Автор:
О. С. Осипова (Москва)
ВОПРОСЫ СЕМЬИ И ВОСПИТАНИЯ В ПАМЯТНИКАХ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ ДРЕВНЕЙ РУСИ X-XIII веков
Уникальный материал, характеризующий отношение к вопросам брака, семьи и воспитания в истории отечественной культуры представлен в древнерусских литературных памятниках X–XIII вв.
Общественная мысль в начальный период русской истории формировалась из устных традиций народа и утверждавшейся книжной культуры. Глубина и масштабность древнерусской письменности связана с приходом на Русь целостного блока переводной литературы и механизмов ее ретрансляции и развития. При этом в русском летописаниипроявились народные предания, легенды, песни, пословицы и поговорки, а также сюжеты и речевые формы, отражающие обращения к дружине, вечевые диалоги, посольские реплики, законодательные высказывания и многое другое.
Литература XI – начала XIII вв. была единым целым, где произведения объединялись, соединялись между собой, продолжали друг друга и составлялись на основе переписки. Центральное место принадлежало летописям, но существовали и такие жанры, как жития и биографические тексты, семейные хроники и завещания, поучения и наставления детям.
Важное место занимала правовая общественная мысль. Свод законов первой половины XI в. представляла собой Краткая редакция Русской Правды. При составлении вошедшей в нее Правды Ярослава или Древнейшей Правды (ст. 1-17) из уже существовавшей правовой системы были отобраны основные нормы об убийстве, увечьях, собственности и др. Следующим этапом стала Правда Ярославичей или Домениальный устав (ст. 19-41). Краткая редакция сохранилась в двух списках середины XV в. в составе Новгородской первой летописи младшего извода – академическом и археографическом1. Пространная редакция Русской Правды была второй кодификацией писаного русского права, включавшей и Краткую; ее создание примерно от первой трети XII в. до начала XIII в. и до конца XV в.2 Русская правда выступала источником светского права, в ней рассматривались правонарушения в связи с отношениями господства и подчинения, долга и наследования, а также положения судебно-следственной процедуры.
В обеих редакциях Русской правды в первой статье допускалась родственная месть при убийстве: «Если убьет муж мужа, то мстить брату за брата, или отцу, или сыну, или двоюродному брату, или сыну брата; если никто [из них] не будет за него мстить, то назначить 80 гривен за убитого, если он княжий муж или княжеский тиун; если он будет русин, или гридин, или купец, или боярский тиун, или мечник, или изгой… то назначить за него 40 гривен» 3.
Исторически более развитая Пространная редакция Русской Правды впервые включила в себя значительный блок законов, регулирующий вопросы наследования и особо выделила в правовом поле женщин и детей. Разбираемые сложные ситуации показывают высокий уровень общественного развития, в том числе в брачно-семейной сфере – повторные браки, приемные родители, опекунство, права пожилых людей и другое4.
Русская Правда отражает свойственные времени гендерные нюансы и социальную структуру. В наказаниях за убийство постулировалось гендерное равенство: «Если кто убьет женщину, то судить, таким же судом, что и за убийство мужчины; если же [убитый] будет виноват, то платить полвиры 20 гривен» (ст. 88). В тоже время законы о наследовании сильно дифференцированы по гендерному, социальному и экономическому основаниям: «Если смерд умрет, то наследство князю; если будут у него дома дочери, то выделить им часть [наследства]; если они будут замужем, то части им не давать… Если умрет боярин или дружинник, то наследство князю не отходит; а если не будет сыновей, то возьмут дочери» (ст. 90, 91). Особенно сильное гендерное неравенство в наследовании братьев и сестер: «Если в доме будет сестра, то ей [отцовского] наследства не брать, но братьям следует отдать ее замуж, как они смогут… А отчий двор без раздела всегда младшему сыну» (ст. 95, 100).
Проявляет Пространная редакция Русской правды заботу о детях-сиротах и назначении им опекунов: «Если будут в доме дети малые, и не смогут они сами о себе позаботиться, а мать их пойдет замуж, то тому, кто им будет близкий родственник, дать их на руки с приобретениями и с основным хозяйством, пока не смогут сами заботиться о себе; а товар передать перед людьми, а что этим товаром он наживет передачей его под проценты или торговлей, то это ему [опекуну], а первоначальный товар воротить им [детям], а доход ему себе, поскольку кормил и заботился о них; если же будет от челяди приплод или от скота, то все это [детям] получить наличием; если что растратит, то за все это тем детям заплатить; если же и отчим [при женитьбе] возьмет детей с наследством, то такое же условие… Если жена собралась остаться вдовой, но растратит имущество и выйдет замуж, то она должна оплатить все [утраты] детям» (ст. 99, 101).
