поиск по сайту

А. В. Апанасенок (Курск)

 

ИДЕАЛЫ И ЦЕННОСТИ РУССКИХ СТАРОВЕРОВ  В ЭПОХУ РОССИЙСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX – НАЧАЛА XX вв. (НА МАТЕРИАЛАХ ЦЕНТРАЛЬНОГО ЧЕРНОЗЕМЬЯ)1

 

Вторая половина XIX - начало XX вв. вошли в историю как период модернизации Российского государства. Характеризуя эту эпоху, современные исследователи прежде всего обращают внимание на быстрый экономический рост, трансформацию социальной структуры, изменение политической системы, становление системы народного образования.2 Однако не менее важной составляющей модернизационных процессов является трансформация сознания, освобождение от патриархальных представлений и секуляризация. «Дедовские» традиции теряют прежнюю силу, влияние религии на жизнь общества ослабевает. Подтверждением этому тезису могут послужить многочисленные публикации в местных и центральных периодических изданиях того времени, свидетельствующие, например, о падении авторитета священнослужителей и нежелании многих крестьян активно участвовать в жизни своих приходов.3Предельно откровенно эту мысль сформулировал К. Победоносцев: «Народ сегодня предпочитает кабак православному храму».4

Однако столь сильное влияние модернизация оказала не на всех подданных империи. Именно во второй половине XIX - начале XX вв. стал очевиден культурный разрыв между большей частью российского общества и его наиболее консервативной частью – старообрядчеством. Известный исследователь староверия И. И. Юзов пришел в это время к выводу, что «раскольничье миросозерцание построено на совершенно иных началах, нежели то, которое положено в основание нынешнего общественного строя».5 Цель этой работы – охарактеризовать эти «начала», т. е. идеалы и ценности «ревнителей старой веры» в пореформенный период. При этом в качестве фактологической базы будут использоваться источники центрально-черноземных губерний России. К числу таковых относятся сочинения староверов, духовные стихи, пословицы, поговорки, популярные в среде «ревнителей древлего благочестия», документы, отображающие полемику с церковными миссионерами, заявления, сделанные на старообрядческом съезде 1906 г.

Как известно, основу идеологии староверия составляет идеализация прошлого, сочетающаяся со скептическим отношением к настоящему. Корни такого отношения к действительности уходят в XVII в., когданиконовские реформы совпали по времени с окончательным закрепощением крестьян, насильственной европеизацией и бюрократизацией страны, превращением церкви в казенное «ведомство православного исповедания». Часть населения тогда почувствовала, что «святая» патриархальная Русь постепенно превращается в чуждое и жестокое европеизированное государство, а новые богослужебные обряды – символ этой перемены. Последовавшие вскоре гонения и казни укрепили старообрядцев в мысли о пагубности перемен. Постепенно у них сложилась своя философия истории, в которой дониконовская Русь, «сияющая верой», противопоставлялась отошедшей от «истинного православия» императорской России, а старые обычаи – новым «латинским прелестям».

Источники второй половины XIX – начала XX вв. свидетельствуют, что и в этот период отношение к миру у старообрядцев определялось эсхатологическими представлениями, согласно которым судьба земного мира тесно связана с судьбой «истинной веры». Общепринятой в старообрядческой среде была теория «Москва – Третий Рим», провозглашавшая, что «два Рима пали, а четвертому не быть». Согласно такому пониманию истории, падение «истинно православной Москвы» означало конец прогрессивного развития и начало регресса, явный признак завоевания мира антихристом. Именно поэтому «справа книг» патриархом Никоном, означавшая, по мнению староверов, отход от истинной веры, была наполнена глубоким и трагическим смыслом для будущего. Вот какие строки находим в рукописи беспоповцев Рыльского уезда Курской губернии, распространявшейся в семидесятые-восьмидесятые годы XIX в.: «По попущению Святого и Праведного Бога, за умножение ради грех наших, прия власть сын погибельный прельщати весь мир и прельщает и мало не весь мир прельсти; ибо от 166 лет третий Рим отпаде, а четвертому не быть. Падение всемирное и несчастное, и в первое благочестие прийти уже безнадежное. О сем вся Россия слухом наполнена, каковое было народу от Никона и учеников его, за содержание древнего благочестия, кровопролитие и сажжение, а наипаче за крестное знамение, егда отец доказывал на сына, а мать дщерь на суд предавала. Кто о сем времени слыша, не наречет его достойное плача?»6

Не менее яркая оценка произошедшим в XVII в. событиям присутствует в духовном стихе староверов-«ветковцев», записанном в Воронежской губернии в конце XIX в.:

 

По грехам нашим на нашу страну

Осени облак зело мрачный

Солнце угаси лучи светлые

И свет свой не яви на лице земли.

