поиск по сайту

А. В. Коробейников (Ижевск)

 

ГЕТЕРИЗМ И БРАК У УДМУРТОВ: ПРОБЛЕМАТИКА И КОРПУС ИСТОЧНИКОВ

Общепризнано, что брак является в равной степени имущественным, духовным и плотским союзом. Однако вплоть до новейшего времени и «полевые» этнографы и «кабинетные» историки концентрировали свое внимание преимущественно на внешних проявлениях брачных отношений. Достаточно вспомнить, что основатель российской этнологии Н. Н. Миклуха (фон Маклай), прожив годы среди папуасов, был свидетелем и участником отношений полов, но ему не удалось детально осветить ни ментальной составляющей таких отношений, ни их экономической подоплеки1. Разумеется, для решения таких задач требуется свободное владение языком изучаемого этноса. Но не только это. Все знают, что работы этнографов прошлого пестрят указаниями на то, что виденные ими обряды слишком «неприличны» для описания, слышанные ими песни «нескромны» и т. п. Так уж получилось, что для русскоязычной этнографической (и общедоступной) литературы в силу цензурных соображений определенные сюжеты оказались под запретом, став темой для работ А. Н. Афанасьева, а в национальной литературе образовали специальный остроумный, но зачастую скабрезный жанр «барковианы».

Несмотря на то, что современные ученые, проживающие в национальных субъектах федерации, как правило не касаются темы внебрачного полового общения, мы не можем пройти мимо нее.

Сказанное определяет состав корпуса источников для исследования заявленной проблематики: наиболее продуктивной нам представляется работа в первую очередь с архивными и статистическими данными, которые в эпоху своего появления не предназначались для печати, а также обращение к малоизвестным свидетельствам иностранных авторов, которые не предназначались для публикации в России. Ведь иностранный автор, видевший то или иное явление, не задумывался над тем, как он «протащит» потом описание этого явления через российскую цензуру: он просто фиксировал увиденное, и поэтому свидетельство нарративного источника, если не вполне объективно, то, по меньшей мере, беспристрастно.

Итак, уже на основании первых переписей населения в нашем регионе исследователи указывали, что «удмуртские девушки-невесты, как правило, были старше своих женихов: этот обычай существует в таком расчете, что если молодушка старше молодого, то, значит, надежная хозяйка, во всех отношениях развитая и способная к супружеской жизни. С другой стороны, сноха старше сына предпочитается еще и потому, что матери ко времени женитьбы своих сыновей приходят в дряхлое состояние, почему и оказываются малоспособными к управлению хозяйством, и все бремя управления по части женской стряпни падает на сноху. В первые времена просвещения вотяков христианскою верою женили сыновей от 8 до 12 лет на 20 летних девушках, что видно из указа Вятской духовной консистории от 22 февраля 1757 г. за № 178. Указом этим воспрещались такие обычаи в предотвращение кровосмешения свекров со своими снохами»2.

Анализ данных переписных книг конца XVII в. позволил П. Н. Луппову сделать вывод о том, что в местах проживания северных удмуртов 46 % лиц мужского пола в возрасте от двенадцати до семнадцати лет были женаты; были зарегистрированы случаи брака восьмилетних мальчиков, а более половины мужской части населения составляли дети до одиннадцати лет3. Разумеется, браки с неполовозрелыми женихами, создаваемые по описанной модели, являли собой исключительно имущественно-производственные союзы.

Уже первое научная информация Д. Г. Мессершмидта о северных удмуртах, относящаяся к началу 1726 г., которая была опубликована лишь в наши дни, имеет указание на существование у этого народа полигамии: «Мужчины… склонны к полигамии если они считают себя способными прокормить двух, трех и более баб. Бедняк же удовлетворяет себя в одиночку… Муж и жена, господин, слуга, девушка, сын и дочь спят все вместе в одной избе и кладут головы один другому, так сказать, на лоно».4 Автор описывает добрачное половое общение финских народов в нейтральных тонах: «Девки сидели среди парней с задранными до подбородков рубахами… а при пробуждении давали любезно (курсив наш. -А. К.) себя покрыть»5.

