Не понят и забыт (А. Ф. Мантель в революционной Иваново-Вознесенской губернии)

Е. Н. Закаменная (Плес)

НЕ ПОНЯТ И ЗАБЫТ ( А. Ф. МАНТЕЛЬ В РЕВОЛЮЦИОННОЙ ИВАНОВО-ВОЗНЕСЕНСКОЙ ГУБЕРНИИ) 

На границах эпох, особенно если эти границы проводит революция, жизнь человека зачастую наполняется драматическими коллизиями, человеческие судьбы ломаются. В стан чужих попадают иной раз внезависимости от каких бы то ни было принятых в ту пору критериев. В забвение отправляются весьма достойные имена. Люди всем сердцем стараются принять новую эпоху, отдать ей свои знания и опыт, но оказываются чужими в этом изменившемся мире. В этом смысле очень интересна судьба А. Ф. Мантеля, который последние пятнадцать лет своей творческой жизни связал с Ивановским краем, переехал сюда во вновь образовавшуюся пролетарскую Иваново–Вознесенскую губернию в первые послереволюционные годы.

А. Ф. Мантель по национальности – немец, его предки верой и правдой служили России с ХVIII столетия. Родился он 7 февраля 1880 г. в Шлиссельбурге, учился в Петербургской Императорской Академии художеств. До Октябрьской революции был известен как искусствовед, страстный поклонник художественного объединения «Мир искусства» и его пропагандист. Такие художники, как Н. Рерих и Д. Митрохин, обязаны этому человеку тем, что он первым издал альбомы, посвященные их творчеству.1 В 1910 г. в Казани он издает альманах «На рассвете», где опубликована его статья о творчестве К. Петрова-Водкина, помещены работы А. Бенуа, Е. Лансере, А. Остроумовой-Лебедевой, Б. Анисфельда, К. Сомова, И. Билибина, А. Гауша, Д. Кордовского. О художнике Судейкине широкая общественность узнала со страниц альманаха «Зилант».2 Мантельпечатает свои искусствоведческие и критические статьи в известном «Аполлоне», в «Журнале для всех», издаваемом в Казани.

Благодаря своим широким связям с «мирискусстниками», он собирает интересную по содержанию и оригинальную по форме коллекцию графики, а точнее, графики малых форм, в то время еще только начинающую заявлять о себе как о явлении искусства (открытки, виньетки, афиши, плакаты и т. п.). Именно он обратил внимание на это направление в творчестве художников. Он первым публикует архитектурные зарисовки Г. К. Лукомского.

В первые послереволюционные годы вместе с П. Дульским работает в качестве агента губподотдела по делам музеев и охраны памятников старины при наркомпросе Казани. Первые пятнадцать лет его творческой деятельности плодотворны и активны, это казанский период.

С 1921 г. А. Мантель работает в Иваново–Вознесенской губернии. Как представитель Главмузея он приезжает в Плес, с 1918 г. вошедший во вновь образованную Иваново–Вознесенскую губернию, для организации в Плесе музея И. Левитана. Задачу эту надо было выполнять с нуля и рассчитывая, прежде всего, на свои силы.

Судьба к этому времени уже дважды очень больно его ударила. В 1914 г. началась война с Германией; он – немец, дальнейшая издательская деятельность осложнилась. В 1915 г. его имение Грибатник в Лаишев-скомуезде Казанской губернии разгромили «патриоты». Второй погром произошел в 1917 г., громили «барское имение», хотя это был лишь хутор с домом и садом. Драматические события вынуждают обратиться в Высочайшую коллегию, а потом во Временное правительство об изменении фамилии на Мантелев, а отчества на Федорович. Обращение оба раза осталось без ответа.

Очевидно, с большими надеждами отправляется он в революционную пролетарскую губернию. Летом 1921 г. он уже в Плесе, пытается собрать местный материал, представляющий историко–культурную ценность, для музея. Однако его действия встречают враждебное отношение. Он обращает внимание на вещи, уцелевшие при пожаре 1903 г. деревянной Петропавловской церкви, той самой, что изображена на картине И. Левитана «Над вечным покоем». Вещи, имеющие громадную художественную ценность, хранились в кладовке: «Все переломано, свалено в груду, завалено дровами и хламом».3 А. Мантель составил акт об изъятии вещей, но настоятель церкви не захотел передать их в музей. Посланцев музея прогнали, обвинив в грабеже. Местные власти в инциденте, очевидно, разбираться не стали, вещи в скором времени не преминули исчезнуть.