Поздно с вечера в часы дневные

Наступила тьма несветимая,

По пророчеству Даниилову

Станет мерзость запустения

На святом месте, в церквах святых.

В тысещи шестьсот шестьдесят шестой

Антихрист возмути всю вселенную.7

 

Характерной для всей старообрядческой среды особенностью была уверенность, что мир «поврежден ересями». В пословицах и поговорках, цитируемых православными миссионерами, настойчиво проводится мысль о том, что прошлое лучше настоящего: «Жизнь стала хуже, люди стали хуже»; «Много нового, мало хорошего, что новизна, то и кривизна»; «Все по-новому, а когда же по-правому?»8Старина постоянно выставлялась старообрядцами в качестве образца для подражания: «Деды и отцы наши были и умнее нас, и грамотнее»; «Прежде жили – не тужили, теперь живем – не плачем, так ревем». Эпитет «старинное» и в начале XX в. был лучшей похвалой для любого явления или вещи.

Скептически относясь к современному порядку, староверы противопоставляли ему идеализированный «старинный и праведный», своеобразно отраженный в сказании о Беловодье. В нем говорится о существовании «святой страны», жители которой ведут праведную жизнь. Советский исследователь К. В. Чистов классифицировал это сказание как социально-утопическую легенду,9однако можно утверждать, что многие староверы в рассматриваемый период искренне верили в существование заветной страны: об этом свидетельствуют «маршрутники» с указанием дороги туда, ходившие по рукам в старообрядческих селах. Один из них был изъят полицией у крестьян с. Благодатного Рыльского уезда Курской губернии в 1889 г. и впоследствии опубликован в «Миссионерском обозрении» в качестве доказательства «темноты» старообрядцев.10 Автор «маршрутника», «инок Михайла», описывает сначала путь в Беловодье, якобы лежащее за «китайской землей», где-то в районе «Опонского царства» у «акияна-моря». Затем он рассказывает о самой стране. Населяют ее «Христовы подражатели», бежавшие туда от Никона и папы римского. На свою землю они никого не пускают, кроме благочестивых людей (т. е. старообрядцев), а сами живут в богатстве и счастье, храня старинные порядки и истинную веру. Там «святых соборных церквей до ста, и святейший патриарх – отец Иоанн и три митрополита», служащие по старым обрядам. «Жизнь там беспечальная. Сберегается и процветает на Беловодьесвятая, ничем не омраченная вера со всеми благодатными средствами спасения», «тамо Антихриста не может быть и не будет».11

Идеализация старины определила традиционализм староверов и бережное отношение к обычаям. Характерную фразу в этом отношении произнес на старообрядческом Соборе 1913 г. старообрядче- ский архиерей Иоанн (Картушин): «Нам надо вернуться назад, в XV век, - там люди спасались! Нам надо оставаться таким, какими мы были».12 Также весьма показательно, что при попытках увещевания местными священниками курские староверы часто отвечали: «Не нами заведено, не нам и изменять наши обряды».13 Эта фраза не была простой отговоркой, в ней проявлялась истинная убежденность в том, что только следование традициям предков является правильным путем для человека. Отсюда и характерное для старообрядцев почтительное отношение к старшим – «над старцем не смейся, зане старец старое знает, правду возвещает».14

Себя староверы рассматривали в качестве по-следних «истинных христиан», «содержателей благочестия и пресветлого правоверия»,15что предполагало некую мессианскую роль в мире. «Мы содержим истинно православную веру», – фраза, имевшая ме-сто во всех диспутах старообрядцев с «никонианами». Далее, как правило, следовали доказательства, что в мире остается только небольшая группа ревнителей старины, которые только и смогут спастись во время Страшного суда.