Особое внимание Русская правда уделяла защите прав матерей: «Если после смерти мужа жена останется вдовой, то детям на нее выделить часть, а что ей завещал муж, тому она госпожа, а наследство мужа ей не следует… Если дети не захотят ее проживания на дворе, а она поступит по своей воле и останется, то любым образом исполнить [ее] волю, а детям воли не давать; а что ей дал муж, с тем ей и остаться [на дворе невыделенно] или, взяв свою часть, остаться [на дворе выделение]… А на [выделенную] часть материнского имущества дети прав не имеют, но кому мать отдаст, тому взять; если отдаст всем, то пусть все разделят; если умрет без завещания, то у кого на дворе она находилась и кто ее кормил, то тому взять [ее имущество]» (ст. 93, 102, 103).
Пространная редакция Русской Правды регулировала и сложные отношения в повторных браках, регламентировала ответственность мачехи или отчима: «Если будут дети от первой жены, то дети возьмут наследство своей матери; если же муж завещал это второй жене, все равно они получат наследство своей матери… Если у одной матери будут дети от двух мужей, то одним идет наследство своего отца, а другим — своего… Если отчим растратит что из имущества отца пасынков и умрет, то вернуть [утраченное] брату [сводному], на это и люди [свидетелями] станут, что отец его растратил, будучи отчимом; а что касается [имущества] его отца, то пусть он им владеет» (ст. 94, 104, 105).
При завещании позволялось учитывать личные волеизъявления, симпатии и чувства: «Если кто, умирая, разделит хозяйство свое между детьми, то так тому и быть; если же умрет без завещания, то разделить на всех детей, а на самого [покойного] отдать часть на помин души… А мать пусть даст свое [имущество] тому сыну, который был [к ней] добр, от первого ли мужа или от второго; если же все сыновья будут к ней плохи, то она может отдать [имущество] дочери, которая ее кормит» (ст. 92, 106).
Исключались из системы наследования дети от несвободных: «Если были у человека дети от робы, то наследства им не иметь, но предоставить свободу им с матерью» (ст. 98). Более того, брак с несвободной женщиной мог нести поражение в правах, поскольку «второй вид холопства: женитьба на робе без договора, если с договором, то как договорились, так на том и стоять» (ст. 110).
Разрешение вопросов наследования требовало официальных процедур и оплаты: «Если братья будут судиться перед князем о наследстве, то детскому, который идет их делить, взять гривну кун» (ст. 108). Постепенно законы усложнялись и прописывались более частные детали.
Особое место в ряду письменных источников брачно-семейного содержания занимает эксклюзивная группа берестяных грамот XI – рубежа XII–XIII вв. Берестяные грамоты – тип древнерусских письменных источников, когда на бересте буквы выдавливались писалом. Основное издание берестяных грамот — серия под общим названием «Новгородские грамоты на бересте»5.
Большинство берестяных грамот представляют собой частные письма по разным вопросам: семейным, бытовым, торговым, денежным, судебным и другим6. В контексте фамилистических исследований представляют интерес грамоты № 424; 644; 487; 421; 235; 731; 9; 531; 7057.
Детско-родительские взаимоотношения характеризуют грамоты № 424 и № 421. Первое письмо послано в Новгород из Смоленска. В нем сын, заботясь о родителях в голодные годы, зовет их к себе: «Грамота от Гюргия к отцу и к матери. Продавши двор, идите сюда — в Смоленск или в Киев: дешев хлеб. Если же не пойдете, то пришлите мне грамотку, как вы живы-здоровы». Во втором письме отец, заботясь о сыне, видимо совершившем нарушение, заплатил за него штраф и требует его возвращения: «От Братяты к Нежилу. Иди, сын, домой — ты свободен. Если же не пойдешь, я пошлю за тобой судебного исполнителя. Я заплатил 20 гривен, и ты свободен».
Особое место занимают брачно-семейные отношения и их социокультурные проявления – помолвки, супружество, разводы, повторные браки и т. п. Интересный материал к пониманию этого дают грамоты № 731, № 705, № 487 и № 9. В первой грамоте обсуждалась помолвка, видимо, это ответ родителей жениха на сделанное ему свахой предложение с обещанием вознаграждения: «Поклон от Янки с Селятой Ярине. Хочет-таки детище твоего. К празднику ее хочет. Пожалуйста, срочно будь здесь. А я обещала ему свое согласие [на то, чтобы было], как ты сказала ему давеча: „Придешь — в тот же день сосватаю”… А где мне хлеб, там и тебе». Супружеские отношения могли складываться непросто, часто за это винили женщину, грамота № 487 представляет собой фрагмент такого увещевания – «велел поступать, а ты действовала сверх своих возможностей. Если бы ты добром жила с братом... Поживи же с Гургием и с Лукой. А ведь я называл тебя сестрою, невесткою».
