Существовала ли в 1655-1661 годах граница между Россией и Пруссией?

П. И. Прудовский (Москва)

СУЩЕСТВОВАЛА ЛИ В 1655 - 1661 годах ГРАНИЦА МЕЖДУ РОССИЕЙ И ПРУССИЕЙ?

Восточноевропейский кризис середины XVII в. начался в 1648 г., когда на Украине началась освободительная война под руководством Б. М. Хмельницкого. Ослабление в результате этого конфликта и внутренних разногласий Речи Посполитой привело к разрушению стабильности в Восточной Европе и началу целой серии войн: в 1654 – 1667 гг. проходила русско-польская война; временем ожесточенных военных действий были 1654 – 1655 гг., когда царским войскам удалось захватить бульшую часть Великого княжества Литов-ского (кроме Жемайтии, Полесья и ряда западных областей, но со столицей – Вильно, а также с Ковно и Гродно), так что царь Алексей Михайлович счел возможным «учиниться» там великим князем, а передовые отряды приблизились к границам Восточной Пруссии. С осени 1655 г. в этой войне наступило затишье, а весь 1656 г. был отмечен мирными переговорами, завершившимися в октябре подписанием Виленского перемирия. Летом 1655 г. шведский король Карл X Густав (1654 – 1660) начал войну с Польшей, продолжавшуюся до 1660 г. Сначала шведам удалось захватить почти всю территорию Польши и часть Литвы, так что польскому королю Яну Казимиру (1648 – 1668) пришлось бежать в Силезию. В начале 1656 г., однако, началось народное восстание против интервентов, и шведы были отброшены к побережью Балтийского моря, где и закрепились. Все оставшееся время война шла с переменным успехом. Российское правительство, обеспокоенное шведскими успехами в Польше, в начале 1656 г. взяло курс на войну со Швецией и в мае открыло военные действия, а летом – осенью провело наступление в Ливонии, захватив ряд городов, но не сумев овладеть Ригой. В 1657 г. русским войскам еще удалось добиться небольших успехов, а в конце 1658 г., с заключением Валиесарского перемирия, война была прекращена.

Герцогство Восточная Пруссия, лен польской короны, было в 1618 г. унаследовано бранденбургским курфюршестким домом. Поэтому курфюрст Фридрих Вильгельм («великий курфюрст», 1640 – 1688) являлся вассалом польского короля; его целью, однако, были независимые права в Пруссии. Не имея средств вести самостоятельную политику, Бранденбург был затруднен выбором: присоединяться ли к Польше или к Швеции в предстоящем конфликте или постараться сохранить нейтралитет. Перед началом войны Польша не соглашалась на ликвидацию вассальной зависимости, а Швеция выдвигала притязания на восточнопрусские порты. Поэтому сначала Бранденбург пытался оставаться нейтральным. Затем, однако, Швеция принудила его к союзу, направленному против Польши (и оформленному как вассалитет – январь 1656), в обмен на часть польской территории. В течение 1656 г. курфюрст добился признания прусской независимости у шведского короля, воспользовавшись его трудным положением в борьбе с Польшей. После того, как эта независимость была санкционирована польским королем (осень 1657), курфюрст разорвал союз со Швецией и вступил в антишведскую коалицию (от земельных приобретений в Польше пришлось отказаться).

Развивавшиеся на этом фоне русско-бранденбургские отношения оставались достаточно сдержанными. Когда Россия воевала со своим западным соседом, Бранденбург оставался нейтральным. Когда русско-польские военные действия прекратились и начались мирные переговоры, курфюрст вступил в войну с Польшей. Когда Россия начала войну со Швецией, курфюрст только-только заключил с ней договор о союзе. В течение 1657 – 1659 гг. активность русско-бранденбургских отношений постоянно падала, чтобы смениться полным затишьем в начале 1660-х годов. Целью России была нейтрализация Бранденбурга, а целью Бранденбурга – сохранение своего нейтралитета. Такая позиция друг по отношению к другу свидетельствует, прежде всего, о достаточной отчужденности контрагентов и о нежелании идти на тесные контакты.

Власть России в Литве продолжалась до начала 1660-х годов. В 1658 г. возобновились военные действия с Польшей и началась осада Гродно. В следующем году воевода Б. Апрелев должен был сдать город. Вскоре та же участь постигла Ковно, а в ноябре 1661 г. после полутора лет осады пал Вильно.¹ Если до этого момента русские войска порой переходили в контрнаступление, то теперь Литва и западная Белоруссия были окончательно потеряны, а все возможности к непосредственным соседским контактам с Бранденбургско-Прусским государством – пресечены. Поэтому вынесенные в заглавие хронологические рамки – 1655 – 1661 гг. – достаточно условны; но они призваны подчеркнуть наличие принципиальной возможности соседства в течение всего этого времени, но не получившей полной реализации ввиду неблагоприятных обстоятельств.

