Семья: период полураспада?

От редактора

СЕМЬЯ: ПЕРИОД ПОЛУРАСПАДА?

Она выпила «Дюрсо», а я «Перцовую»

За советскую семью образцовую.

А. Галич

Еще несколько десятилетий назад демографы, в основном, западные, обратили внимание на то, что во второй половине ХХ века во многих регионах мира повысилась динамика изменения типов семьи. Наряду с традиционными, изученными и кодифицированными формами брака, стали появляться разнообразные девиантные варианты сожительства, недвусмысленно, а иногда и агрессивно заявляющие свои права на юридическое признание своего существования. В целом западное общество реагировало на это довольно спокойно, хотя, конечно, имели место и радикальные суждения. В некоторых случаях и государствах такие права были обретены, например, гомосексуальными семьями.

Российское общество с подобной проблемой столкнулось – или, во всяком случае, обозначила ее – несколько позднее: в постперестроечный период. В это сложное для науки время серьезное изучение процесса было практически невозможно. Зато открылась широкая дорога политиканам всех мастей, солидно называвших себя политологами и занимавшихся в основном черным пиаром. С их-то легкой руки и вспорхнул лозунг о кризисе семьи, с удовольствием подхваченный масс-медиа, поскольку был в равной степени приемлем для популистских прокламаций любых партий и течений.

Перспективы развития семьи пресса рисовала самые разнообразные. Например, на вопрос «Какие изменения претерпят в будущем отношения между мужчиной и женщиной», респонденты ответили так. Депутат Госдумы от ЛДПР А. Митрофанов считал, что «семья не сохранится в нынешнем виде. В большом городе трудно добиться устойчивой семьи. Будет многообразие форм семейных отношений. Появятся приходящие мужья, раз в неделю будут встречаться с женами – по пятницам. Все больше значения приобретет виртуальный секс». Экономист М. Делягин полагал обратное: «Семья упрочится. Культура семейной жизни (в том числе психологическая) сильно повысится. Брачные контракты распространения не получат (за исключением богатой части общества). При разводе родителей государство будет защищать интересы детей». Профессор А. Беляев прогнозировал, что в перспективе «отношения между мужчиной и женщиной перейдут в разряд менее доминирующих. Семья сохранится, но в различных формах, и уйдет еще дальше от патриархальных тенденций». Писатель М. Арбатова, известный деятель феминистического движения, предполагала, что «сексуальные отношения между полами мало поддаются переменам. Меняются только социальные роли. В этом смысле женщины станут составлять половину в эшелонах власти и прочих престижных сферах, а мужчины – половину домохозяинов и нянь. Семья сохранится, но ровно настолько, насколько она нужна именно паре, из которой она состоит. А желание государства или общества диктовать ей правильную модель уже не сможет быть услышано»1. В этих разнообразных точках зрения есть нечто общее: ни один из респондентов не видит в будущем семьи стабильности формы, все говорят о назревших изменениях семейных отношений.

При том, что в современном мире выделяется сто шестнадцать типов семей, под перекрестный огонь отечественной прессы попали наиболее ярко проявившихся тринадцать типов. В первую очередь, конечно, обсуждались проблемы традиционной нуклеарной семьи – в том виде, в каком она дошла до наших дней – близкие и знакомые большинству читателей. Одна из проблем, порожденная, на взгляд большинства авторов, диспропорцией количественного соотношения мужчин и женщин, породила семьи, в которых один муж живет с несколькими женами. Однако обратная ситуация – одна жена и несколько мужей – объяснения не получила. Достаточно спокойно оцениваются так называемые «пробные браки» или «сожительство», незарегистрированный брак, в массовой культуре получивший почему-то название «гражданского». Характерно, что в таких парах термины «муж» и «жена» заменяются на «подругу» и «друга».

Увеличилось количество «неравных браков», в которых муж и жена имеют большую разницу в возрасте, причем в этом секторе заметно стремление к росту числа пар, в которых женщина намного старше мужчины. В обеспеченных слоях населения все больше распространяется брак по контракту, в котором можно выделить две тенденции: а) превентивную попытку избежать болезненного бракоразводного процесса в случае распада семьи и обеспечить экономическое благосостояние отторгнутой половины; б) создать представительскую форму брака, в которой каждая из сторон имеет заинтересованность в другой стороне и по соглашению обязана выполнять определенный набор правил по отношению друг к другу. К этому же типу примыкают семьи из менее обеспеченных слоев, в которых муж и жена живут на одной территории, но имеют раздельный бюджет и каждый из них ведет раздельное хозяйство.