Вообще проблема спасения занимала главенствующее место в мировосприятии староверов. Она обусловила повышенную религиозность, набожность, эсхатологическое толкование явлений повсе-дневной жизни. Любое действие толковалось с точки зрения его соответствия православным канонам с неотъемлемым вопросом – «не будет ли греха?». Постоянно присутствовавшие мысли о спасении проявлялись и в повседневной речи. Так, этнограф И. С. Абрамов, путешествовавший в 1906 г. по Черниговской и Курской губерниям, описал старообрядче-ские приветствия. Заставая человека на молитве, староверы произносили:

- Ангел вам на молитву!

- Спаси Христос! – следовал ответ.

Если встреча происходила в обеденное время, то говорилось:

- Ангел вам на трапезу!

- Спаси Христос. Жалуйте к нам.16

Православная культура противопоставлялась в сознании староверов «мирской». Последняя оценивалась негативно, отчасти и потому, что ассоциировалась с Западом и «латинством». Отношение к Западу было явно отрицательным, т. к. именно оттуда исходили как обрядовые, так и бытовые «еретические новшества», введенные «на Руси» во второй половине XVII – начале XVIII в.:

Вместо Христова Креста – крыж латинский,

За святые иконы – картины.

За крещение – обливание, вместо ладана – табак мерзкую

В знамение креста двоеперстного,

Щепоть гусную троеперстную;

За благолепие – брадобритие,

 

 - говорится в старообрядческом духовном стихе, записанном в 1906 г.17

Неприятие западной культуры, будучи устойчивой мировоззренческой чертой староверов, постоянно проявлялось в их среде в рассматриваемый период. Так, для истых «ревнителей старины», чтобы отказаться от модного покроя платья, брадо-брития, косметики, светской музыки и танцев, достаточно было одного аргумента, предлагаемого написанной в то время «Историей Ветковской Церкви»: «Сие есть порождение западного костела, ересей латинских, лютеранских и кальвинских».18

Достаточно распространены были и народные поговорки примерно с таким же смыслом. В Курской и Орловской губерниях часто встречались, например, такие: «Кто фрак кургузый одевает, тот себя в хлами- дуадскую облачает»; «Кто трубку в уста пихает, тот сам себя осуждает».19

Двойственное отношение наблюдалось у староверов к образованию. С одной стороны, у представителей старшего поколения часто встречались высказывания типа «Отцы и деды не знали этого, да жили не хуже нашего», подразумевавшие светскую «ученость».20Наука ценилась ими лишь в связи с религией, как средство познания Слова Божия и душевного спасения. Знания, не имевшие такой связи и такого значения, рассматривались «стариками» как праздное любопытство неглубокого ума или как лишние несерьезные забавы. Ими признавалась «душеполезность» лишь церковной грамотности (умение читать и писать по-старославянски), дававшей возможность читать священные книги и совершать богослужения в отсутствии священников.21 Среднее же и молодое поколение к наукам относились более лояльно, о чем свидетельствует наблюдавшаяся в рассматриваемый период тяга к расширению круга изучаемых предметов. Она проявилась в посещении некоторыми старообрядческими детьми церковно-приходских школ и попытках завести собственные (о них будет сказано далее) – факт, свидетельствующий о влиянии требований времени на принципы староверов.

Важной чертой старообрядческого мировоззрения было благоговейное отношение к общине. Конечно, в какой-то мере эта особенность была присуща русскому крестьянству в целом (о чем говорят факты первоначального неприятия столыпинских реформ, направленных на разрушение общины),22 однако у «ревнителей старины» она находила эсхатологическое обоснование – в мире, покинутом благодатью, антихристу (или «латинству», неверию и т. д.) можно противостоять только сообща. Цементирующим общину фактором была не экономическая целесообразность, а духовная общность. Только среди «своих» старообрядец мог чувствовать себя комфортно, не подвергаясь дискриминации, насмешкам, будучи уверенным, что в случае необходимости ему всегда будет оказана помощь. Ярким примером общинного духа у староверов может послужить обычай тайной милостыни, распространенный в старообрядческих селах Центрального Черноземья. Не желая оставлять в нужде кого-либо из своей общины, староверы вечерами клали продукты питания или другие полезные вещи на специальную полочку или подоконник со стороны улицы, делясь таким образом с более бедными. Последние могли брать оставленное, не унижая себя просьбами. Интересно, что об этом обычае вспоминал в одной из своих работ В. О. Ключевский, однако как о доброй, но забытой традиции Древней Руси.23

Вполне естественно, что на фоне внешней «неправды» община представлялась старообрядцам единственно справедливым организмом. «Крепче мирского лаптя мужику не найти»; «Где у мира рука, там моя голова» – поговорки, весьма распространенные в их среде в то время.