Итак, два расположенных далеко друг от друга государства, которых до сих пор ничто не объединяло и которые не проявляли друг к другу никакого особенного интереса, внезапно стали соседями, были ими в течение нескольких лет, а затем были возвращены в первоначальное состояние. Возникает вопрос: следовало ли из такого чисто географического факта, как смежность территории, какое-либо изменение в отношении друг к другу? Появились ли в нем какие-либо черты, характерные именно для соседей? Возникла ли зона контакта? Одно лишь учащение дипломатического обмена мало о чем говорит: интенсивные сношения такого рода были у России, например, с Англией, Голландией или Австрией. Поэтому ниже будут рассмотрены различные области русско-бранденбургских отношений, являющиеся наиболее вероятными кандидатами на то, что в них обнаружатся факты, которые бы относились к зоне контакта как в реальной, так и в ментальной плоскости. Следует только помнить, что эти факты достаточно фрагментарны и, может быть, не всегда безошибочно симптоматичны.

Фактически порой активных сношений России и Пруссии были 1655 – 1658 гг. За это время в обе стороны было отправлено двенадцать посольств, причем четыре из них воспользовались самым прямым и коротким путем – из Ковно в Тильзит вдоль Немана.²

Дневники посольств не сохранили эмоций их составителей относительно переезда границы и смены одной этнической среды на другую. В них есть только констатация факта: рубеж («прусский» для русских, «литовский» для пруссаков) пересечен, «свое» сменилось «чужим». У бранденбуржцев это дано иногда несколько более развернуто. Так, Л. Киттельман в сентябре 1655 г. писал, что, въехав в Литву, он попал в разоренные русскими войсками области, усеянные трупами и полные пожарищ.³ В 1657 г. Ф. И. фон Борнтин сообщал, что, переехав границу, он попал в зону эпидемии, вымерших деревень и покинутых усадеб.⁴ Здесь нет еще ничего, что говорило бы о русско-прусском соседстве; здесь видно лишь осознание того, что, покидая свою страну, попадаешь в соседнюю, обладающую другой исторической судьбой, - в данном случае, в Литву, с которой у Пруссии были давние традиции общения (они имели обширную торговлю: значительная часть литовского экспорта шла к Балтике через Пруссию; в Литве было немало единоверцев курфюрста – кальвинистов).

В содержании дипломатических миссий, однако, есть моменты, свидетельствующие о соседском характере отношений России и Пруссии.

Появление московской армии вблизи границ Восточной Пруссии стало известно в Берлине почти мгновенно: русские войска взяли Вильно 29 июля 1655 г., а уже 5 августа бранденбургский резидент в ВаршавеАдерсбах отправил донесение, в котором сообщалось об этом.⁵Возможно, это стало окончательным стимулом для снаряжения посольства к Алексею Михайловичу. Во главе его был поставлен тайный секретарь Л.Киттельман. Его сравнительно невысокий чиновный ранг соответствовал предварительному, зондирующему характеру этой миссии. Был, однако, один вопрос, по которому Киттельман должен был добиваться нужного решения, – просьба о гарантиях неприкосновенности Пруссии для русских войск, обосновываемая невмешательством курфюрста в войну. Киттельман прибыл к находившемуся в Вильно царю 10 сентября, в тот же день произошла приветственная аудиенция, на следующий день – прощальная, и 12 сентября царь отправился в Москву, а Киттельман – в Кенигсберг. Ему было дано два документа: послание курфюрсту от царя, где он обещал неприкосновенность владений курфюрста для своих войск, обусловливая ее, по меньшей мере, отказом Фридриха Вильгельма от оказания помощи Речи Посполитой, и охранная грамота для Пруссии, подкреплявшая это обещание. Грамота была составлена в виде царского указа всем «воеводам и начальным людям» русско-украинских войск, начиная с гетмана Богдана Хмельницкого, не вступать в прусскую землю, не вести там военных действий и не творить никаких насилий.⁶

В иной форме тот же вопрос был поднят через год, когда в Бранденбурге, недавно заключившем союз со Швецией, с тревогой следили за развитием русско-шведской войны. В сентябре под осажденной царем Ригой прошли переговоры прусского посла барона И. К. фон Эйленбурга. На них просьба о прусской неприкосновенности не была высказана прямо, но основная их тема – договор о нейтралитете – обличает стремление Бранденбурга снова обезопасить себя от возможной русской опасности; особенно показательна в этом отношении настойчивость, с какой посол добивался взаимности реальных обязательств. И в заключенном 22 – 24 сентября 1656 г. договоре обе стороны давали обещание не нападать друг на друга и не оказывать помощь странам, которые будут совершать против них агрессию.⁷

