Чиновничество – социальная группа на административном и культурном пограничье Российской империи

 Т. А. Фролова (Омск)

ЧИНОВНИЧЕСТВО – СОЦИАЛЬНАЯ ГРУППА НА АДМИНИСТРАТИВНОМ И КУЛЬТУРНОМ ПОГРАНИЧЬЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Изучение чиновничества как особой части социальной структуры российского общества имеет важное значение для понимания исторического прошлого в социокультурном и политико-административном аспекте. Во-первых, чиновничество изначально формировалось в качестве вспомогательного общественного слоя, призванного обеспечить диалог между властью и обществом. Диалог этот основывался на системе законодательных и нормативно-правовых актов, регламентирующих жизнь общества, которую чиновники в результате своей деятельности проводили в жизнь. Таким образом, чиновничество занимает своеобразное пограничное положение в социальной структуре.

Во-вторых, обширные пространства Российской империи естественным образом накладывали отпечаток на региональные сообщества представителей тех или иных социальных групп. Это в полной мере относится к российскому чиновничеству. Перевод чиновников из центральных органов на места был широко распространен. Так, во второй половине XIX в. практически все высшие административные должности в Сибири занимали чиновники, переведенные из центра, являясь связующим административным звеном между центром и периферией. Вместе с вынужденной миграцией представителей гражданского чиновничества в провинцию происходил процесс переноса политических ценностей, которые ассимилировались с местными условиями жизни, с ее ритмом и ландшафтом. В одних случаях это вело к подъему местной политической культуры, в других, трансформируясь, приобретало искаженные черты.

Политико-культурное пространство Западной Сибири, и особенно Степного края, который можно назвать азиатским пограничьем России, помимо традиционного для провинции колорита, имело ряд специфических черт не только в географическом, но и в культурном смысле. Это накладывало определенный отпечаток на чиновничество, которое влияло на культурную ситуацию в регионе, на общественное поведение и сознание.

Удаленность региона от центра России диктовала особые условия существования чиновничества. Чиновники были не только представителями самодержавия на местах, но и локальными центрами власти. В Сибири, как и в других пограничных районах, сформировалось своеобразное двоевластие: власть шла от локального мира и от правящей элиты.1 Повсе- местно на азиатском пограничье России усиливается проявление восточного варианта взаимоотношений власти и общества, чиновничество играет определяющую роль в жизни локального мира, вмешивается во многие ее процессы. Общество, находящееся под опекой, ослаблено, не консолидировано, а потому не способно каким-либо образом противодействовать представителям власти.

С другой стороны, положение и роль чиновников в сибирском обществе были тесно связаны с системой государственного управления в целом. Несовершенство государственного управленческого аппарата в пограничных районах выражалось в нечетком распределении функциональных обязанностей и властных полномочий. Еще в начале XIX в. форпосты и города, находившиеся в районе Сибирской линии, подчинялись военному и гражданскому ведомству одновременно. Множественные неудобства, вызываемые двойственностью управления киргизами, например, при возникновении спорных вопросов выливались в дискуссию о подсудности и образе производства, в которой часто терялась суть дела.2 Это положение усугублялось еще и тем обстоятельством, что нередко по одному и тому же вопросу относительно киргизов у центрального правительства и местных властей существовали самые разнообразные взгляды.

В конце XIX в. ситуация еще более усложнилась, т. к. созданное в 1882 г. Степное генерал-губернаторство как проводник государственной власти в пограничном районе во многом утратило свои полномочия. Например, чиновники особых поручений по строительной, гидротехнической и горной части не выполняли своих непосредственных обязанностей; должность чиновника по китайским делам замещалась для получения штатного жалованья лицами, не знакомыми ни с китайским языком, ни с китайским бытом.

Должность степного генерал-губернатора постепенно превращалась в фикцию. Современники считали ценнейшим достоинством генерал-губернатора то, что он ничего не делал и не мешал населению заниматься своими делами. Недостаточное знание региона в сочетании с недостатками системы управления краем «создавали поле для коренного зла в работе администрации – для волокиты и медлительности в ходе дел, особенно в удовлетворении нужд и потребностей опекаемого населения».3 

 Такая ситуация была характерна не только для Степного края, но и для Западной Сибири. Ярким примером служит деятельность Тобольского гу- берн-ского суда, отличавшегося медлительностью делопроизводства.4 Еще хуже было положение в местных окружных судах, при передаче дел из которых в губернские суды часть материала нередко терялась.5 Приезжавшие из центра чиновники характеризовали местную администрацию Тобольска и Томска в начале ХХ в. как в целом «бедною своею трудоспособностью».6 

Некоторые ведомства носили более номинальный характер; так, например, Тобольская полицейская управа не руководствовалась постановлениями МВД, «квартирная комиссия известна в Тобольске только по одному названию», а врачебная управа не выполняла всех своих обязанностей.7 Нельзя сказать, что подобное явление отличало сибирскую действительность от порядков европейской России. Учреждение такого, казалось бы, важного органа, как инспекторский департамент гражданского ведомства, вместо оптимизации многих процессов вызвало большую медленность в назначениях, неопределенность положения многих должностных лиц, усиление переписки и рост непроизводительных расходов.8 

Помимо всего прочего, к концу века происходило расширение круга деятельности чиновников тех или иных ведомств на местах. Так, например, проведение Сибирской железной дороги и усилившееся переселение вело к тому, что личный состав уездных управлений оказывался недостаточным, и «выполнение многоразличных лежащих на них обязанностей становилось совершенно непосильно».9  