Все описанные особенности мировоззрения староверов могут создать впечатление некоего анахронизма, или, по выражению А. П. Щапова, «окаменелого осколка Древней Руси».24 Однако это не совсем верно, доказательством чего служит специфический мировоззренческий комплекс, отчетливо проявлявшийся у староверов во второй половине XIX – начале XX вв. В нем отражалось их отношение к богатству, труду и смыслу хозяйственной деятельности.

Имеющиеся источники свидетельствуют, что в рассматриваемый период старообрядцам были чужды капиталистические отношения в их классическом виде, где центральным понятием является «частная собственность». Так, в начале девяностых годов XIX в. московское «Общество любителей естествознания, археологии и этнографии» разослало по ряду губерний «вопросные пункты» по «обычному праву» и «верованиям». Ответы собирались среди кресть-ян сельскими учителями, а затем возвращались в «Общество». Среди них оказались письменно выраженные мнения рыльских старообрядцев, резюмированные следующим образом: «Существует взгляд у крестьян Рыльского уезда, что лес, воду, землю, диких зверей, птиц и рыб следует считать божьими, созданными для всех людей на потребу и в равном количестве».25

Полтора десятилетия спустя, в 1906 г. в Москве проходил Всероссийский съезд крестьян-старообрядцев, призванный выяснить их «нужды и мнения». В работе съезда участвовали более десяти представителей старообрядческих поселений центрально-черноземных губерний, каждый из которых воспользовался возможностью высказаться от имени делегировавших их общин. В целом мнения оказались довольно созвучными – староверов не устраивала капитализация сельского хозяйства. Ярче всего их точку зрения отразил доклад крестьянина В. Д. Чернухина из села Ивановского Льговского уезда Курской губернии. Там, в част-ности, говорилось: «Желание наше упразднить относительно земли существующее ныне слово – ”частная собственность”. Земля должна поступить во всеобщее пользование наравне каждому живущему на ней, как вообще мы все равно пользуемся воздухом, светом и солнечной теплотой в согласность заповеди Божией. Бог по сотворению первых людей благословил их и сказал: ”Раститеся и множитеся, и наполняйте землю, и господствуйте ею”. Народ размножился и наполнил землю, но господствуют ею частные лица незаконно»26 .

Такой взгляд на частную собственность (ее отторжение) характерен для патриархального общества, нацеленного лишь на воспроизводство, но не пре- умножение материального богатства. Для классиче-скихкапиталистических отношений он неприемлем, а, значит, должен был бы сделать старообрядчество самой отсталой в экономическом отношении частью населения губернии. Однако факты свидетельствуют об обратном. Например, рыльским староверам фактически принадлежала монополия на приносивший немалые доходы промысел по продаже кос в Центральной России.27 Есть и другие свидетельства материального благополучия «ревнителей старины». Так, в отчетных сведениях за 1917 г. по Льговскому уезду Курской губернии говорится, что «наибольшим благосостоянием пользуются те приходы, где население владеет достаточными наделами земли, имеет благоприобретенные земельные угодья и не испытывает зависимости от экономий» и затем указываются деревни преимущественно со старообрядческим населением (Машкина, Малеевка), а также главный центр уездного «раскола» – село Черемошки.28 О материальном положении щигровских староверов говорит то обстоятельство, что некоторые православные переходили в «раскол» вследствие обещаний староверов помогать им.29 Эти и другие факты позволили постоянному автору Курских епархиальных ведомостей А. Чистякову утверждать в одной из своих статей: «Раскольник всегда богаче православного».30

Объяснить эту особенность можно, если проанализировать отношение староверов к богатству. В принципе, оно находилось в русле христианской, преимущественно ветхозаветной, традиции, согласно которой богатство, нажитое честным путем, само по себе не рассматривалось как грех. Все зависело от его применения. В этом отношении очень показательно содержание популярной в старообрядческой среде притчи об Иове. Иов – это богач, который всю жизнь копил богатство, однако не помогал при этом людям. Бог дважды наказывал его за это – насылал наводнение, затем пожар, однако Иов не менялся. В третий раз Бог ослепил его – и только тогда Иов осознал свои ошибки – раздал все имущество людям, а сам поселился в «келейке». После этого Бог сделал Иова святым и «дал ему вдвое больше того, что он имел прежде».31