О том, что опасения бранденбуржцев не были напрасны, свидетельствует развитие событий в конце 1656 – начале 1657 г. В конце декабря 1656 г. в Пруссию был отправлен посланник Ф. П. Обернибесов. Он должен был передать курфюрсту, что царские великие и полномочные послы заключили договор с польскими комиссарами в Вильно, царя «обрали» на «корону польскую и на Великое княжество Литовское» (имелось в виду, что царь взойдет на польский престол после смерти Яна Казимира). Царь теперь «в соединенье» с польским королем и будет вместе с ним воевать против общего неприятеля – шведского короля; войска двух государейсоединятся и будут вместе «промышлять» над ратными людьми шведского короля. И поскольку курфюрст в договоре обещал не помогать шведскому королю против царя, он теперь должен прекратить всякое сотрудничество со шведами и перестать поддерживать их против польского короля. Если же он продолжит помогать шведскому королю, тогда в том, что «учинится» его людям от ратных людей царя, будут они сами виноваты.⁸ Угроза вторжения, достаточно явно здесь выраженная, предполагает, конечно, наличие общей границы. Нужно, впрочем, заметить, что на шедших одновременно переговорах российских представителей сГонсевским поднимался вопрос о совместных военных действиях против Пруссии, но русские выразили уверенность в том, что удастся оторвать курфюрста от шведов (и, таким образом, помирить его с Польшей) без военного участия России, а лишь путем дипломатического давления.⁹

Еще одной темой, связанной с проблемой границы, была торговля.¹⁰ В договоре, заключенном под Ригой, есть пункт, согласно которому между землями царя и курфюрста разрешалась свободная торговля (что означает не беспошлинную, а только не стесненную специальными запретами коммерцию). Этот параграф был включен в текст соглашения по инициативе бранденбуржцев, но отсутствие какой бы то ни было конкретизации говорит о малой заинтересованности российского правительства в развитии торговых отношений. Определенным комментарием к этому эпизоду может служить тот факт, что в инструкции направленному в Россию осенью 1657 г. Ф. И. фон Борнтину содержится просьба к царю поспособствовать возобновлению прерванной из-за войны торговли Литвы с Пруссией. Более того, Борнтин должен был предложить, чтобы товары, которые прежде шли из России через Ригу, теперь вывозились через прусские порты.¹¹ О заинтересованности Бранденбурга в восстановлении прусско-литовской торговли свидетельствуют и соображения представителей прусского земского управления о переговорах с Гонсевским: они считали, что свобода торговли была бы полезна.¹²

Как видно, в дипломатическом сообщении соседство России и Швеции нашло лишь сравнительно небогатое и опосредованное выражение. Неприкосновенность владений курфюрста и торговля - два вопроса, бесспорно свидетельствующих о границе и ее принципиальной преодолимости, решались без всякого почти обсуждения и как бы походя. Угрозы вторжения, прозвучавшие из уст Обернибесова, как выясняется, не были рассчитаны на проведение в жизнь. Если бы у нас были только эти факты, нам пришлось бы сделать вывод, что в России так и не стали воспринимать Пруссию как соседа, даже потенциального.

В Бранденбурге, в противоположность такому отношению, близость к России воспринимали куда серьезнее. Сохранилось немало свидетельств того, что новое соседство там оценивали как весьма опасное.

Известно, что прусские купцы были ошеломлены приближением царских армий и опасались за судьбу Кенигсберга.¹³ Во время похода Алексея Михайловича на Ригу среди населения Пруссии снова распространился страх перед русскими.¹⁴ Велики были и опасения в правительстве: многие советники курфюрста считали Москву угрожающим фактором, особенно ввиду смежности подвластных ей территорий с Пруссией.¹⁵ О подобных настроениях при дворе курфюрста сообщали и приезжавшие туда шведские дипломаты; согласно их известиям, страх Москвы там был весьма силен.¹⁶Справедливости ради следует заметить, однако, что каковы бы ни были эмоции по отношению к России, правительство курфюрста старалось относиться к ним прагматически и извлекать из них пользу. Так, в преддверии польско-шведской войны было решено сильно увеличить армию, а поскольку подобное мероприятие грозило вызвать большое недовольство и в Польше, и особенно в Швеции, появление московской армии в Литве стало подарком для бранденбуржцев: вербовки и вооружения можно было теперь проводить под предлогом российской угрозы.¹⁷