Сложные супружеские отношения могли приводить к конфликтам. В грамоте № 705 Домажир, беспокоясь о своей сестре, ее здоровье и супружестве, писал ее мужу Якову: «Поклон от Домажира Якову. До моего слуха доходит то, что ты говоришь. Если она тебе не угодна, то отошли сестру ко мне. Я в прошлом году наделил, а теперь я бы послал. А теперь я слышу, что сестра больна. Если ее Бог приберет, то пришли сына ко мне с ее „знатьбой”, пусть он побудет у меня за сына и я им утешусь, а потом отошлю его обратно в город. Если же не исполнишь этого, то я тебя предам святой Богородице, перед которой ты приносил клятву». Проблемы могли быть связаны и с разводами, и с повторными браками. Так, в грамоте № 9 разведенная женщина просит помощи у родственников, возможно, брата или дяди: «От Гостяты к Василю. Что мне дал отец и родичи дали впридачу, то за ним. А теперь, женясь на новой жене, он мне не дает ничего. Ударив по рукам, он меня прогнал, а другую взял в жены. Приезжай, сделай милость».
Непростыми были и взаимоотношения родственников – братьев, сестер, дядей и других. Об этом свидетельствуют грамоты № 531, № 235 и № 644. У родственников могли просить защиты в социальных, экономических и юридических конфликтах. В грамоте № 531 описана очень сложная ситуация, состоящая в том, что Коснятин доверил свои деньги Федору, зятю Анны, поручив давать их в долг, но заподозрил, что в отсутствие мужа дочь Анны распоряжается ими и, считая Анну поручителем за зятя, стал грозить штрафом ей и дочери, а Федор за это выгнал жену. Анна, отрицая факт поручительства и злоупотреблений со стороны дочери, обращается к своему брату Климяте с просьбой о помощи в судебном деле: «От Анны поклон Климяте. Господин брат, вступись за меня перед Коснятином в моем деле. Заяви ему теперь при свидетелях о его неправоте: „После того, как ты обвинил в поручительстве мою сестру и дочь ее, назвал сестру мою курвою, а дочь блядью, теперь Федор, приехавши и услышав об этом обвинении, выгнал сестру мою и хотел убить”. А теперь, господин брат, посоветовавшись с Воиславом, скажи Коснятину: „Раз ты возвел это обвинение, так докажи”… Когда же ты, брат, проверишь, в каких словах и в каком поручительстве Коснятин меня обвинил, то, если найдутся свидетели, подтверждающие это,— я тебе не сестра, а мужу не жена! Ты же меня и убей, не глядя на Федора». Письмо очень эмоционально, чем подтверждает грамотность женщин, а не привлечение платных писцов.
Родственники строго следили за выполнением взаимных обязательств. В грамоте № 235 показано, что за братний долг могли конфисковать имущество: «От Судиши к Нажиру. Вот Жадко послал двух судебных исполнителей, и они ограбили меня за братний долг. А я не поручитель перед Жадком. Запрети же ему, пусть не посылает на меня стражу». Были между родственниками и ссоры, вплоть до разрыва отношений. В Грамоте № 644 представлен конфликт брата и сестры: «От Нежки к Завиду. Почему ты не присылаешь то, что я тебе дала выковать? Я дала тебе, а не Нежате. Если я что-нибудь должна, то посылай судебного исполнителя. Ты дал мне полотнишко; если поэтому не отдаешь, то извести меня. А тогда я вам не сестра, если вы так поступаете, не исполняете для меня ничего!»
Грамоты показывают как любовно-заботливое отношение родственников, так и напряженные конфликты. В них непосредственно видны все особенности повседневной жизни. В берестяных грамотах отразились не только реальные проявления законов Русской Правды, но и высокая образованность и грамотность простого населения, в том числе женщин, а также своеобразный эпистолярный этикет и нормативы.
В XII в. в истории древнерусской общественной мысли патриархальные представления о государстве, власти и этике в известной форме «Поучений» сформулировал Владимир Мономах (1053-1125)8. «Поучение» Владимира Мономаха сохранилось только в Лаврентьевской летописи9. Это одно из выдающихся произведений древнерусской литературы, написанное, вероятнее всего, в 1117 г.
Владимир Всеволодович – талантливый и образованный внук византийского императора Константина Мономаха, был князем черниговским, переяславским, а с 1113 г. – киевским. Всю жизнь он провел в военных походах, но главным делом считал поддержание идеи единства Русской земли. Мономах подчеркивал многообразие сотворенного мира, неодинаковость людей и необходимость разных моральных требований, причем для князей более строгих. Мыслитель сохранял архаические понятия природы и человека в ней: все в мире «дал Бог на угодья людям, на веселье», не видел в мирских делах и плоти ничего греховного.