Мораль притчи ясна – «неправедное» богатство – зло, но благословен тот, кто наживает его для богоугодного дела. У староверов в качестве такового рассматривалось сохранение и укрепление общины «истинных христиан». Если обратиться к истории создания старообрядческих молелен и храмов Курской и Воронежской губерний, станет ясно, что подавляющая часть из них была построена на средства состоятельных прихожан (Белобородовых, Воробьевых, Мальцевых, Сыромятниковых, Шараповых и многих других). Они же заботились об обеспечении молитвенных домов всем необходимым (иконами, крестами, богослужебными книгами), помогали материально начетчикам и учителям, занимались благотворительностью (например, купцы-старообрядцы братья Максим и Дорофей Шараповы из слободы Михайловки Дмитриевского уезда Курской губернии помимо того, что выстроили моленную, являлись попечителями местного сиротского дома и школы для девочек).31 Понятно, что без подобных вкладов старообрядчество существовать не смогло бы, а, значит, под угрозой оказалось бы само существование «истинной древлей веры». Поэтому такие люди пользовались большим уважением, а их предприниматель-ская и хозяйственная деятельность приобретала в какой-то мере сакральное значение, полностью оправдывая себя с точки зрения религии и нравственности. При этом состояния зажиточных староверов рассматривались не столько как «частная собственность», сколько в качестве достояния общины.

Интересно отметить, что и сами зажиточные староверы считали себя скорее «управителями» своего богатства, чем полноправными собственниками. Тратить деньги «как вздумается» – на роскошь, для самовозвеличения – считалось греховным. Современники отмечали скромность и непритязательность в быту таких «капиталистов». Уже упомянутый Дорофей Шарапов, например, «не имел обыкновения отдыхать, когда его работники трудились, а по внешнему виду мало чем от них отличался». Зажиточный крестьянин Трофим Никанорович Воробьев из с. Воробьевка Щигровского уезда Курской губернии, имевший собственную мельницу, маслобойку, огромный яблоневый сад, «богатые нивы» и построивший для односельчан церковь в 1907 г., ходил в дырявых сапогах.32

Важно отметить, что установка на активную хозяйственную деятельность присутствовала в сознании большинства старообрядцев – чтобы поддерживать достойное существование «древлей веры», нужно трудиться. Тогда можно будет приобретать старопечатные книги, иконы, содержать священника и начетчиков, а в случае необходимости и откупиться от притеснений со стороны властей. Кроме того, роль «содержателей истинной веры» обязывала быть примером для остального населения. То есть успехи в хозяйственной деятельности староверов определялись их трудолюбием, «мирской аскезой» и бережливостью, которые, в свою очередь, были обусловлены стремлением оберегать и возвышать «древлее благочестие» и его хранителей.

Таким образом, модернизационные процессы, ускорившиеся в России во второй половине XIX – начале XX вв., довольно слабо отразились на традиционных идеалах и ценностях староверов. Разрушение патриархальных отношений, ослабление влияния религии и падение авторитета церкви, рационализация и индивидуализация сознания, свойственные в эту переломную эпоху российскому обществу в целом, для старообрядческой среды оказались менее характерны. Старообрядческие рукописи, фольклор, полемика с «никонианами» свидетельствуют, что отправной точкой мировоззрения староверов оставалось представление об «испорченности» мира, его регрессивном развитии после отступления от «истинной веры» в XVII в. Это представление определяло, с одной стороны, идеализацию «благочестивой старины» при скептическом отношении к «новшествам», а с другой стороны, делало особенно важной проблему спасения души в узком кругу единомышленников – последних «истинных христиан». Поэтому, вопреки тенденциям российской модернизации, главными ценностями для староверов оставались традиция, религия и община. Важно отметить и то, что «ревнителям старины» были чужды классические капиталистические отношения западного типа, свободные от этического регулирования, хотя мотивация хозяйственной деятельности, определяемая религиозным фактором, оказалась довольно высокой.

 

Ссылки:

1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ. Грант № 05–01–72102а/Ц.

2 См.: Опыт российских модернизаций. XVIII–XX вв. – М., 2000.