29 июля 1655 года русские войска вступили в Вильно, 6 августа – в Ковно и в течение августа и начала сентября заняли южные районы Литвы и северо-западную часть Белоруссии, в т. ч. Гродно.¹⁸Западным пределом территории, контролируемой московскими войсками, стал Неман, хотя, возможно, сюда было включено и его ближайшее левобережье, поскольку известно, что части российской армии переправлялись через реку.¹⁹ Если они и углублялись на запад от нее, они не преследовали цели закрепиться там, но лишь подвергли край разорению.²⁰ Опорой российского владычества в Литве и западной Белоруссии стала администрация воевод и гарнизоны в Вильно, Ковно и Гродно и других городах, оставшиеся после ухода главных сил. Едва ли эти подразделения обладали достаточной мощью, чтобы совершить вторжение в Пруссию, как этого там боялись. Но, в любом случае, русские войска закрепились в 60 – 70 км от прусской границы, и это, безусловно, оправдывает опасения бранденбуржцев.

В августе 1655 г. лифляндская армия шведов вступила в Жемайтию и оккупировала ее по соглашению с литовским гетманом Я. Радзивиллом, обосновавшимся в неподвластной России части Литвы.²¹Известно, что шведские заставы столкнулись с русскими сравнительно недалеко от Вильно.²² Главные силы лифляндской армии расположились на Немане в Велоне (ниже Ковно по течению) в 50 – 60 км от прусской границы.

Эти обстоятельства побудили курфюрста направить на восточные рубежи значительные силы. В сентябре бранденбургская армия была переброшена в Пруссию.²³ Осенью 1655 г. корпус на восточной границе Пруссии состоял под командованием одного из влиятельнейших сподвижников Фридриха Вильгельма – графа Г. Ф. Вальдека.²⁴ Согласно полученным инструкциям, он пересек границу и расквартировал вой-ска на литовской территории. Вальдек должен был сообщить о своих действиях русским пограничным воеводам и заверить их в своих дружественных намерениях. В его бумагах, действительно, есть упоминание о том, что он писал «московским генералам».²⁵

Но основную угрозу Пруссии на данном этапе представляла все же Швеция, а именно ее лифляндская армия во главе с графом Магнусом Делагарди. В ноябре король Карл Густав с главной армией повернули из Малой Польши в Пруссию. Одновременно лиф- ляндская армия двинулась на соединение с королем вдоль прусской границы. Бранденбуржцам пришлось при этом отступить на свою территорию. В начале ноября Вальдеквыдвинул предложение атаковать Делагарди и выбить его из Литвы. Любопытно, что среди доводов в пользу этого проекта был и расчет добиться уважения (Consideration) московского царя.²⁶ Но курфюрст предпочел действовать оборонительно.

Вскоре Бранденбургу стало не до Литвы: шведское вторжение в декабре, заключение союза со Швецией в январе 1656 г., совместный со шведами поход на Варшаву летом того же года – все это надолго отвлекло курфюрста от проблем восточной границы; да на ней и не было особенных проблем. Они появились в конце лета 1656 г. В районе Мазурских озер границу Пруссии охранял корпус полковника Г. фон Валленрода. С середины августа в Вильно (где в это время шли мирные переговоры российских и польских послов) стали поступать сообщения о том, что шведские и прусские люди грабят литовские земли, принадлежащие великому государю.²⁷ От Валленрода вскоре пришло письмо (от 30 августа), где он сообщал о том, что по приказу курфюрста он поставлен на прусском рубеже для обороны прусской земли от поляков, с царским же величеством курфюрст хочет сохранять дружбу.²⁸ Несмотря на это, сообщения о грабежах на границах гродненского повета не прекращались.²⁹ Затем был перехвачен прусский курьер с письмом от Валленрода, обращенным к шляхтеВержболова и окрестных областей с призывом переходить в подданство к курфюрсту и с угрозами разорения в случае отрицательного ответа. На допросе (5/15 сентября) курьер рассказал, что он привез и дал списать это письмо и представителям гродненской шляхты. В России это было воспринято как перезывание к себе «государевых присяжных людей», т. е. присягнувших царю, царских подданных. Российская сторона приняла меры двоякого рода. Во-первых, в гродненский повет в конце августа был послан представитель перешедшего в российское подданство литовского дворянства князь С. Мосальский с тем, чтобы собрать там шляхту и других служилых людей и противостоять шведским и прусским людям. Во-вторых - и в главных - были использованы дипломатические средства. Сначала (5/15 сентября) к Валленроду послали «лист» виленские послы, где указывали, что курфюрст желает мира с царем, а Валленрод «делает противно тому». Затем и в царской ставке о действиях Валленрода сообщили Эйленбургу. Тот ответил, что о подчинении пограничной литовской шляхты царю в Пруссии не было из-вестно. Когда ему показали письмо Валленрода с призывом вержболовской шляхте подчиниться курфюрсту, он сам написал полковнику (22 сентября/2 октября), извещая его о заключении договора и о том, что шляхта находится в подданстве у царя, и прося избегать таких действий, которые могут оказаться противоречащими заключенному договору.³⁰ Возможно, что в данном случае русская дипломатия стремилась оберегать от чужого вмешательства не столько область реального российского влияния в Литве, сколько область своих притязаний (которая распространялась и на те части Великого княжества Литовского, которые русским войскам не удалось завоевать, и где им не удалось закрепиться, в том числе Жемайтию). По-видимому, демарш Эйленбурга по адресу Валленрода вполне удовлетворил российское правительство.