Все большее распространение получают так называемые «гостевые семьи». В них супруги живут на разных территориях, иногда даже в разных городах и странах, периодически навещая друг друга. Появились также семьи «child free», концептуально отрицающие необходимость иметь детей. «Принципиальное нежелание иметь детей, даже если возможность рожать есть, к нам пришло с Запада… Приверженцы чайлдфри не желают рожать, чтобы иметь больше свободного времени, не связывать себя финансовыми и иными обязательствами, не менять привычного образа жизни»2.

Заявляют свои права на официальное признание гомосексуальные семьи и семьи трансвеститов. Особо следует обозначить позицию антисексуалов – лиц, отрицающих сексуальную жизнь вообще и, следовательно, необходимость существования семьи в частности. По формальным и фактическим признакам эту группу семьей назвать нельзя, но, тем не менее, ее позицию по отношению к «основной ячейке общества» следует принимать во внимание. Строго говоря, к отдельному типу по этим таксономическим признакам нельзя отнести и социально неблагополучные семьи, однако они также порождают девиантные формы семейных институтов и оказывают разрушающее воздействие на институт семьи в целом. Своеобразные семейные институты выстраиваются в неполных и подростковых семьях.

Вот такую многокрасочную картину семейной жизни – и это без учета этнических и специфически местных особенностей – рисуют средства массовой информации в России. Однако практически всем этим «новым» картинкам можно найти параллели и прототипы и в истории России, и в истории других стран.

Сведения о девиантных семьях по нарастающей сообщались в различных изданиях, теле- и радиопрограммах, зачастую с их полярными оценками. Анализ ситуации, если предпринимался, то только с политических позиций. Наиболее удобно его было использовать против тех, кто стоял у истоков перестройки. Должен оговориться, что в данном случае я не даю никаких политических оценок. Кризис действительно имел и имеет место (один из показателей – резко увеличившееся количество беспризорных детей). Однако начался он задолго до перестройки. Перестройка лишь ускорила процесс его проявления, обострив те процессы, которые происходили в советской семье на протяжении ХХ века. В этом смысле показательна мысль, уже давно высказанная Л. Морганом: «Семья представляет собою активный элемент; она никогда не стоит на месте, а движется от низшей формы к высшей, по мере того, как общество развивается от низшей ступени к высшей»3. Весьма характерно, что апологет православного брака Т. Барсов в последней четверти XIX в. отстаивавший запреты на развод, также писал: «Из всех установлений человеческого общежития брак есть самое подвижное и разнообразное в том отношении, что оно никогда не поддается формальным предписаниям юридического закона, но всегда бывает разнообразнее и как бы прихотливее требований и разрешений последнего»4. Если принять эти постулаты за абсолют, то современный кризис – явление, свидетельствующее о переходе общества к новой ступени развития. Однако перестроечный хаос, в котором общество одновременно двигалось в разные стороны, буквально разорвал существовавшие представления о семье и семейных ценностях. Сопротивляться ему, сохраняя при этом константные формы, семья не смогла, на что есть свои причины.

К перестройке советская семья, которую партия и правительство железной рукой пытались сделать образцовой, подошла, уже будучи изрядно изуродованной изнутри, хотя внешнюю благообразность еще как-то удавалось сохранять.

Для института российской семьи весь ХХ век стал временем тяжелых потрясений. Собственно, посягательства на патриархальный семейный уклад начались гораздо ранее. Первый мощный удар по «Домострою» принято связывать с преобразованиями Петра I, с его оценкой личности не по знатности рода, а по деловым качествам; новой системой образования и воспитания; ассамблеями, положившими конец затворничеству женщин; непризнанием патриархальных авторитетов и пр. И, хотя об этом в свое время писали много и с удовольствием, в памяти общества этот процесс сохранился как антология невероятного количества курьезов и анекдотов, а потому не оставил по себе ощущения кризиса. Однако изменения в семейном укладе начали происходить раньше. Даже официозное издание «Трехсотлетие дома Романовых» признавало: «Хотя детство Алексея Михайловича протекло обычным путем, на старинный московский лад, в теремах, под надзором нянек и мамок, но при обучении царевича уже сказалось влияние духа времени (курсив мой. – Ю. С.»5.

