дела», упомянутого в помете на обороте отписки муромского воеводы, старец Иван был подвергнут достаточно редкой для русского средневековья казни – публичному сожжению в срубе, а его «товарыщи» умерли в муромской тюрьме, вероятно, после пыток. К сожалению, другие подробности этого дела, кроме приведенного выше краткого описания, пока неизвестны. Дело старца Ивана значится в «допожарных» делах, значит казнь была проведена до пожара муромского кремля 1671 г. Если предложение воеводы Шеховского было верным, и поджог шатра на башне кремля в июне 1670 г. действительно был совершен неизвестными сообщниками старца Ивана, то пожар в мае 1671 г. мог быть второй попыткой тех же людей, на этот раз удавшейся.

Появление в Муроме старца Ивана можно попытаться связать с разгоревшимся в это же время восстанием под руководством Степана Разина. В этом восстании принимали участие и раскольники. Одним из средств борьбы с правительством были «подметные письма», распространявшиеся восставшими с целью склонить на свою сторону население близлежащих местностей. Отдельные отряды восставших подходили довольно близко к Мурому – важному центру, перекрывавшему движение по Оке. Не исключено, что «раскольник старец Иван» был один из эмиссаров разинцев, а его «письма» – «подметными письмами», призванными взбудоражить население. В пользу этого говорит, как будто, и необычно жестокая казнь старца. Именно разинцы могли сжечь муромский кремль, чтобы облегчить восставшим дальнейшее продвижение. В этом контексте нелишним будет упомянуть и о том, что в том же 1671 г. муромцы получили от царя Алексея Михайловича грамоту с поощрением за верность14.

Существовали и иные мнения о причинах пожара муромского кремля. 5 июля 1671 г. в съезжую избу к воеводе Ивану Черткову был приведен некий Гришка Корзниев, человек владимирца Андрея Насакина. Привели Гришку по делу о занятых им у муромских жителей сорока алтынах денег, не имевшему никакого отношения к недавнему пожару кремля. Но посланные за ним муромские стрельцы и пушкари «Никита Данилов с товарищи» рассказали воеводе, что по дороге Гришка называл их «нечаями» и говорил, что де они в Муроме город сожгли. На допросе у воеводы Гришка сказал, что наговорил все это «со пьянства», а кто сжег город, того не знает. Осторожный воевода посадил Гришку в тюрьму и доложил об этом происшествии в Москву. Из Разрядного приказа воеводе указали того Гришку еще раз допросить «с пристрастием», а если он скажет, что кто город зажег не ведает, «его за непристойные речи бить кнутом нещадно»15. Видимо, в деле Гришки Корзниева отразились ходившие среди муромских жителей толки о том, что сами стрельцы случайно, «по нечаянности», подожгли кремль.

Как бы то ни было, но с 8 мая 1671 г. крепости в Муроме не существовало. Между тем, события, связанные с восстанием Разина, должны были показать, что иметь подобный укрепленный пункт на этом стыке сухопутных и речных дорог необходимо. Уже вскоре после пожара, вероятно летом 1671 г., воевода Иван Чертков посылает в Москву, в Разрядный приказ, отписку о необходимости строительства новой городовой крепости и просит «учинить» о том царский указ, без которого он крепости строить не смеет16. Очень скоро (до 30 сентября 1671 г.) царь Алексей Михайлович такой указ «учинил» и отослал его непосредственно муромскому воеводе, а 30 сентября «указал» такой указ учинить и в Пушкарском приказе, «и город Муром, и приказную избу, и мост (зачеркнуто. – С. С.), и воевоцкой двор по указу великого государя велено зделать»17.

Строительство городских крепостей или «городовое дело» оставалось к XVII веку одной из немногих повинностей, общих и для населения города, и для населения уезда. Организация крепостного строительства находилась в руках вое­воды. Он должен был «развести» повинность по тяглу окрестного населения, зафиксированному в книгах сошного письма. Муромские воеводы при организации строительства кремля использовали для этого платежные книги. Именно так строился кремль 1665 г. И в 1671 г. новую крепость было велено «зделать такими же людми, какими наперед сего то дело делано»18. Городовая повинность могла выражаться не только в непосредственной работе на строительстве, но и в денежных взносах. При строительстве муромского кремля его «делали» «все сошные люди» «собою и наемные плотники», а «подряжали сошные люди городовых подрядчиков под городовое дело з бревны и с тесом, и з гвозди, и с работаю, с чети в сем и в пол осма рубли сами собою»19. Таким образом, кроме предельно общего «развода» повинности воеводой, тяглецы произвели свой собственный «развод», решив выделить деньги для найма подрядчиков.

Трудно сказать, когда реально началось строительство новой крепости. Несмотря на то, что указы о строительстве появились уже в 1671 г., в 1676 г. кремль еще строился, и только в 1678 г., при царе Федоре Алексеевиче и воеводе Семене Ивановиче Беклемишеве, строительство, в основном, было завершено. (Правда, еще оставались непокрытыми тесом 32 сажени крепостной стены).