Владимир Мономах начал с этико-воспитательных рассуждений: «Ибо как Василий10 учил, собрав юношей: иметь душу чистую и непорочную, тело худое, беседу кроткую и соблюдать слово Господне: „Есть и пить без шума великого, при старых молчать, премудрых слушать, старшим покоряться, с равными и младшими любовь иметь, без лукавства беседуя, а побольше разуметь; не свиреповать словом, не хулить в беседе, не смеяться много, стыдиться старших, с нелепыми женщинами не беседовать, глаза держать книзу, а душу ввысь, избегать суеты; не уклоняться учить увлекающихся властью, ни во что ставить всеобщий почет. Если кто из вас может другим принести пользу, от Бога на воздаяние пусть надеется и вечных благ насладится”».
В этике семейно-родственных и общественных взаимоотношений Мономах высоко ценил идеалы милосердия, прощения и смирения, которые видел в Боге: «Мы, люди, грешны и смертны, и если кто нам сотворит зло, то мы хотим его поглотить и поскорее пролить его кровь; а Господь наш, владея и жизнью и смертью, согрешения наши превыше голов наших терпит всю нашу жизнь. Как отец, чадо свое любя, бьет его и опять привлекает к себе, так же и Господь наш показал нам победу над врагами, как тремя делами добрыми избавляться от них и побеждать их: покаянием, слезами и милостынею». Мыслитель подчеркивал основы поведения: «Лжи остерегайтеся, и пьянства, и блуда, от того ведь душа погибает и тело... Больного навестите, покойника проводите, ибо все мы смертны. Не пропустите человека, не поприветствовав его, и доброе слово ему молвите. Жену свою любите, но не давайте им власти над собой. А вот вам и основа всему: страх Божий имейте превыше всего».
Этическая линия была продолжена и в другом широко известном произведении «Письмо Мономаха к Олегу Святославичу»11. Обращение Владимира Мономаха к своему брату, причинившему смерть его родному сыну, делает абстрактные этические императивы князя реальными элементами непосредственной жизненной практики.
Мономах подчеркивал, что Бог желает братской любви, в ней и любовь к Богу: «Ибо кто молвит: „Бога люблю, а брата своего не люблю”, – ложь это. И еще: „Если не простите прегрешений брату, то и вам не простит Отец ваш небесный”… „Что лучше и прекраснее, чем жить братьям вместе”». Важно, по мнению философа, что все они родственники – дети и братья друг другу: «Это я тебе написал, потому что понудил меня сын мой, крещенный тобою, что сидит близко от тебя; прислал он ко мне мужа своего и грамоту, говоря в ней так: „Договоримся и помиримся, а братцу моему Божий суд пришел. А мы не будем за него мстителями, но положим то на Бога, когда предстанут перед Богом; а Русскую землю не погубим”. Послушал я сына своего, написал тебе грамоту: примешь ли ты ее по-доброму или с поруганием, то и другое увижу из твоей грамоты. Этими ведь словами я предупредил тебя, чего я ждал от тебя, смирением и покаянием желая от Бога отпущения прошлых своих грехов».
Князь рассуждал о тленности богатств и предметов вражды, о вечности посмертного бытия, а, следовательно, никчемности дальнейших междоусобиц, поскольку с собой они могут унести только родство и любовь: «А мы что такое, люди грешные и худые? – сегодня живы, а завтра мертвы, сегодня в славе и чести, а завтра в гробу и забыты, – другие собранное нами разделят. Посмотри, брат, на отцов наших: что они скопили и на что им одежды? Только и есть у них, что сделали душе своей. С этими словами тебе первому, брат, надлежало послать ко мне и предупредить меня. Когда же убили дитя, мое и твое, перед тобою, следовало бы тебе, увидев кровь его и тело его… сказать, стоя над ним, вдумавшись в помыслы души своей: „Увы мне, что я сделал! И, воспользовавшись его неразумием, ради неправды света сего суетного нажил я грех себе, а отцу и матери его принес слезы”».
Предлагая примирение, Владимир Мономах, просит брата о воссоединении семьи: «Богу бы тебе покаяться, а ко мне написать грамоту утешительную да сноху мою послать ко мне, – ибо нет в ней ни зла, ни добра, – чтобы я, обняв ее, оплакал мужа ее и ту свадьбу их, вместо песен: ибо не видел я их первой радости, ни венчания их, за грехи мои. Ради Бога, пусти ее ко мне поскорее с первым послом, чтобы, поплакав с нею, поселил у себя».