Екатерина II в воспитании видела «корень всему добру и злу», придавая образованию воспитательное значение. «Способом воспитания» она намеревалась «произвести… так сказать, новую породу, или новых отцов и матерей». Под руководством опытных воспитателей этим должны были заняться училища, в которых учащиеся полностью изолировались от семьи. Это и было осуществлено в Петербургском и Московском Воспитательных домах, в закрытых институтах для девиц дворян и горожан, в кадетских корпусах6. В высшие круги общества XVIII век привнес и модную новинку – адюльтер. В Западной Европе, не без влияния которой эта новинка появилась в России, «любовная связь становится в эту эпоху договором, не предполагающим постоянных обязательств: его можно разорвать в любой момент… Этот везде распространенный поверхностный взгляд на чувство любви привел в своем развитии с логической неизбежностью к сознательному упразднению высшей логики любви – деторождения. Мужчина уже не хотел больше производить, женщина не хотела больше быть матерью, все хотели лишь наслаждаться. Дети – высшая санкция половой жизни – были провозглашены несчастьем. Бездетность, еще в XVII в. считавшаяся карой небесной, теперь многими воспринималась, напротив, как милость свыше. Во всяком случае, многодетность казалась в XVIII в. позором. И эта мораль господствовала не только в верхах общества, а проникала в значительную часть среднего бюргерства, и притом во всех странах. Значительную роль здесь играл, впрочем, и другой фактор: содержать многих детей становилось в эту эпоху… для все большего числа семейств непосильной роскошью»7.

В России брак находился как бы под двойной юрисдикцией – церкви и государства. Вопросы заключения и расторжения (последнее разрешалось крайне редко) брака были в религиозном ведении; экономические и правовые аспекты курировало светское законодательство. XIX век с его развивающимися секулярными требованиями поставил вопрос и о разрешении разводов. «Слышатся не только жалобы, но и негодование на существующее запрещение как на неуместное стеснение естественных прав и нравственной свободы человека», – писал современник8. В Соединенных Штатах в это время происходило до миллиона разводов в год, а в двух с половиной миллионах случаев суд отклонял иск о разводе. Тогда это явление оценивали скорее как положительное, связывая его с явным ростом самостоятельности женщины9.

Проблема эмансипации женщины, – а эмансипация, как это ни парадоксально, возникла в западных монастырях и возникла гораздо раньше, чем о ней заговорило бюргерство10, – существовала и в России, и озабочены ей были не одни суфражистки. Вот как касается этого вопроса П. С. Уварова: «Муж высоко ценил роль жены и матери в доме и вообще роль женщины в обществе, и потому я не могла не воодушевиться его идеалами, и потому я предана всем интересам дворянства и земства больше и настойчивее, чем это обыкновенно встречается среди наших дам. Это мое увлечение делами общественными имело влияние и на всю семью»11. Она же приводит иную точку зрения, высказанную Ю. Ф. Самариным в Московском губернском собрании: «Он принципиально восставал против желательности выдвинуть женщину на политическую деятельность; он пугал мыслию, что девушки, призванные в молодых годах на деятельность, отрывающую их от родной семьи, никогда не захотят и не смогут более быть хорошей супругой и матерью; свободомыслие же, которого женщина наберется вдали от семьи и домашней жизни, послужит опасной для нее заразой»12.

Развитие капитализма в России нанесло мощный удар по патриархальной крестьянской семье. Значительный отток сельского мужского населения в города приводил к тому, что в городах многие мужчины заводили новые семьи, а старые или бросали, или жили на две семьи. Еще большим потрясением оказались перипетии Первой мировой войны: впервые, пожалуй, Россия испытала такие массовые миграции и впервые понесла такой значительный урон в населении, неизбежно повлиявшие на положение семьи. Первая мировая усилиями большевиков плавно перетекла в революцию и затем в гражданскую войну. Раскол страны на два непримиримых лагеря с неизбежностью повлек за собой раскол многих семей, которые зачастую против своей воли оказались захваченными политической стихией. Но, несмотря на все потери лихолетья – физические и моральные – политика молодого советского государства нанесла семье несравнимо больший урон.