3 См., напр.: Развитие сектантства и православная миссия в Фатежском уезде // Миссионерский листок. – Курск, 1913. – № 2. – С. 14; Лесков Н. Вечерний звон и другие средства к искоренению разгула и бесстыдства // Исторический вестник. – 1882. – № 6.– С. 485–496.

4 Побеноносцев К. П. Письма к Александру III. – М., 1926. – Т. 2 – С.124.

5 Юзов И. И. Русские диссиденты: староверы и духовные христиане. – СПб., 1881.– С. 5.

6 Цит. по: Танков А. А. Из истории раскола в Курской епархии // Прибавление к Курским епархиальным ведомостям – 1898. – № 15 – С. 151.

7 См.: Этнографическое обозрение Воронежской губернии. – СПб, 1898. – С. 51.

8 См.: Танков А. А. Из истории раскола в Курской епархии

// Прибавление к Курским епархиальным ведомостям – 1898. – № 17 – С. 175.

9 См.: Чистов К. В. Русские народные социально–утопические легенды. – М., 1967. – С. 253.

10 См.: Маршрут в древлеправославное «Беловодье» // Миссионерское обозрение. – 1900. – № 2. – С. 350–351.

11 Там же.

12 Цит. по: Круглов Ф. Раскол старообрядчества в 1913 году // Миссионерское обозрение. – 1914. – № 1. – С. 164.

13 Танков А. А. Из истории раскола в Курской епархии // Прибавление к Курским епархиальным ведомостям – 1898. – № 17 – С. 175.

14 Цит. по: Шилов В. Раскольничьи сказки, легенды и поговорки. – СПб., 1900. – С. 51.

15 См., напр.: Беседы со старообрядцами // Курские епархиальные ведомости. Часть неофициальная. – 1908. – № 22 – С. 429.

16 Абрамов И. С. Старообрядцы на Ветке. – СПб., 1907. – С. 21.

17 Цит. с сохранением орфографии и пунктуации по: Абрамов И. С. Указ. соч. – С. 31.

18 См.: Ксенос. История и обычаи Ветковской церкви // Древлеправославный календарь на 1994 год. – Новозыбков, 1993. – С. 91–94.

19 Цит. по: Шилов В. Раскольничьи сказки, легенды и поговорки. – СПб., 1900. – С. 54.

20 См., напр.: Чередников И. Самое верное начало противораскольничьей миссии // Миссионерское обозрение. – 1906. – № 9. – С. 269.

21 Об этом говорится, например, в отчете о состоянии Курской епархии за 1908 г. (РГИА. – Ф. 796. – Оп. 442. – Д. 2279. – Л. 44). Также см.: Пругавин А. С. Старообрядчество во второй половине XIX в. – М., 1904. – С. 96.

22 См.: Прилуцкий А. М. Курская деревня в годы столыпинского землеустройства (1906 – 1916 гг.) Автореф. дис… канд. ист. наук. – Воронеж, 2002. – С. 20.

23 См.: Ключевский В. О. Добрые люди Древней Руси // Семья и школа. – 1988. – № 7. – С. 23.

24 Щапов А. П. Русский раскол старообрядчества, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием русской церкви и гражданственности в XVII и первой половине XVIII вв. – Казань, 1859. – С. 3.

25 Цит. по: Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России. – М., 1978. – С. 327.

26 См.: Материалы по вопросам земельному и крестьянскому. Всероссийский съезд крестьян–старообрядцев в Москве. – М., 1906. – С. 279.

27 См.: Курская губерния. Итоги статистического исследования. – Курск, 1887. – С. 201.

28 ГАКО. – Ф. 4 – Оп. 1. – Д. 20. – Л. 5.

29 См.: Танков А. А. Из истории раскола в Курской епархии // Прибавление к Курским епархиальным ведомостям. – 1898. – № 17. – С. 174.

30 Чистяков А. Новые условия в церковной жизни и расколе // Курские епархиальные ведомости. Отдел неофициальный. – 1872. – № 11. – С. 674.

31 Иов, 42,10.

32 ГАКО. – Ф. 4. – Оп. 1. – Д. 78. – Л. 25.

33 О деятельности Т. Н. Воробьева можно узнать из документов: ГАКО. – Ф. 33. – Оп. 2. – Д. 12649.

 

дата обновления: 02-03-2016