В 1816 г. по землям северных удмуртов проехал И. Ф. Эрдман. В путевых записках, которые опубликованы на русском языке лишь частично, он утверждает, что у удмуртов «допускается многоженство»6. Переводчик и публикатор записок Эрдмана в 1892 г., С. К. Кузнецов, дает свое примечание о том, что «хотя и не часто, многоженство это можно наблюдать у вотяков до сих пор. Мне лично известны некоторые примеры многоженства вотяков в Малмыжском и Казанском уездах (т. е. у южных удмуртов. - А. К.)»7. И. Ф. Эрдман пишет об удмуртах: «Целомудрие у них не есть добродетель, и родители охотно уступают своих дочерей для плотского удовольствия посторонним мужчинам, так как беременная легче находит себе мужа: она уже может считаться плодовитою»8. Возможно, свидетельство об «уступке дочерей посторонним мужчинам» послужило основанием для того, что в словарной статье «Вотяки» для энциклопедии Брокгауза и Ефрона, вышедшей в конце XIX в., П. А. Матвеев указывает, что «у вотяков до сих пор сохранились остатки коммунальных браков: определение родства по женской линии, различные виды гетеризма и полная свобода половых отношений для девушки до брака. Девушка, имевшая до брака несколько детей, считается особенно завидной невестой и пользуется почетом за свою способность к деторождению»9. Многие исследователи быта вотяков свидетельствуют об обычае у них гостеприимного гетеризма»10.

Однако сведения о гостеприимном гетеризме довольно неясны, и его объективные проявления не описаны, по крайней мере, в литературе, находящейся в постоянном обороте. Идеологию этого явления характеризует Б. Гаврилов: «При умении обходиться с вотяками скрытость и скупость их пропадает и они готовы пожертвовать для приятного им человека всем, что имеют сами».11 С другой стороны, при затрудненности (вследствие бездорожья, расстояний) межродовых контактов любые локальные сообщества испытывают потребность в обновлении генетического материала.

Посмотрим, какое влияние оказала соответствующие экономические мотивы на брачное поведение удмуртов. Так, Б. Гаврилов в конце XIX в. применительно к южным удмуртам отмечает, что «вотяки при женитьбе за девушку не замеченную в разврате (курсив наш. - А. К.) дают калыма до 75 рублей серебром, а за девушку беременную, если найдутся женихи, дают никак не более 3 рублей. При мне бывало несколько случаев женитьбы на беременной девушке, причем один жених заплатил калыма 15 копеек, а другой 9 копеек… Нередко случается, что муж подобной женщины, видя порок своей жены, начинает и сам развратничать, и если нет, т. е. если он чересчур смирного характера, то (хотя и редко), но бывают случаи, что таковой брак разрывается через самоубийство мужа»12. Описывая объективную сторону свадебного обряда, тот же автор сообщает, что новобрачную, отъезжающую в дом мужа, ее родственники одаривают деньгами13. Если учесть, что перед этим они получили определенную сумму от отца жениха в виде калыма, величина которого зависела от добрачного поведения невесты, то объективно эти деньги от родственников есть лишь подарок новобрачного своей жене, и величина этого подарка напрямую связана с моральной оценкой ее добрачной жизни. А «некоторые бедные вотяки ищут невесту беременную, чтобы не платить, или заплатить меньше калыма»14.

Образцы устного творчества удмуртов также содержат отражение мотива подарка целомудренной (?) невесте: «На подоконник положил я серебряную монету (деньги?). Не для матери, а для дочери»15.