Мыслитель неоднократно подчеркивал, что междоусобицы издавна разделяли и наносили семье взаимный урон, но это не должно мешать соединению родных, поскольку погибшие – решение и выбор Бога: «Тем ведь путем шли деды и отцы наши: суд от Бога пришел ему, а не от тебя… Дивно ли, если муж пал на войне? Умирали так лучшие из предков наших. Но не следовало ему искать чужого и меня в позор и в печаль вводить. Подучили ведь его слуги, чтобы себе что-нибудь добыть, а для него добыли зла. И если начнешь каяться Богу и ко мне будешь добр сердцем, послав посла своего или епископа, то напиши грамоту с правдою, тогда и волость получишь добром, и наше сердце обратишь к себе, и лучше будем, чем прежде: ни враг я тебе, ни мститель... не дай мне Бог видеть кровь ни от руки твоей, ни от повеления твоего, ни от кого-либо из братьев. Если же я лгу, то Бог мне судья и крест честной!» Каждый должен быть на своем родовом месте: «Если тебе хорошо, то... вот сидит подле тебя сын твой крестный с малым братом своим и хлеб едят дедовский, а ты сидишь на своем хлебе, об этом и рядись… Ибо не хочу я зла, но добра хочу братии и Русской земле… Если же кто из вас не хочет добра и мира христианам, пусть тому от Бога мира не видать душе своей на том свете!»
«Поучение» Владимира Мономаха продолжает сохранять свою вневременную этико-педагогическую актуальность, поднимая темы семейно-родственных и детско-родительских отношений и выступая как духовное завещание детям в самом широком смысле слова, поскольку государство уподобляется большой семье, дому или вотчине, управляемой князем-домовладыкой.
Теме братского единства, уважения старших младшими и ответственности и помощи старших братьев было посвящено и «Слово о князьях» — литературный памятник второй половины XII в. «Слово» приурочено ко дню церковной памяти князей Бориса и Глеба и представляет собою торжественную проповедь, где как образец заботливого старшего брата описывался Давыд Святославич12.
Этой теме посвящено и «Слово о полку Игореве», написанное в конце XII в. Поводом стал неудачный поход на половцев князя Новгорода-Северского Игоря Святославича в 1185 г. В «Слове» содержатся описания простых человеческих и семейно-родственных отношений. Так, вспоминая Всеволода, автор сожалел, что он «забыл о почестях и богатстве, забыл и города Чернигова отцовский золотой престол, и своей милой жены, прекрасной Глебовны, любовь и ласку!»; супружеские отношения здесь соотносятся с чувствами и нежностью или в описаниях переживания тревоги и тоски о любимом в душевном порыве Ярославны, ее просьбы вернуть «моего ладу ко мне, чтобы не слала я спозаранку к нему слез на море»13.
Одни из наиболее важных памятников этого периода - «Слово» и «Моление» - принадлежат Даниилу Заточнику14. «Слово Данила Заточеника, еже написа своему князю, Ярославу Володимировичю» могло быть посланием опального княжеского дружинника князю Ярославу Владимировичу, княжившему в Новгороде в 80-90-е гг. XII в. Возможно, Даниил Заточник - литературный образ, но, может быть, и историческая личность, а его произведение — реальное послание князю оказавшегося в изгнании и нищете человека. Поскольку тексты дошли в списках XVI-XVII вв., в них оказались добавлены цитаты, пословицы, притчи и другое15.
Глубоко трогают описания несчастного положения и личные просьбы Даниила Заточника: «Не смотри на внешность мою, Но вглядись в сущность мою. Ибо одеждой я оскудел, но разумом богат; Юный возраст у меня, но зрелый ум во мне». Очень ценным, но жестоким, мыслитель считал познание жизни: «Как олово гибнет, часто переплавляемое, Так и человек, претерпевающий много бед. Ведь никто не может ни солью питаться, ни в печали размышлять. Всякий человек находчив и мудр, когда судит о чужой беде, А к своей ума не приложит. Злато испытывается огнем, а человек бедами. Пшеница, долго мучимая, становится чистым хлебом, А человек, будучи в печали, обретает зрелый ум. Моль, княже, одежду ест, а печаль — человека; У горюющего человека сохнут кости. И если кто человека в печали призрит, То как студеной водой его в жаркий день напоит».
«Слово» содержит много этических наблюдений и размышлений: «Друзья же мои и близкие мои — и те отвергли меня, Ибо не предложил им трапезы с многоразличными яствами. Многие ведь дружат со мной, опуская руку со мною в блюдо, А в несчастье ведут себя как враги, Помогая даже сбить меня с ног; Очами плачут со мной, а в душе смеются надо мною. Поэтому не верь другу и не надейся на брата... Ибо, господине, богатый муж везде известен, Он и на чужой стороне друзей имеет, А убогий и в своей презренным ходит. Богатый заговорит — все умолкнут И вознесут речь его до небес, А убогий заговорит — все на него крикнут. Чьи одежды светлы, тех и речь честна».