Волна вынужденной эмиграции прекратила многие семейные связи, поскольку государство создало такие условия, при которых даже переписка между родственниками, живущими по разные стороны границы, стала смертельно опасной для оставшихся в СССР. Отмена сословий, которая, казалось бы, должна была привести к демократизации общества, на деле создала новые социальные ограничения. Кому-то даже приходилось отказываться от фамильного имени. Из-за этих ограничений юноши из дворянских семей оказались в сложной брачной ситуации: выбирать невесту из своего круга они не могли, опасаясь репрессивных санкций власти, а брак с представительницами иных сословий не устраивал ни тех, ни других. Иное дело «благородные барышни» – спрос на них был велик. Их с удовольствием брали замуж новые чиновники и функционеры, которые, в основном, имели, по дореволюционной терминологии, «низкое» происхождение. На такие браки даже сложилась своеобразная советско-партийная мода.

Пресловутый «квартирный вопрос», не решенный до сих пор, также не способствовал созданию устойчивого института семьи. Попытка решить его за счет того слоя населения, который имел квартиры – выселяя и «уплотняя» – с одной стороны только привела к созданию уродливой формы коммунального быта. С другой – результаты обследования рабочих жилищ, проведенного в Москве в 1922 году, показали, что «богатые дома со вселенными в них мелкими жильцами» и типичные для них «большие и роскошные комнаты», заселенные по «коммунальному» типу, плохо приспособлены для проживания рабочих семей и в том числе детей13.

Что касается детей, то предполагалось вообще освободить от них семью, сделав их «собственностью государства». Все расходы по их содержанию и воспитанию государство должно было взять на себя. Те игры и игрушки, в которых советская педология усматривала подготовку к семейной жизни, были запрещены14. (Невольно вспоминается высказывание одного из известных педагогов, что семья прекратила свое существование, как только появился первый детский сад). Не способствовала укреплению семьи и теория «обобществленного быта». В популярно-пропагандистской форме основы этой теории изложены в комментариях муромской газеты «Красный Луч» по поводу жалоб некоего «рабочего-ленинца» на свою семейную жизнь: «Живу я вот уже 3 года со своей женой, но… я не находил тех приятных дней, которые желал когда-то получить… Возьмем хотя бы наше семейное хозяйство, – скажешь ей, что сшить иль постирать надо, а она отвечает: – мне времени нет. Хошь сам шей или стирай, иль нанимай… Но все это мелочи, – есть причины крупнее и серьезнее. Я вступил в партию Р.К.П. – вот тут-то еще больше пошли раздоры, пошли попреки за партию. Пробовал я убеждать свою жену… но ничего не выходит, – выход один – за ним я и обращаюсь к „Красному Лучу”. Осветите мою жизнь, дайте мне света – укажите мне выход, так как моя жизнь будет настоящей жизнью, когда я буду выход иметь. Но всего тяжелей мне – расстаться с партией, с ней я не могу расстаться».

«Брак, прежде всего, дело частное, – отвечает газета, – брак – это договор 2-х: и мужчины, и женщины, которые сходятся на началах любви, дружбы и добровольности для совместной жизни. Нарушается дружба, нарушается любовь – брак… исчезает… Достаточно одного заявления с подписями обоих сторон в загс, где зарегистрирован брак, и он будет расторгнут. Нет согласия с какой-либо стороны, но есть желание к разводу с другой – подается заявление в Нарсуд и последний безо всяких должен произвести расторжение брака. Никто не имеет права в С. С. С. Р. превращать брак в оковы рабства. Брак в С. С. С. Р. построен на основах добровольного сожительства… Какая же совместная жизнь мыслима, если люди не выносят друг друга, не могут ужиться друг с другом?... Такой жизни быть не должно, даже в том случае, если есть дети… Следовало бы остающегося ребенка (ребят) отбирать у разводящихся (здесь бы никто бы обижен не был) и помещать в детские дома, взимая на его (их) воспитание известные суммы и с отца, и с матери. Ребенок находился бы в самых надежных пуках, руках государства, а родители, помогая его воспитывать, могли бы спокойно устроить свою личную жизнь, но для этого нужны детские дома, а их у нас очень мало. Надо усилить строительство детдомов, общественных столовых, прачешных, надо облегчить положение женщин, вырвав из ее рук ухват, горшки и корыто и дав ей лучшую долю – участия в общественной работе, потому что чаще всего все истории с разводами начинаются и построены именно на этом»15.