Непредвзятое отношение к свидетельствам современников показывает, что половое поведение, как правило, определяется нормами морали, которые жестко детерминированы условиями существования (а зачастую и выживания) социума. Так, И. Б. Мюллер, проживавший среди хантов в начале XVIII в., приводит сведения, которые способны шокировать носителей современных понятий о нравственности, но, тем не менее, содержат правдоподобные объяснения мотивов субъектов гендерных отношений: «Любовь… у них в обыкновении, и они даже столь сильно обуреваемы этой страстью, что они не могут представить себе, что довольно для мужчины и одной женщины. Поэтому у них обычно две жены: одна пожилая для того, чтобы заботиться о домашнем хозяйстве, другая молодая для их наслаждения и прислуживания им в обществе… Не в обычае хранить целомудрие их дочерей до достижения ими брачного возраста. Они его лишаются в возрасте от 7 до 8 лет с тем, чтобы оставить себе достаточно времени для любви и чтобы они могли лучше приноровиться к прихотям их мужей»16.

Поэтому интересное направление может открыться при сравнительном изучении брачного поведения удмуртов в связи со способами и уровнем военной мобилизации этого народа в прошлом: известно, что с начала XVIII в., после проведения подушной переписи, удмурты несли воинскую повинность, рекруты из их среды направлялись на службу в т. н. Остзейские полки, дислоцированные в Прибалтике. Считается, что мало кто из мобилизованных возвращался к родному очагу, а негативное отношение к солдатчине, которая воспринималась и самим рекрутом, и его родителями почти как смерть, общеизвестно и имеет яркое отражение в фольклоре17. В этнографической литературе прошлого можно встретить глухие намеки на то, что семья имела мотив сдать в рекруты не родного ребенка, а того, который появился до брака, и отец которого не известен. Таким образом, родной сын оставался в семье и становился наследником домохозяина. Если данное указание верно, то оно порождает гипотезу о том, что привлекательной невестой была не просто женщина с ребенком, а именно женщина с «готовым» сыном, ценность которого увеличивалась в условиях общеизвестного обстоятельства массовой младенческой смертности18.

Однако к двадцатым годам прошлого века, вероятно, вследствие убыли мужского населения в результате войн и общего снижения уровня жизни, гендерные отношения по типу обмена подарками, видимо, уходят в прошлое. К. Герд, изучавший северных удмуртов, приводит случаи, когда женатый мужчина «покупал» себе на время женщину за предоставление ей пищи и крова. Автор называет это явление «своеобразной деревенской проституцией»19. В то же время всеобщая воинская обязанность ликвидировала потребность в инородных мальчиках для сдачи их в рекруты.

Отдельный корпус источников может образовать лексический состав языка.Так, касаясь темы иноэтнического влияния, необходимо отметить, что слово калым20 и удмуртское слово для обозначения подарка салам21 заимствованы из татарского языка. Кроме того, терминология моральных категорий удмуртов, наряду с исконными (прапермскими?) терминамивозьыт - стыд и керпотынны, кепыраны - стесняться, и в части словообразования несет отпечаток тюркского влияния (например, возьытлык - совесть) и включает множество тюркских (татарских) лексических заимствований, некоторые из которых приводим ниже:

алама - плохой, скверный, дурной22;

азгин – порочность23;

бузэк - порочный, развратный24;

келиш - приличие, скромность25;

курла - осуждать, порицать26.

Современный лексический состав языка отражает наличие в понятийном аппарате определенных моральных установок. Хотя, разумеется, одного этого замечания не достаточно для того, чтобы понять, какое содержание вкладывалось носителями языка в понятие скромность или порок.

В любом случае, в удмуртском языке, кажется, нет терминов для обозначения полигамии, промискуитета и гетеризма. Разумеется, нет их и в русском языке (по крайней мере, в современном, ибо многоженство - это полная калька). Видимо, если явление в культуре есть, а оригинального термина для него нет, это может свидетельствовать либо о том, что такое явление изначально рассматривалось обществом как типичное и нормальное, либо ушло из бытия так давно, что и термин забылся. Тем не менее, логичным представляется заключение о том, что общественные институты удмуртов нового времени (по крайней мере, южных) и языковые формы сформировались под тюрко-татарским влиянием.