Произведение Даниила Заточника наполнено воспитательными поучениями и сентенциями: «Не лиши хлеба нищего мудреца. И не вознеси до небес богатого глупца. Ибо нищий мудрец — как злато в грязном сосуде, А богатый — разодетый, но глупый — Как шелковая наволочка, соломой набитая». Привлекают внимание рассуждения Даниила о мудрости и глупости: «Лучше слышать спор умных, чем наставление глупых. Наставь премудрого — станет еще мудрее. Не сей на бороздах жито, а мудрость — в сердце глупых… Как в дырявый сосуд лить, так и безумного учить… Мертвеца не рассмешить, а глупого не научить». Особо отмечал философ значение слуг и советников для князя: «Мудрого мужа посылая — мало ему объясняй, А неразумного посылая — и сам не ленись вслед идти. Ибо очи мудрых устремлены к благим делам, А очи неразумных — к дому пирующих… С мудрым советником совещаясь, князь высокий престол займет, А с плохим советником совещаясь — меньшего лишен будет». Даниил подчеркивал и важность самоучения: «Так и я, из многих книг выбирая сладость словесную и мудрость, Собрал их, как в сосуд воды морские».
Даниил Заточник взывал к родительским чувствам князя как святым и понятным в обществе XII в., где еще достаточно сильными были традиционные идеалы рода: «Но не взирай на меня, господине, как волк на ягненка, А зри на меня, как мать на младенца… Птица ведь радуется весне, а младенец матери; Весна украшает цветами землю, А ты оживляешь всех людей своей милостью, Сирот и вдовиц, вельможами обижаемых… Паволока красива, расшитая множеством шелков, А князь честен и славен по всем странам множеством слуг… Ведь щедрый князь — отец всем слугам своим; Многие оставляют отца и мать и к нему приходят. Ибо кто доброму господину служит — дослужится до свободы, А кто злому господину служит — дослужится до большей неволи».
Необычайно полны и глубоки рассуждения Даниила Заточника о женщинах и браке. Мыслитель подчеркивал значение хорошей доброй жены и несчастье со злой: «Добрая жена — украшение мужу своему и беспечалие, а злая жена — горе лютое, разорение дому. Червь дерево точит, а злая жена дом мужа своего истощает. Лучше в утлой ладье плавать, нежели злой жене тайну поведать: утлая ладья одежду намочит, а злая жена всю жизнь своего мужа погубит. Лучше камень долбить, чем злую жену учить. Железо переплавишь, а злой жены не научишь, ибо злая жена ни учения не слушает, ни священника не чтит, ни Бога не боится, ни людей не стыдится, но всех укоряет и всех осуждает… В миру — мятеж, ослепление уму, источник всякой злобы; в церкви… греху — пособница, спасению — преграда».
Даниил отвергал браки ради богатства, поскольку жена может оказаться не добра: «Быть может, скажешь мне: „Женись на богатой ради чести великой; У богатого тестя в доме пей и ешь”. Но лучше мне бурого вола ввести в свой дом, чем злую жену взять. Вол ведь не говорит и зла не замышляет, А злая жена наказуема — бесится, а укрощаема — заносится; В богатстве тщеславной становится, а в бедности других осуждает».
Патриархальные идеалы, соответствующие времени, свойственны «Слову»: «Не муж среди мужей, над которым жена властвует, Не жена среди жен, которая от своего мужа блудит, Не работа среди работ — под началом женок повоз возить». В «Слове» есть пожелание женщинам: «Жены, стойте же в церкви и молитесь Богу и святой Богородице; А чему хотите учиться — учитесь дома у своих мужей. А вы, мужья, по закону наставляйте жен своих, Ибо нелегко найти добрую жену». Обращаясь к мужчинам, Даниил добавлял, что не красота и лесть жены важна, а ее дела, иначе будут несчастья: «Если какой муж смотрит на красоту жены своей и на ее ласковые и льстивые слова, а дел ее не испытает, то дай Бог ему лихорадкой болеть, и да будет он проклят».
Для понимания места брака и семьи в древнерусской культуре, важно и то, что, начиная с XI в. в житиях, ставших своеобразным жанром религиозной мысли, отчетливо прослеживается показательный взгляд на брачно-семейные отношения. Жизнеописания святых содержат принятые ключевые моменты – рождение от благочестивых родителей, с детства прилежание к церкви, избегание радостей и соблазнов мира, в монашестве образец аскета и подвижника. Религиозный выбор строится на противопоставлении семьи и церкви.
В 80-х гг. XI в. было написано «Житие Феодосия», инока, а затем игумена Киево-Печерского монастыря16. Это произведение, практически первый текст житийной литературы на Руси, можно считать одним из лучших примеров святоотеческих представлений о личностном выборе и пути, о столкновении христианских устремлений и брачно-семейных отношений17.