Такая политика по отношению к семье была продиктована не заботой об «основной ячейке общества», а стремлением высвободить как можно больше рабочих рук – в первую очередь, женских – для общественного производства. Однако, что греха таить, в реальности широко использовался и детский труд, особенно во время войны16. Для сравнения: «только после поражения под Сталинградом… 13 января 1943 года в Германии была объявлена так называемая тотальная мобилизация. Но заключалась она не в мобилизации как таковой, а в регистрации для работ военного назначения мужчин в возрасте от 16 до 65 лет и женщин в возрасте от 17 до 45 лет. Тем не менее, несмотря на серьезное положение на фронтах Германии,женский труд в германской промышленности до 1944 года практически не использовался, равно как и детский, так как считалось, что это разлагает семью и плохо сказывается на моральном состоянии мужчин, находившихся в армии (курсив мой. – Ю. С.). Женский и детский труд в Германии частично компенсировался трудом иностранных рабочих, которых к весне 1943 года в германской промышленности насчитывалось 6 259 900 человек. Таким образом, если советская промышленность с первого до последнего дня войны работала на износ и все здоровые мужчины были мобилизованы в армию, а нездоровые, подростки и старики – в ополчение, Германия только в 1943-1944 годах, под влиянием поражения под Сталинградом и бомбардировок союзниками германских городов, стала относиться к войне серьезно»17. В Советском Союзе нехватка рабочих рук уже до войны стала восполняться трудом заключенных, якобы «классовых врагов», которых в изобилии поставляли карающие органы пролетариата. Репрессии не только исключали из брачного процесса значительную часть населения репродуктивного возраста, наносили огромные невосполнимые людские потери, но разбивали и калечили семьи: родители публично отказывались от детей, а дети от родителей.

Освоение новых территорий, в частности, Дальнего Востока, внесло свою лепту в семейные институты, вызвав отток туда юношей и молодых мужчин. Поэтому был брошен клич: «Девушки – на Дальний Восток!» Формировались целые женские эшелоны. Очевидцы рассказывают, что на станции назначения девушек ждали толпы мужчин. Расхватывали всех подряд и растаскивали по баракам. На перроне возникали драки – кому-то не хватило женщин. Это, конечно, ни в какое сравнение не идет с суворовскими браками «по ранжиру». Однако постоянного населения на Дальнем Востоке так и не сложилось, там существует проточная миграция18.

Урон, который нанесла семье Великая Отечественная война, нашим обществом до сих пор не оценен в полной мере. И дело не только в людских потерях, утрате генофонда. К этому времени политика государства по отношению к семье изменилась: хотя общественное все еще превалировало над частным, но семья уже считалась «основной социальной ячейкой общества». На время войны действовала установка, которая описывается словами К. Симонова – «жди меня». В Красной Армии отпуска солдаты получали в лучшем случае лишь по ранению, тогда как в армии вермахта отпуска для фронтовиков сохранялись и тогда, когда советские войска стояли уже у стен Берлина. Однако психологи отмечают резкое повышение сексуальных потребностей у воюющих мужчин. Поэтому возник институт временных браков, так называемых ППЖ – «полевых походных жен». Для удовлетворения сексуальных потребностей солдат были созданы специальные женские команды, скрытые под названием «банно-прачечные поезда». Для фронтовых офицеров была предпринята попытка создать специальный дом отдыха под Москвой, но это была капля в море. Просуществовал он несколько месяцев, т. к. отбывавшие после отдыха на фронт офицеры увозили с собой персонал как ППЖ.

С переходом границы Польши в армии резко увеличилось количество заболевших гонореей. По некоторым данным, временами чуть ли не три четверти личного состава были заражены ей, поскольку на своей территории сексуальная активность солдат сдерживалась, с переходом на чужую, несмотря на все запреты, произошел ее выплеск.

В советское время мощным механизмом сохранения семьи являлись партком и профсоюзы. Многие разводы были предотвращены именно этими организациями, т. к. развод и повторный брак рассматривались как изъяны в моральном облике строителя коммунизма. Развод зачастую стоил человеку продвижения по карьерной лестнице, лишения загранкомандировок и т. п. Повторные браки в эшелонах высшей власти старательно скрывались от народа (как, например, у Ю. В. Андропова). Зато широко обсуждаемые повторные браки наиболее видных инакомыслящих деятелей служили средством создания их отрицательных характеристик, «бездны морального падения» (А. Сахаров).