Затронутые выше темы имеют прямой выход в реалии наших дней, и современные литературные произведения сложно рассматривать в качестве источника по рассматриваемой проблематике. Так, например, в национальном литературоведении принято считать, что мир чувств и частная жизнь удмуртки отражены в «эротической» лирике Серафимы Пушиной-Благининой, которая, по мнению исследователей ее творчества, «демонстрирует в своих стихах женскую сущность, заявляет о праве женщины на счастье и даже на грех, если он продиктован самой жизнью. Как известно всему миру, в бывшем Советском Союзе, а у нас, в Удмуртии, тем более, секса вообще не было»27. По нашему мнению и сами «эротические» произведения, и их оценка, приведенная выше, могли быть актуальны для середины девяностых годов. Поэтому их следует считать, скорее, эксцессами свободы творчества, которые появились в обстановке одномоментного разрушения системы идеологического контроля28. Надо признать, что собственно литературная критика произведений удмуртской лирики нам недоступна по причине слабого знания этого языка, и такая критика не входила в наши цели. Однако читатель, даже владея этим языком на минимальном уровне, отметит мастерские ассонансы «эротического» текста С. Пушиной-Благининой. Они вызывают ассоциации с неточными рифмами. (Мы имеем здесь в виду удмуртский термин уй - ночь. Тот, кто владеет русским языком, без труда подбирает точную рифму).

В последние годы в издательстве «Удмуртия» опубликованы на удмуртском языке лирические произведения Аллы Кузнецовой29 и Лидии Нянькиной, которые приобрели большую популярность. Например, стихотворение последней «Бен, мон гетера - туж шудо адями! Инбам-будуаре мынам…»30. (Дословно: «Да, я гетера - очень счастливый человек! Небо - мой будуар…» - А. К.) положено на музыку. Песня без преувеличения является шлягером, который можно услышать на многих массовых мероприятиях с участием национальных артистов. На взгляд автора этих строк, исполнительницам данного хита сюжет близок и знаком, ибо эта песня исполняется и принимается с большим эмоциональным подъемом31. Однако, наверное, большинство наших современников безо всякого смущения признаются в том, что им трудно, не имея под руками словаря иностранных слов, дать исчерпывающе верную дефиницию понятий гетера (гетеризм) и будуар. Поэтому читатель и слушатель воспринимают скорее семантическую окраску этих терминов в понятном ему (ей) контексте «свободной любви», и эта песня (наряду с ее аналогами) неизменно находит радушный прием. Безусловно, вследствие рекламы потребительства и гедонизма на всех уровнях, добрачное (и внебрачное) половое общение стали реалиями общественного постсоветского бытия вне зависимости от национальной принадлежности субъектов. Но, возможно, по-русски с эстрады декларативный гетеризм звучал бы несколько в духе эпатажа. (Вспомним: «А я проститутка, я фея из бара, я темная ночь, я летучая мышь…») Однако в национальной среде, имеющей свежие традиции и память об исторических реалиях, свидетельства которых мы привели выше, эта обнаженная лирика, видимо, падает на почву, подготовленную генетической памятью и не вызывает отторжения32.

Таким образом, логичным становится вывод о том, что формирование модели брачных (и внебрачных) отношений произошло у удмуртов в условиях инокультурной интерференции, а сама модель претерпела динамические изменения, которые нашли свое отражение в объемном корпусе исторических источников. Кроме того, как мы показали, несмотря на отсутствие национальной терминологии, мотивы свободного общения полов находят широкое отражение и в общественном сознании наших земляков. Поэтому предлагаемая тема представляется актуальной для современного культурного строительства в Удмуртии, а прояснение механизмов формирования общественного идеала может сыграть важную роль в деле формирования межнациональной толерантности.

1 Миклухо-Маклай Н. Н. Собрание сочинений. - М., 1990. - Т. 1.