Местный культпросветотдел возглавляет в это время некто В. П. Геч, имеющий три класса церковно–приходской школы. Лишь в одном из отчетов Геч сообщает: «В Плесе устроено 2 танцевальных вечера в пользу голодающих и один литературно- музыкальный в пользу музея им. Левитана».4 Тем не менее, 25 марта 1925 г. музей был открыт, о чем сообщает губернская газета «Рабочий край». «Мечту об увековечивании в Плесе памяти Левитана – его художника – теперь можно считать осуществившейся… в Плесе открылся художественный музей им. Левитана. Музей организован решительно одним человеком, известным историком русской живописи, членом группы ”Мир искусства” А. Ф. Мантелем.

Открывшийся музей не богат, но зато виден определенный вкус и ценный подбор материала: гравюры лучших русских художников (отдельно представлены Левитан, Врубель, Ге); интересен отдел русской старины: изображение старых деревянных северных церквей, великолепные их модели и образцы русского орнамента.

Кроме того, представлена еще не исследованная, глубоко самобытная, исторически ценная старина Плеса».5 

Деятельность музея не ограничилась только этим. В конце года А. Мантель подготовил художественную выставку. «Сам Мантель дал ряд интереснейших по исполнению картин, ряд exlibris’ов, плакатов агитационного характера (поп, похороны старого режима и т. д.). Далее идет целая стена шаржей на местных деятелей… Среди произведений других художников назовем работы Кустодиева, Гауша, Петрова–Водкина,Лансере, Бенуа, Митрохина и др.».6 

Выставка открылась в не отапливаемом помещении. Поступление средств из центра на культурно–просветительную деятельность в 1922 г. резко сократилось, музеи «местного значения» целиком перевели на местный бюджет, который содержать их не мог. Плес в это время более, чем «заштатный город», он входит как деревня или село в Ногинскую волость Середского уезда Иваново–Вознесенской губернии. Да и приоритеты в области культурного строительства иные: избы–читальни, социалистический клуб, народный театр, ликвидация неграмотности.

Художника в его начинаниях поддерживают «бывшие»: Сергей Александрович Шулепников, Леонид Павлович Смирнов, но их имущество национализировано, они сами «лишенцы», т. е. лишены избирательных прав. Остальное население увековечение памяти Левитана мало волнует, «местные деятели» обижены «целой стеной шаржей», а графические работы объединения «Мир искусства» и сегодня не для «широких народных масс». Перспектив для развития музея явно нет. Первый организатор и хранитель музея не получает жалованья, пробавляется случайными заработками от продажи своих произведений и еще читает лекции в сельскохозяйственном институте, который в 1923 г. стал техникумом.

В 1924 г. директор Яковлевских льняных фабрик (ныне город Приволжск) приглашает Мантеля в качестве художника по тканям.

Еще до революции А. Мантель в своих статьях пропагандирует идею – искусство в жизнь: «Пусть все предметы обихода, начиная от стола, кончая ложкой, будут делаться по рисункам художников, пусть все художественные изделия будут создаваться самими художниками, или под их ближайшим руководством».7 

В двадцатые годы многие художники, воодушевившись идеей «искусство в массы», работают над созданием «новых рисунков» для ткани, фарфора и т. д. Новыми почитаются те, в которых отражается революционная символика, появляется так называемый «агиттекстиль». В этом направлении работают такие интересные художники, как А. Попова, В. Степанова, А. Экстер, Л. Маяковская, художник–график А. Родченко.

Рисунки для тканей этих художников отличаются смелым столкновением цветовых плоскостей, неистовством линий, создается новый оригинальный стиль. Они работают для фабрик Москвы, Петербурга, Подмосковья, и их работы применимы к оформлению ситцев, шелка. Агиттекстиль, явление быстротечное, все же захватило и провинцию, коснулось оформления так называемых жаккардовых тканей, где рисунок формируется не способом окраски, а путем переплетения нитей. Поэтому графическая выразительность линий, четкость рисунка здесь исключительно важны. «Пионером» в этом деле Н. Н. Соболев, крупнейший специалист по истории искусства оформления тканей, называет А. Ф. Мантеля.

Во второй половине двадцатых годов нэп практически сходит на нет, но на устах производителей в провинции еще живо слово «рынок». И руководство Яковлевских фабрик понимает, что им нужен профессиональный художник, т. к. рисовальщики до сего времени создавали свои рисунки, по старинке копируя образцы, рисунки из журналов, даже этикетки с оберток.