В форме жития Феодосия был дан образец богоугодных детско-родительских отношений. Смиренный отрок посвятил свою жизнь богу и помог прийти в монастырь своей матери. В тринадцать лет Феодосий остался без отца, но был любим матерью. Он не хотел играть с детьми, носил старую одежду и работал в поле со смердами. Этим он вызывал недовольство и наказания от матери. Мать, вопреки христианскому благочестию, противилась стремлению сына «датися» Богу, не давала ему уйти с паломниками. Феодосий носил вериги и прислуживал в церкви много лет, но «некоторое время спустя привелось ему услышать, что говорит Господь в святом Евангелии: „Если кто не оставит отца или мать и не последует за мной, то он меня недостоин”. Услышал это боговдохновенный Феодосий и воспылал рвением и любовью к Богу, и исполнился божественного духа, помышляя, как бы и где постричься и скрыться от матери своей. По воле Божьей случилось так, что мать его уехала в село и задержалась там на несколько дней. Обрадовался блаженный и, помолившись Богу, тайком ушел из дома, не взяв с собой ничего, кроме одежды, да немного хлеба для поддержания сил». Придя к монахам «Феодосий всей душой отдался Богу и преподобному Антонию, и с тех пор стал истязать плоть свою, целые ночи проводил в беспрестанных молитвах, превозмогая сон, и для изнурения плоти своей трудился, не покладая рук». Мать смогла найти его и приехать к сыну, он не захотел принять ее, пока она не примет монашество. Долго сопротивлялась мать, но сказала Феодосию: «Чадо, исполню все, что ты мне велишь, и не вернусь больше в город свой, а, как уж Бог повелел, пойду в женский монастырь и, постригшись, проведу в нем остаток дней своих. Это ты меня убедил, что ничтожен наш кратковременный мир».
В житии содержится рассказ и об отцовской любви. Сын высокопоставленных родителей Варлаам отказался от боярства и богатства, и отец пришел увести его домой, но сын стал рвать и пачкать дорогую одежду, отвернулся от еды и жены: «Поистине исполненный любви к Богу Варлаам — увидев по дороге грязную рытвину, прыгнул в нее, и с Божьей помощью сорвал с себя одежду, и стал топтать ее в грязи». Отец запер его дома: «Раб же Христов Варлаам, войдя в один из покоев, сел в углу. Жена его… расхаживала перед ним и умоляла его сесть на постели своей. Он же… в душе своей молился милосердному Богу, могущему спасти от такого искушения. И просидел на одном месте три дня, не вставая с него, не беря в рот ни крошки и не одеваясь — так и сидел в одной рубашке». Религиозному контексту жития контрастирует искренность отцовской любви. Узнав «что уже четвертый день не принимает он пищи и одежду не хочет одевать. Услышав об этом, сжалился отец его, страшась, как бы он не умер от голода и холода. Призвал его к себе и, облобызав, разрешил ему покинуть дом. И было тогда нечто дивное, и плач стоял словно по мертвом. Слуги и служанки оплакивали господина своего как уходящего от них, с плачем шла следом жена, ибо лишалась мужа, отец и мать рыдали о своем сыне, ибо уходил от них, и так с громкими стенаниями провожали его», а «воин Христов вышел из дома своего, словно птица вырвавшаяся из сети». Так символично описывается образцовая монашеская смерть для мира – смерть для матери и отца, для жены и домочадцев.
Лейтмотивом жития звучит напутствие Феодосия: «Молю же вас, братья, подвигнемся постом и молитвой, и попечемся о спасении душ наших, и отступим от пороков наших и от путей неправедных, которые же суть: любодеяние, воровство и клеветы, пустословие, ссоры, пьянство, обжорство, братоненавидение. От всего этого, братья, отвратимся, всего того станем гнушаться, не оскверним этим души своей, но пойдем по пути Господню, ведущему нас в рай, и обратимся к Богу с рыданием и слезами, постом и бдением, и покорностью и послушанием, и тем обретем милость его. Еще же возненавидим мир этот, всегда помня Господа, о сем сказавшего: „Если кто не оставит отца и мать, и жену, и детей, и села ради меня и Евангелия, тот меня не достоин”, и еще: „Обретший жизнь свою – погубит душу, а потерявший жизнь меня ради – душу спасет”».
В XII в. рассуждения о браке и деторождении содержались также в «Послании Климента, митрополита русского, написанное к смоленскому пресвитеру Фоме, истолкованное монахом Афанасием», где рассматривались библейские сюжеты и мораль18.
В первой трети XIII в. оригинальным русским патериком стал Киево-Печерский. Как сборник со своей структурой в виде ряда рассказов и особенностями патерик окончательно сложился к 60-м гг. XV в. и был очень популярен19. Произведение хорошо иллюстрирует быт и нравы того времени.