В конце сентября прусские войска были оттеснены от границы литовской армией Гонсевского, и Пруссия и Россия оказались бы в очередной раз отрезаны друг от друга, если бы в середине октября Гонсевский не вынужден был отступить в Жемайтию.

Конфликт с Валленродом высвечивает одну особенность в том, какое значение имели для русских и пруссаков литовские территории. И те, и другие относили их к своей сфере интересов. Как справедливо отмечает Б. Н. Флоря, при царском дворе придерживались мнения, что после занятия большей части Великого княжества Литовского и его столицы в 1655 г. во-прос о его государственной принадлежности был окончательно решен в пользу России. Царь «учинился на Великом княжестве Литовском государем», и царский титул был дополнен словами «великий князь Литовский» и «Белыя России».³¹ Это означало и претензию на обладание всеми землями великого княжества, в том числе оставшимися недоступными – Жемайтией среди прочих. В следующем, 1656 г., претензии России приобрели еще более радикальную форму. На Виленских мирных переговорах российские представители выдвинули проект об избрании царя «преемником Яна Казимира с тем, чтобы в будущем под его властью соединились и Речь Посполитая, и Россия».³² Хотя Россию больше всего интересовали Украина, Белоруссия и Литва, этот проект означал стремление подчинить всю Речь Посполитую, включая ее польскую часть, на основе личной унии.

Бранденбург в период своего союза со Швецией также претендовал на земли Республики, но это были, как правило, территории на северо-западе Польши, и здесь не было повода для столкновения с Россией. Но в материалах переговоров со шведами виден интерес курфюрста и к Литве.

В начале войны с Польшей шведское правительство предлагало курфюрсту вступить в союз против Речи Посполитой. Бранденбуржцы были готовы обсуждать этот вопрос, если бы шведы предложили до-статочноевозмещение за их помощь. Среди пожеланий курфюрста о территориальных приобретениях фигурировала и Литва.³³ Однако предложения шведов оказались, в оценке бранденбуржцев, более, чем скромными. В частности, в Литве они готовы были передать курфюрсту лишь часть Жемайтии, непосредственно прилегавшую к Пруссии.³⁴ Эти переговоры не имели успеха; отношения со Швецией стали ухудшаться, и в Берлине должны были теперь думать не о приобретениях, а о сохранении имеющегося. Литовский вопрос вернулся на повестку дня только в начале лета 1656 г., когда Бранденбург уже был союзником Швеции, а Россия начинала с ней войну. Стремление курфюрста избежать поводов для конфликта с Москвой нашло свое отражение и в заключенном в июне Мариенбургском договоре со Швецией, предполагавшем совместные военные действия против Польши и раздел ее территорий. Согласно договору, курфюрст должен был помогать Карлу Густаву против его врагов, если военные действия велись на территории Речи Посполитой, причем в отношении Литвы сделана оговорка: в пределах, которые не заняты великим князем Московским и на какие он не претендует. Эти пределы, впрочем, понимались достаточно узко: дальше говорится о действии договора в отношении Жемайтии – и безо всяких оговорок.³⁵ Надо думать, что реальный масштаб притязаний царя не был известен в Бранденбурге, и там ориентировались на контуры оккупированных московскими войсками областей; на то же указывают и обстоятельства вышеизложенного конфликта в связи с действиями Валленрода. В ноябре между Бранденбургом и Швецией был заключен договор в Лабиау, где Карл Густав отказывался от своего сюзеренитета над Пруссией и предоставлял курфюрсту независимые права на нее. В обмен Фридрих Вильгельм согласился на значительные уступки: он отказался от прежде обещанной ему доли Польши и обещал способствовать получению шведским королем ряда территорий Речи Посполитой, в том числе и Жемайтии.³⁶

В первой половине 1657 г. Жемайтия еще упоминается в бранденбургских документах как объект интереса,³⁷ но с переходом Фридриха Вильгельма осенью 1657 г. на сторону Польши все притязания на эту территорию должны были быть оставлены.