Еще одно потрясение семье нанесла сексуальная революция, которая в России произошла на четверть века позже, чем в странах Запада, – во второй половине восьмидесятых. Сексуальные потребности теперь могли быть реализованы вне семьи и с большим разнообразием, поскольку в моногамной семье значительно существуют ограничения на сексуальных партнеров. Относительно моногамии речь, прежде всего, идет о мужских интересах, поскольку сексуальные интересы женщин во многих культурах, считавших себя «высокими», ставились под сомнение (ср.: Рим; мусульманская традиция – обсуждение улемами вопроса о том, имеет ли женщина право на сексуальное удовлетворение, т. к. она существо без души; в России XIX в. женщинам из высшего общества считалось неприличным быть страстной и, тем более, достигать оргазма даже с мужем; отсюда – трагедии страстных адюльтеров, известные нам по художественной литературе, любовная горячка – обыкновенный застойный простатит).

Сексуальная жизнь и сексуальные потребности становятся самостоятельным предметом научного изучения. В обиходе появляются широко распространившиеся термины «сексуальные партнеры», «секс». Последний ментально подразделяется на «продажную любовь», секс с партнером для удовольствия, любовь, секс в браке. Распространение контрацептивов и повышение их качества приводит ко все более оценочному разделению акта сексуального удовлетворения и акта воспроизводства. Это и еще ряд причин ведет к тому, что роль семьи в удовлетворении сексуальных потребностей снижается («В СССР секса нет!»).

Таким образом, даже беглый экскурс в историю семьи показывает, что с некоторой условностью можно сказать: идеализация «традиционного брака» в обыденном общественном сознании – это придание преувеличенного значения (иногда абсолютизация) некоторым чертам форм брака предыдущих эпох.

Ю. М. Смирнов

1 Двадцать лет спустя. Футуристический прогноз от известных персон // Труд-7. – № 242 (25170). - 28 декабря 2006 г. – 10 января 2007 г. – С. 2-3.

2 Маринин А. Жертвы аборта. Что стоит за новомодным движением «борцов с детьми»? // Труд – 7. – 2006. – 6 июля. – С. 12.

3 Цит. по: Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. – М., 1932. – С. 30.

4 Барсов Т. Указ. соч.О последствиях расторжения брака в случае прелюбодеяния. – СПб., 1882. – С. 14.

5 Трехсотлетие Дома Романовых. 1613-1913: Репринтное воспроизведение юбилейного издания 1913 года. – М., 1991. – С. 25.

6 См.: там же. – С. 239.

7 Фукс Э. История нравов. – Смоленск, 2007. - С. 292-293.

8 Барсов Т. Указ. соч. – С. 1.

9 Фукс Э. Указ. соч. – С. 544.

10 Там же. – С. 123.

11 «Не посрамлю имени чиста» / Публ. Н. Стрижовой // Мир женщины. – 1997. - № 11. – С. 32.

12 Уварова П. С. Былое. Давно прошедшие счастливые дни. – М., 2005. - С. 98.

13 Покровская А. Домашняя жизнь московских детей // Вестник просвещения. – 1922. - № 1. – С. 14. Цит. по: Сальникова А. Безглазая кукла и папин револьвер: ребенок в вещно-предметном мире раннесоветской эпохи // Теория моды. - № 2006. – Вып. 8. – С. 127.

14 См., например: Глущенко Л. И., Смирнов Ю. М. «Игра в куклы»: этнография и идеология (на материалах Муромского района // Рождественский сборник. – Ковров, 2009. – Вып.XVI. – С. 124-133.

15 Красный Луч. – 1924. - № 158 (931). – С. 2

16 Глущенко Л. И., Смирнов Ю. М. Указ. соч.

17 Фильштинский Ю. Читая книги «Ледокол» и «День-М» Виктора Суворова // Правда Виктора Суворова. – М., 2006. – С. 150.

18 См., например: Пылкова А. А. Граница как условие идентификации: к проблеме социокультурной идентичности в маргинальном пространстве Дальнего Востока // Уваровские чтения-VI. – Муром, 2009. – С. 125.