Подробнейшее описание кремля дают «Книги городового дела г. Мурома» 1676 и, особенно, 1678 гг.20 Эта крепость во всех своих характеристиках повторяла предшественницу. Подстилкой под башнями и стенами, предохраняющей их нижние венцы от гниения, служили дубовые бревна диаметром в «отрубе» 6,5 вершков (около 30 см). Стены были построены так называемыми «тарасами», то есть состояли из двух стен, построенных с промежутком в 2 сажени (около 4,3 м) с «перерубами» между ними. На стенах были устроены «обламы» – выдвинутая вперед часть сруба, образующая щель, нависающую над подошвой стены. Они позволяли простреливать часть пространства перед стенами. По верху стены шел боевой ход, покрытый сверху кровлей из теса. Высота стен составляла около 8,5 м.

Кремль имел три проезжие шестиугольные башни – Спасскую, Никольскую (Базарную) и Водяную, первые две диаметром по 5,5 сажени (около 12 м), последняя – 4,5 сажени (около 10 м). Они завершались вышками с «вестовыми» колоколами. Эти башни названы в описании просто воротами. Имелись также две шестиугольные непроезжие башни – Никольская (вторая, диаметром 4,5 сажени) и Козмодемьянская (диаметром 5 саженей). Они находились по углам восточной стены. Между пряслами стены располагались девять четырехугольных башен. Все башни были покрыты шатровой кровлей из теса. Высота шестиугольных башен была около 22-23 м, четырех­угольных – около 20. 

С западной стороны, там, где кремль не граничил с оврагами и с берегом Оки, вдоль стены был прокопан ров, переходящий в Козье болото. С северной стороны крепости был устроен выложенный деревом подземный ход, который вел к колодцу.

В «Книгах городового дела» проведен достаточно скрупулезный учет расхода материалов, потребовавшихся для строительства. На башни, стены и «тайник» кремля пошло 21 034 сосновых бревна и 2210 дубовых, на кровли – 22 827 тесин, на весь кремль – 69 258 гвоздей.

В целом муромский кремль 1671-1678 гг. можно охарактеризовать как достаточно мощное оборонительное сооружение, не уступающее другим известным русским деревянным крепостям XVII века. Однако это была одна из последних русских деревянных крепостей, во всяком случае, в европейской части страны. Такие крепости уже не могли противостоять стремительно развивавшейся артиллерии, и им на смену приходили сооружения другого, бастионного типа. Очень быстро морально устаревший муромский кремль оказался обречен на постепенное разрушение в течение всей первой половины XVIII в. Последней, по свидетельству муромского краеведа первой половины XIX в. А. А. Титова, была разрушена в екатерининское время Спасская башня кремля.

Изображения кремля, правда достаточно условные, дошли до нас на уже упоминавшемся плане 1740-х годов и на некоторых муромских иконах XVII-XIX вв. На последних они стали своеобразным символом, эмблемой города. Эти изображения, планы города середины XVIII в. и материалы, частично использованные в данной работе, позволяют выполнить графическую реконструкцию муромского кремля – одного из интереснейших и наиболее полно документированных крепостных сооружений своего времени. 

 

 

1 Титов А. А. Историческое обозрение города Мурома. – Муром, 1991. – С. 46.

2 Сазонов С. В. План муромской крепости XVIII в. // Муромский сборник. – Муром, 1993. – С. 7-8.

3 Писцовая книга города Мурома 1637 г. // Владимирский сборник. Материалы для статистики, этнографии, истории и археологии Владимирской губернии. – М., 1857. – С. 140.

4 Книга городового дела Мурома за 1665 г. // РГАДА. – Ф. 210. – Д. 146. – Л. 210-288. 

5 Там же.

6 Сазонов С. В. Указ. соч. – С. 7.

7 Книга городового дела Мурома за 1665 г.

8 Там же. – Л. 212.

9 Возобновление после пожара городских строений // ­РГАДА. – Ф. 210. – Д. 721. – Л. 81-82.

10 Там же.

11 Розыск о причине пожара // РГАДА. – Ф. 210. – Д. 445. – Л. 7.

12 О задержании раскольника и поджоге шатра на башне // РГАДА. – Ф. 210. – Д. 421. – Л. 1028.

13 Дело приводного старца Иоанна // РГАДА. – Ф. 210. – Д. 466. – Л. 552.

14 РГАДА. – Ф. 210. – Д. 437. – Л. 407-410.

15 Там же.

16 РГАДА. – Ф. 210. – Д. 721. – Л. 81-82.

17 Там же.

18 РГАДА. – Ф. 210. – Д. 721. – Л. 81-82.

19 Книга городового дела Мурома за 1678 г. // РГБ. – Ф. 178 (Музейное).  № 1402. – Л. 55об.

20 Книги городового дела Мурома за 1676 и 1678 гг. // РГБ. – Ф. 178 (Музейное). – № 1402. – Л. 1-60.