Если в Бранденбурге, по-видимому, имели преуменьшенное представление о российских амбициях в Литве и Польше, то в России совсем не принимали в расчет наличие там бранденбургских интересов. И это вполне объяснимо: реальная политика курфюрста практически не имела случая обнаружить свое внимание к литовским землям.

Напротив, российская политика обнаруживала его с большой активностью, затрагивавшей по временам и Пруссию. Освоение русским правительством и русской администрацией Великого княжества Литовского, воплощавшее планы его инкорпорации в состав России – сам Алексей Михайлович, его новый государь, демонстрировал исполнение функций правителя, – в одном из своих проявлений оказывалось прямо связанным с Пруссией и с вопросом о русско- (собственно, литовско-) прусском пограничье.

В 1655 г., в страхе перед наступающей русской армией, в Пруссию бежало довольно много народу. Курфюрст говорил о 26 000 человек, которых он в состоянии содержать в течение двух лет, не нанося ущерба своей стране.³⁸ Бежавшие люди принадлежали к очень разным состояниям: были представлены и горожане, и дворяне, и духовенство, в том числе православное.³⁹ В июне 1656 г. к курфюрсту направили виленского мещанина М. Соболевского (видимо, представителя городского патрициата) с царской грамотой, в которой было сказано, что многие люди, бежавшие из Великого княжества Литовского и живущие во владениях курфюрста, хотят вернуться «на старые свои места» в земли царского величества, а их задерживают и неведомо почему не отпускают. Царь требовал, чтобы их не задерживали и отпустили. Курфюрст ответил, что ему неизвестно ни о каких случаях, чтобы жители Великого княжества Литовского, бежавшие на его землю, какого бы состояния людьми они ни были, бывали задержаны его чиновниками, и что он не препятствует им уезжать, куда они хотят, со всей семьей, домочадцами и имуществом.⁴⁰ Вопрос о бежавших жителях Литвы затрагивался и на переговорах (сентябрь 1656) под осажденной царем Ригой (посольство И. К. фон Эйленбурга). Тот, прося царя воздействовать на поляков (на виленских переговорах), чтобы те не притесняли своих протестантов, объявил, в порядке снискания расположения, что курфюрст тем из беженцев, «которые люди веры русской и греческой» позволил свободно совершать богослужения⁴¹ и даже предоставил им для этого большие дома.⁴²

Когда в 1660 г. русские войска вновь начали наступление вглубь Речи Посполитой (прежде всего, на Брест), из Подляшья и соседних областей началось бегство шляхты в Пруссию. Их принимали, но не выдавали паспортов, чтобы у московского правительства не было повода для претензий.⁴³

Соседство в данном случае проявилось не только в том, что люди из одной страны, терпящей бедствие, бежали в соседнюю, более благополучную, но и в своеобразном исполнении российской дипломатией консульских функций в массовом масштабе (в XVII в. консульские и политические функции еще не разделились, и особенно отчетливо этот синкретизм обнаруживается в российской посольской службе, несколько более архаичной на тот момент, чем европейская). Ибо вопрос о беженцах, надо полагать, означал для царского правительства следующее: теперь, с прекращением военных действий (ведь с Польшей шли мирные переговоры), новые подданные, спасавшиеся от войны у нового соседа, должны были вернуться под власть царя; решать этот вопрос следовало именно с новым соседом.

В том, что касалось притязаний Алексея Михайловича на господство над Речью Посполитой в целом, дело доходило до еще более радикальных требований, едва не вызвавших переполох при дворе курфюрста, однако оказавшихся недостаточно настойчивыми для этого. В сентябре 1656 г. в Кенигсберг приехал гонец дьяк Г. К. Богданов. Он предложил курфюрсту перейти в подданство к царю на тех же условиях, какие были во время польского сюзеренитета над Пруссией. Богданов должен был сослаться на то, что царь завоевал Великое княжество Литовское (и другие земли польского короля), и его население обратилось с просьбой принять его в подданство; курфюрсту предлагалось последовать этому примеру.⁴⁴Бранденбургские и шведские источники содержат сообщения о реально выдвинутых гонцом аргументах. В качестве причины, по которой курфюрсту следовало согласиться с московским притязанием, он назвал то обстоятельство, что герцогство Пруссия было будто бы принадлежностью Великого княжества Литовского, которое само ныне по праву войны принадлежит царю.⁴⁵ Следует заметить, что в реальности герцогство относилось не к Литве, а к Польше, поэтому юридически такой аргумент был недействителен. Трудно сказать, каково происхождение этого недоразумения, но если мысль Богданова передана в этих источниках верно, то замена Польши на Литву могла бы объясняться тем, что в России «Литва» часто служила метонимическим обозначением всей Речи Посполитой: иногда даже появлялся такой курьез, как «литовский король».⁴⁶