Киево-Печерский патерик отражает отношение к браку, семье и воспитанию в христианской интерпретации20. В 9-м «Слове Нестора, инока монастыря Печерского, о перенесении мощей святого преподобного отца нашего Феодосия Печерского» рассказывалось, что Феодосий заботился не только о монахах, но и о мирянах и как пример приводилась супружеская пара Яна и Марии, поскольку «оба они были благочестивы и, по заветам божественного Павла, жили целомудренно, сохраняя супружескую верность. Потому-то и любил их блаженный Феодосий, что жили они по заповедям Господним и в любви меж собой пребывали». Особенно интересен в патерике рассказ о женской страстной любви и ее монашеском порицании, обличении душевных страданий и опасности мужчинам в 30-м «Слове о преподобном Моисее Угрине». В патерике есть интересный материал и о детско-родительских отношениях с позиций христианской святости в 35-м «Слове о преподобном и многострадальном отце Пимене…», где описывалось, как Пимен, не ища излечения от болезни и вопреки желаниям любящих его богатых родителей, принял монашество и поучал: «Вот почему апостол говорит к страждущим телесными болезнями: „Если вы наказание терпите, то как с сынами поступает с вами Бог; если же остаетесь без наказания, то вы рабы, а не сыновья”». Этот отрывок показывает, что в христианстве родству семейному противопоставляется родство божье. В Киево-Печерском патерике отчетливо видно почитание монашества и скопчества как ангельских образов в отличие от мирян, преобладание их над родовыми ценностями, родительской и супружеской любовью как веление свыше.
Древнерусский период XI-XIII вв. стал временем появления первых самостоятельных и оригинальных произведений отечественных мыслителей, посвященных преимущественно религиозной, историософской и этической тематике. На обращении к проблемам семьи и воспитания сказались общефилософские тенденции и древнерусские социокультурные особенности. В соответствии с христианскими воззрениями авторами постулировались требования к брачно-семейным и детско-родительским отношениям, это отразилось в ряде таких историко-культурных памятников как Жития, Повести, Слова, Поучения, Послания и других.
1 Cм.: Правда Русская. - М.-Л., 1940. - Т. I. - С. 32, 34-54.
2 См.: Зимин А. А. Традиции Правды Русской в Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. - М., 1982.
3 http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4946
4 http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4947
5 Изданные тома серии «Новгородские грамоты на бересте»: Арциховский Α. Β., Тихомиров М. Н. НГБ (из раскопок 1951 г.). - М., 1953; Арциховский А. В. НГБ (из раскопок 1952 г.). - М., 1954; Арциховский А. В.,Борковский В. И. НГБ (из раскопок 1953—1954 гг.). - М., 1958; они же. НГБ (из раскопок 1955 г.). - М., 1958; они же. НГБ (из раскопок 1956—1957 гг.). - М., 1963; Арциховский А. В. НГБ (из раскопок 1958—1961 гг.). - М., 1963; Арциховский А. В., Янин В. Л. НГБ (из раскопок 1962—1976 гг.). - М., 1978; Янин В. Л., Зализняк А. А. НГБ (из раскопок 1977—1983 гг.). - М., 1986.
6 http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4948
7 Грамоты XI—XII вв.: № 246–109 – XI и рубеж XI–XII вв.; № 605–№ 2 – первая половина XII в.; № 723–№ 10 – вторая половина XII и рубеж XII–XIII вв.
8 http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4874
9 Печатается по Лаврентьевской летописи (РНБ, F. п. № 2) с незначительными исправлениями описок. Подробный комментарий см.: Повесть временных лет. -М.-Л., 1950. - Ч. 2. - С. 425—457.
10 Василий Великий (Кесарийский, ок. 330—379). «Поучения» Василия Великого были известны на Руси в переводах.
11 http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4874
12 http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4939
13 http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4941
14 http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4942
15 «Слово» напечатано по списку XVII в. Шифр рукописи: РНБ, собр. Кирилло-Белозерского монастыря, № 43/1120. Перевод и комментарий Д. С. Лихачева, опубликованные в кн.: ПЛДР, 2, с. 388—399, 688—690.
16 «Житие Феодосия» по списку в составе Успенского сборника – рукопись ГИМ, Синодальное собр., № 1063/4, изданному в кн.: Успенский сборник ХІІ – XIII вв. - М., 1971. Исправления и дополнения внесены по списку «Жития» в составе Киево-Печерского патерика, изданного в кн.: Абрамович Д. Киево-Печерський патерик. - Киïв, 1930.
17 http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4872
18 http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4935
19 Опубликован по списку конца XV–начала XVI вв. второй Кассиановской редакции (ркп. РГБ, собр. Румянцева, № 305). Утраченные части текста восстановлены по списку, близкому κ первому по времени создания и одной с ним редакции (ркп. РГАДА, собр. Оболенского, № 69).
дата обновления:
18-02-2016