2 Верещагин Г. Е. Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии // Верещагин Г. Е. Собрание сочинений. – Ижевск, 1996. - Т. 2. - С. 13-122.

3 Луппов П. Н. Северные удмурты в конце XVII века (Опыт изучения переписной книги 1678 г.). - Вятка, 1934. - С. 8-10.

4 Напольских В. В. Удмуртские материалы Д. Г. Мессершмидта. - Ижевск, 2001. - С. 79.

5 Там же.

6 Иоганна Фридриха Эрдмана путешествие по Вятской губернии летом 1816 года. Перевод с немецкого С. К. Кузнецова // Памятники Отечества. - 1995. - № 1-2. - С. 17.

7 Там же.

8 Там же.

9 Матвеев П. А. Вотяки // Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. Энциклопедический словарь // CD ROM.- М., 2003.

10 Там же.

11 Гаврилов Б. Поверья, обряды и обычаи вотяков Мамадышского уезда Урясь-Учинского прихода // Труды IV археологического съезда в России. - Казань, 1891. - С. 81.

12 Там же. - С. 107.

13 Там же. - С. 128.

14 Гаврилов Б. Произведения народной словесности, обряды и поверья вотяков Казанской и Вятской губернии. - Казань, 1880. - С. 172.

15 Там же. - С. 9, 79.

16 Müller I. B. Leben und Gewohnheiten der Ostiacken, eines Volcks, daß bis unter dem Polo Arctico wohnet, wie selbiges aus dem Heydenthum in diesen Zeiten zur Christl. Griechischen Religion gebracht, mit etlichen curieusen Anmerckungen von Königreich Siberien und seinem Freto Nassovio oder Weigats, in der Gefangenschafft daselbst beschrieben und anjeßo mit einer Vorrede versehen. Berlin,1720. (XI), 75 S.; то же. Berlin, 1726. (XI), 75 S.; Мюллер И. Б. Нравы и обычаи остяков (Электронный ресурс). Ханты-Мансийск, 2003. Немец И. Б. Мюллер, состоявший на шведской службе, был пленен в 1709 г., несколько лет проживал в Тобольске и участвовал в поездках христианских миссионеров в области проживания хантов. Установлено, что он в значительной степени использовал в своей книге материалы миссионера Г. И. Новицкого, которые увидели свет в форме книги лишь в концеXIX в.

17 Достаточно вспомнить, что рекрутов иногда вели к месту службы в оковах, как каторжников.

18 К сожалению, проверить данную гипотезу пока не представляется возможным: этнографы прошлого не зафиксировали пол ребенка, мать которого является наиболее привлекательной для женихов; данные о количестве демобилизованных из остзейских полков, вернувшихся домой, также не были пока нами обнаружены в литературе.

19 Герд К. Человек и его рождение у восточных финнов // Memoires de la Societe Finno-Ougrienne. - Helsinki, 1993. - Vol. 217. - P. 17.

20 Csucs S. Die Tatarischen Lehnworter des Wotjakischen. - Budapest, 1990. - С. 201.

21 Там же. - С. 256.

22 Там же. - С. 100.

23 Там же. - С. 115.

24 Там же. - С. 137.

25 Там же. - С. 212.

26 Там же. - С. 231.

27 Владыкин В. Е. Семикрылая Серафима-грешница // Удмуртская правда. -1996. - 17 мая.

28 Справедливости ради напомним, что участница той давней телепередачи, ведомой В. Познером, заявила, что «секса у нас нет на телевидении».

29 Кузнецова А. А. Лушкем яратон (Интим). - Ижевск, 1995.

30 Нянькина Л. С. Синучкон (Зеркальце). – Ижевск, 2004. - С. 75.

31 Восторженные отзывы можно видеть и на интернет-форумах. Режим доступа: http://vkontakte.ru/profile.php?id=8182290

32 Понятно, что следует различать гетеризм как стиль поведения и проституцию как средство заработка.

дата обновления: 17-02-2016