Думается, что подобные обоснования московских притязаний и сами эти притязания можно достаточно естественно объяснить, если обратиться к контексту российской внешней политики и, прежде всего, к русско-польскому взаимодействию, к плану соединить Россию и Речь Посполитую. Если власть царя оказывалась распространенной на территорию Речи Посполитой, то курфюрст становился даже более, чем соседом царя – его вассалом. Предложение, переданное через Богданова, таким образом, обгоняло действительность и торопило развитие русско-польского взаимодействия. Успех миссии, вероятно, мог быть использован как козырь навиленских переговорах: согласие курфюрста стать ленником царя могло быть истолковано как признание его польским королем.

Но бранденбуржцы вовсе не были заинтересованы в подобном сценарии; они ответили уклончиво, в сущности, замаскированным отказом. А Россия, столкнувшаяся с трудностями в войне со Швецией и в отношениях с Речью Посполитой, не возобновила своего требования. Проект остался в плоскости политического воображения.

Среди проблем, занимавших в то время бранденбургскую политику, можно найти слабую параллель этому проекту, точно так же оставшуюся в плоскости гипотетического. После того, как вследствие сопротивления поляков планы Карла Густава сделаться еще и польским королем потерпели крах, шведские политики вернулись к идее раздела Речи Посполитой, стремясь таким образом привлечь союзников. В феврале 1656 г., в частности, они собирались предложить курфюрсту Волынь и Подолье вместе с громким титулом великого герцога или короля; при этом остальная часть Польши досталась бы шведам, и владения курфюрста прикрыли бы ее с востока.⁴⁷ Видимо, в какой-то форме такие предложения были переданы бранденбуржцам. В апреле на заседании Тайного совета К. Э. фон Платен выступал против союза со Швецией, предупреждая, что в случае раздела Польши Бранденбургу достанутся отдаленные области на границах, в частности, с Москвой. Согласиться, по Платену, означало только подвергнуть себя лишней опасности.⁴⁸

Получается, что Пруссия оказывалась соседом воображаемой российскими политиками «большой» России, инкорпорировавшей Речь Посполитую. А Россия оказывалась соседом воображаемой (причем скорее шведами, чем самими пруссаками) «большой» Пруссии; граница пролегала, таким образом, по шкуре неубитого медведя. И различие между предполагаемыми соседями было только в том, что русские желали осуществления этой мечты, тогда как бранденбуржцы надеялись, что она не сбудется.

Итог. В течение нескольких лет, когда существовала граница между Россией и Пруссией, они оставались только «без пяти минут» соседями. Между контролируемыми ими территориями пролегала если не буферная зона, то, по крайней мере, «ничья земля», по которой проходили шведские и литовские армии. Российское правительство относилось достаточно равнодушно к установлению соседских отношений; они завязывались постольку, поскольку московский царь считал себя в это время литовским великим князем. Бранденбург ради избежания конфликта стремился вообще уклоняться от встречи. Перспективы для развития контакта, видимо, могли возникнуть только в случае закрепления России в Литве, а еще лучше – во всей Речи Посполитой. До тех пор, пока это желаемое не превратилось в действительное, соседство России и Пруссии оставалось виртуальным. Хотя в пространстве они сомкнулись, это не привело к возникновению между ними новых связей, которые позволили бы говорить о них как о соседях.

Ссылки:

¹ Мальцев А. Н. Россия и Белоруссия в середине XVII в. - М., 1974. - С. 121, 128; Соловьев С. М. Сочинения. - М., 1991. - Кн. 6. - С. 114 – 115.

² Krusche J. Die Entstehung und Entwicklung der standigen diplomatischen Vertretung Brandenburg-Preussens am Carenhofe bis zum Eintritt Russlands in die Reihe der europдischen Grossmдchte // Jahrbucher fьr Kultur und Geschichte der Slaven. N. F. -Breslau, 1932. - Bd. 8. - Ht. 2. - S. 172.

³ Urkunden und Actenstьcke zur Geschichte des Kurfursten Friedrich Wilhelm von Brandenburg. - Berlin, 1872. - Bd. 6. - S. 705 – 706.

⁴ Urkunden und Actenstucke... - Berlin, 1884. - Bd. 8. - S. 45.

⁵ Urkunden und Actenstucke... - Berlin, 1877. - Bd. 7. - S. 376.

⁶ Hirsch F. Die ersten Anknьpfungen zwischen Brandenburg und Russland unter dem groben Kurfursten. - Berlin, 1885. – Vol. 1. - S. 10 – 14.