А. Мантель за пять лет своей работы на Яковлевских фабриках, усвоив специфику оформления жаккардовых тканей, создал более ста тридцати оригинальных рисунков. Шестьдесят из них были представлены на персональной выставке в Иваново–Вознесенском губернском музее, печатались в журналах «Красная нива», «Беднота», «Искусство и жизнь». Его работами заинтересовались даже зарубежные журналы. В 1930 г. издается альбом его рисунков.8 Вступительную статью к этому изданию пишет Н. Н. Соболев, прекрасные отзывы о его работах дают его друзья, «мирискусстники».

В работу было принято немногим более десятка рисунков, но рисовальщики не захотели принять «нововведений» пришлого художника, устроили забастовку, требовали его увольнения. Только воля директора приостановила конфликт, между тем начальник ткацкого цеха перевел острую форму конфликта в тихий саботаж. Плохо помогло и заступничество губернской газеты «Рабочий край»: «Довольно приспосабливаться к вкусам обывателя. Требуем внимания к советскому художнику».9 Состояние вражды продолжалось, несмотря на старания художника включиться в активную общественную жизнь. Общественные заступники пишут: «ОМантеле вспоминают, когда надо нагрузить его общественной работой. С момента поступления на фабрику художник является членом правления клуба, лектором, кружководом, членом редколлегии иллюстратором стенной газеты».10 

Пока велись эти баталии, прошла мода на «агиттекстиль», а часть рисунков Мантеля сделана именно в этом стиле. Но на Яковлевских фабриках на долгое время осталась традиция использования советской символики в создании небольших серий скатертей и полотенец, выпускаемых к юбилейным датам и знаменательным событиям (скатерти «Победа», «Космос» и т. п.). Правда, имя основателя традиции столь же основательно забыто.

«Неуживчивый немец», «непонятный интеллигент», поклонник «чуждого пролетариату направления в искусстве», и в столицах не особенно почитаемого, здесь, в провинции – человек совершенно чужой. Он переезжает в Иваново–Вознесенск и становится заведующим художественным отделом в областном музее. Он пишет статьи – рецензии о творчестве художников ИПО, очерк «Плес», устраивает выст- авки. Но и здесь не обошлось без конфликтов: разногласия с директором музея Штраусом во взглядах на искусство закончились тем, что Мантель был обвинен в пристрастиях к «чистому искусству», в пре- небрежении к искусству пролетариата, даже в некомпетентности, и уволен. Правда, руководство Иваново-Вознесенского наробраза восстановило его на работе, а Штраусу даже был объявлен выговор «за невнимательное отношение к специалистам». Однако рабочая обстановка становилась все более нетерпимой.11 

А. Мантель уже очень болен, живет с семьей в сторожке в Иванове на улице Арсения. У него три дочери от первого брака, двое несовершеннолетних детей от второго, полунищенское существование. Друзья–художники помогают в учебе старшим дочерям. Последний год А. Мантель работает в Доме учителя, завершает труд всей жизни – «Историю искусства», сдает в ГОИЗ. Но труд так и не увидел жизнь, где-то затерялся.

А. Ф. Мантель умер 16 ноября 1935 г. в возрасте 55 лет. В нашем крае его имя основательно забыто.

Итак, человек, чьи разносторонние знания, способности и богатый опыт могли быть эффективно использованы, постоянно оказывался непонятым, невостребованным, несмотря на колоссальную личную энергию. В 1933 г. Е. Лансере в письме к дочери А. Мантеля Ирине, своей крестнице, пишет: «Удивительный человек Ваш отец: сохранить несмотря на все перипетии революции, служб по провинции, такое горение к искусству, такую преданность, так сказать к избранникам своей молодости, к кружку ”Мир искусства”, давно рассыпавшемуся, давно всеми искусствоведами сданному в далеко непочетный архив».12 Древнейшее, первобытное чувство неприятия чужого оказывается очень живучим в человеческом сообществе и обостряется в периоды крутых перемен. 

Ссылки:

1 Мантель А. Н. Рерих. – Казань, 1912; он же. А. Д. Митрохин. – Казань, 1912. 

2 Зилант. – Казань, 1913. 

3 Рабочий край. – 1922. – 4 января. 

4 ИГОА. – Ф .980. – Д. 20. – Л. 96.

5 Смирнов Л. Левитановский музей // Рабочий край. – 1922. – 12 апреля.

6 Александров С. Художественная выставка в Плесе // Рабочий край.

7 Мантель А. Популярность искусства // На рассвете. – Казань, 1910. – С. 36.

8 Мантель А. Рисунки для тканей. – М.–Л., 1930.

9 Фролов К. Внимание советскому художнику // Рабочий край. – 1929. – 5 сентября.

10 Там же.

11 ИОГА. – Ф. 1707. – Оп 2. – Д. 1.

12 Личный архив А. А. Виноградова, правнука А. Мантеля.