В то же время в основной своей массе чиновники ехали в Сибирь за чинами и наградами, поскольку существовала известная практика льгот и поощрений за сибирскую службу. Многие из них «смотрели на Сибирь как на золотое дно, как на место службы с привилегиями и только мечтали, как бы сорвать и убечь».10 

Хотя реально материальное обеспечение чиновников всех учреждений Сибири, выгодно отличавшееся от положения в европейской России, часто не оправдывало ожидания. Жалованье служащих Министерства внутренних дел по Томской губернии в 1885 г. было определено штатами 1856 г. и не соответствовало экономическим условиям и естественному росту цен. Вследствие этого чиновники, в основной массе приходившие на службу, «не отличались в общем ни образованием, ни удовлетворительным нравственным уровнем, а юридических познаний не имеют вовсе».11 К началу ХХ в. существенных изменений в данном положении не наблюдалось, нехватка чиновников среднего звена являлась причиной ничтожных окладов, со стороны представителей высшей власти на местах никаких мер по улучшению положения не принималось, а для решения какого-либо важного вопроса губернатор из «любезности» посылал специалиста из управления округом.12  

Несмотря на многие негативные моменты, прослеживаемые в служебной деятельности, были и такие чиновники, которые выделялись из общей массы «навозного» элемента. Представители этой категории были действительно профессионалами, задачи администрации понимали в самых идеальных ее формах: давать возможность возникновения и роста всему хорошему, доброму и стоять на страже зла, взывая и возбуждая к жизни в самом обществе те зачатки саморазвития и самодеятельности, без которых немыслимо само существование общества.13 

Помимо материального обеспечения, важными факторами, влиявшими на формирование образа жизни чиновничества, выступали окружающая реальность во всем многообразии ее проявления, а также образовательный уровень и ценностные ориентации.

Специфика азиатского пограничья проявлялась не только в служебной деятельности, но и в повседневной, обыденной жизни чиновников. Можно заметить т. н. сибирское «франтовство» в одежде, домашней обстановке, вообще «в обиходе», которое современники объясняли просто – во-первых, некоторой оригинальностью сибирской жизни,14 и, во-вторых, своеобразием культурного пространства провинции, где более предпочитают клубные оргии, буфет и карточную игру или домашние вечеринки театру.15  

В этом выражалась замкнутость провинциальной жизни, отсутствие организованного общественного отдыха семей. «В Тюмени нет ни балов, ни вечеров, кроме домашних вечеринок. Жизнь замкнутая и глухая, домашняя. Только отцы семейств полной свободою, съезжаясь до игры и кутежей, семействам же почти нет развлечений».16 

Люди с высшим образованием, занимающие довольно видные посты, которых заела скука и тоска провинциальной жизни, «напиваются, как они сами выражаются, до забвения отечественного языка и собственного имени» и придумывают или импровизируют выходки, которые делаются анекдотами всей губернии. Естественно, что подобные события могли иметь место и среди столичного чиновничества, но удаленность и определенная свобода от административного центра влияли на более заметное проявление тех или иных качеств.

Вместе с тем, участие чиновников в различных благотворительных обществах, в создании и развитии учебных заведений, библиотек, музеев, печатного дела положительно влияло на культурную жизнь азиатского пограничья в целом. Приезжая на службу в Сибирь и Степной край, представители государственной власти, получившие образование в столичных университетах, пытались внедрить в жизнь те идеалы, которые они получили, стараясь, насколько это возможно, заполнить культурное пространство в соответствии с ними.

Таким образом, распространение системы административного управления с одинаковой структурой служащих на всю территорию Российской империи в некоторых случаях приводило только к внешнему сходству с центральным ведомствами. Несмотря на видимость распространения в азиатском пограничье общегосударственных структур управления, на появление людей, получивших образование в европей-ской России, регион оставался по-прежнему пограничьем в политическом, социальном и культурном отношении. С одной стороны, эта ситуация определялась политикой центра, а с другой консервировалась действиями местного чиновничества. Тем не менее, как и в центральной России, часть чиновников, местных и приезжих, пыталась бороться со сложившимся положением вещей, ощущая возложенную на них социальную ответственность, способствуя изменению социокультурного пространства региона. Перенесенные социальные и культурные традиции получили свою интерпретацию, отражая тем самым особенности азиатского пограничья. 

Ссылки:

1 Пайпс Р. Россия при старом режиме. – М., 1993. – С. 370.

2 РГИА. – Ф. 1282. – Оп. 1. – Д. 1074. – Л. 106.

3 Городская хроника // Сибирский листок. – 1893. – С. 1– 2.

4 РГИА. – Ф. 1376. – Оп. 1. – Д. 26. – Л. 9 об. – 10.

5 Там же. – Л. 13 об.

6 РГИА. – Ф. 1282. – Оп. 3. – Д. 552. – Л. 57.

7 РГИА. – Ф. 1376. – Оп. 1. – Д. 39. – Л. 7 об.

8 Вестник Европы. – 1895. – Т. 3. – С. 389.

9 РГИА. – Ф. 1282. – Оп. 1. – Д. 1074. – Л. 53.

10 Городская хроника // Сибирский листок. – 1910. – № 17. – С. 2– 3.

11 РГИА. – Ф. 1282. – Оп. 3. – Д. 552. – Л. 71– 71 об.

12 Там же.

13 Городская хроника // Сибирский листок. – 1901. – № 12. – С. 1– 2.

14 Городская хроника // Сибирский листок. – 1893. – № 8.– С. 1– 2.

15 Текутьев А. Письмо в редакцию // Сибирский листок. – 1893. – № 96.– С. 2.

16 Семилужский (Ядринцев) Н. Письма о сибирской жизни // Дело. – 1868. – № 2. – С. 74.