⁷ Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных древнею Россиею с иностранными державами. - СПб., 1880. - Т. 5. - С. 7 – 13; Moerner T. von. Kurbrandenburgs Staatsvertrage von 1601 bis 1700. - Berlin, 1867. - S. 209 – 210.

⁸ РГАДА. - Ф. 74. 1656. - № 9. - Л. 43 – 48. Это требование находилось в полном соответствии с Виленским договором (Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. - СПб., 1830. - Т. 1. - С. 408 – 409, 411).

⁹ РГАДА. - Ф. 79. 1656. - № 43. - Л. 18, 18 а, 26, 27, 29.

¹⁰ О прусской торговле с Литвой и Россией см.: Forstreuter K. Preuben und Rubland von den Anfдngen des Deutschen Ordens bis zu Peter dem Groben. - Gottingen, 1955. - S. 200 – 202.

¹¹ Urkunden und Actenstucke... - Bd. 8. - S. 43.

¹² Ibid. - S. 195.

¹³ Urkunden und Actenstьcke... - Bd. 7. - S. 10.

¹⁴ Ibid. - S. 67 – 68.

¹⁵ Meinardus O. Protokolle und Relationen des Brandenburgischen Geheimen Rathes aus der Zeit des Kurfursten Friedrich Wilhelm. - Leipzig, 1907. - Bd. 5. - S. 102; Urkunden und Actenstucke... - Bd. 7. - S. 592.

¹⁶ Urkunden und Actenstucke... - Berlin, 1929. - Bd. 23. - S. 304, 307.

¹⁷ Meinardus O. Op. cit. - S. 12, 14.

¹⁸ Мальцев А. Н. Указ. соч. - С. 96; Василевский Т. Вступление // Памятники истории Восточной Европы. Источники XV – XVIII вв. - М. - Варшава, 1999. - Т. IV. - С. 17 – 18.

¹⁹ Там же.

²⁰ Urkunden und Actenstucke... - Bd. 6. - S. 705.

²¹ Wojna polsko-szwedzka 1655 – 1660. - Warszawa, 1973. - S. 150.

²² Hirsch F. Op. cit. - S. 11.

²³ Opgenoorth E. Friedrich Wilhelm, der Grobe Kurfurst von Brandenburg. - Gottingen u. a., 1971. - Bd. 1. - S. 307 – 312.

²⁴ Erdmannsdorffer B. Graf Georg Friedrich von Waldeck. Ein preubischer Staatsmann im siebzehnten Jahrhundert. - Berlin, 1869. - S. 348.

²⁵ Urkunden und Actenstucke... - Bd. 7. S. 464.

²⁶ Ibid. - S. 487.

²⁷ Иванов Д. И. Восточная Европа во внешней политике России середины XVII века. Русско-польские переговоры 1656 года. Дисс… канд. ист. наук. - М., 2000. - С. 130.

²⁸ РГАДА. - Ф. 79. 1656. - № 25. - Л. 110 – 112.

²⁹ Там же. - Л. 146.

³⁰ Там же. - Л. 173 – 187; Иванов Д. И. Указ. соч. - С. 129 – 133; Urkunden und Actenstucke... - Bd. 8.- S. 24.

³¹ Флоря Б. Н. Миссия В. Н. Лихарева в Польше и Литве (к истории русской внешней политики времени «Потопа») // Славянские народы: общность истории и культуры. - М., 2000. - С. 86.

³² Там же. - С. 96.

³³ Erdmannsdorffer B. Op. cit. - S. 327.

³⁴ Opgenoorth E. Op. cit. - S. 306.

³⁵ Moerner T. Op. cit. - S. 202.

³⁶ Ibid. - S. 215.

³⁷ Meinardus O. Op. cit. - S. 344.

³⁸ Urkunden und Actenstucke... - Bd. 23. - S. 244.

³⁹ Forstreuter K. Op. cit. - S. 219-221.

⁴⁰ РГАДА. - Ф.74. 1656. - № 3. - Л. 1-10.

⁴¹ РГАДА. - Ф. 74. - Кн. 2. - Л. 61 об.

⁴² Urkunden und Actenstucke... - Bd. 8. - S. 28.

⁴³ Ibid. - S. 78.

⁴⁴ РГАДА. - Ф. 74. 1656. - № 5. - Л. 13 – 15.

⁴⁵ Urkunden und Actenstucke... - Bd. 7. - S. 67.

⁴⁶ Вести – куранты. 1651 – 1652 гг. 1654 – 1656 гг. 1658 –1660 гг. - М., 1996. - С. 107.

⁴⁷ Urkunden und Actenstucke... - Bd. 23. S. 291; Opgenoorth E. Op. cit. - S. 331.

⁴⁸ Meinardus O. Op. cit. - S. 107 – 108.