Монастырские крестьяне и феодальная рента в Муромском уезде в XVII - начале XVIII вв. (по архиву Троице-Сергиевой лавры)

М. С. Черкасова (Вологда) 

МОНАСТЫРСКИЕ КРЕСТЬЯНЕ И ФЕОДАЛЬНАЯ РЕНТА В МУРОМСКОМ УЕЗДЕ В XVII - НАЧАЛЕ XVIII вв. (ПО АРХИВУ ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВОЙ ЛАВРЫ) 

Для изучения крестьянского населения и его повинностей на монастырских землях Муромского уезда исследователи могут привлечь комплекс писцовых и переписных книг конца XVI-ХVII вв. из архива Троице-Сергиевой Лавры. Наиболее раннее дошедшее до нас описание вотчин Троице-Сергиева монастыря в Муромском уезде относится к 1593/94 гг. Это - писцовая книга Я. П. Вельяминова да подьячего Ф. Андреева. Ими же были описаны троицкие вотчины в Балахнинском, Владимирском, Нижегородском, Суздальском и Юрьевском уездах. Данное описание подвело итоги росту монастырского землевладения в названных уездах на протяжении XV-ХVI вв.¹   Муромская его часть дошла до нас в трех списках ХVII в. и одном списке ХVII в. и с купюрами была опубликована Н. В. Калачовым (издатель опустил имена «людей» во дворах и тексты грамот, предоставленных троицкими слугами писцам для проверки владельческих прав корпорации).²    

Писцовая книга конца XVI в. дает представление о сельском расселении, плотности населения и структуре землепользования на монастырских землях в Муромском уезде. Сергиев монастырь имел здесь пятьдесят одно поселение (села, сельца, деревни, починки), в которых числилось четыреста десять дворов и в них четыреста пятнадцать «людей» (крестьян и бобылей-дворохозяев, глав семей). Средние размеры деревень составляли восемь дворов, а «людность» последних - один человек. Общий фонд учтенных земель был внушительным - 7325 четвертей в одном поле, но доля пашни - 2597 четвертей (или 35,4 %) уступала перелогу - 4726 четвертей (или 64,5 %). Эти пропорции в принципе совпадают и с подсчетами Е. И. Колычевой, которая на основании роста перелога в Муромском уезде в 1590-е годы по сравнению с 1570-и годами говорит о нисходящей динамике развития здесь.³   Приведенное процентное соотношение пашни и перелога соответствует и заметному количеству пустошей - двадцати четырем (а также двум пустым деревням, девяносто восьми пустым дворам и пятидесяти двум местам дворовым) - и отражает, на наш взгляд, неизжитые еще явления хозяйственного кризиса 1570-1580-х гг. Доля наезжей пашни на пустошах в конце XVI в. была незначительной - всего лишь 0,9 % (двадцать пять четвертей в одном поле). Таким образом, налицо в целом тяжелое экономическое положение вотчин Троице-Сергиева монастыря на начальном этапе изучаемого нами периода. 

В то же время писцовая книга 1593/94 гг. позволяет говорить о процессе земледельческой колонизации края, которая совершалась в первичной форме основания починков и деревень. На это указывают сами названия населенных пунктов: деревня Починки на р. Оке и деревня Зехово «стала ново» в Унженском стане (к юго-западу от Мурома); «сельцо, что был починок Елшановский» в Замотренском стане (к северу от Мурома). Резервом для основания новых деревень были расчистки леса вблизи уже функционирующих сел: «Деревня Ванина стала ново после прежних писцов (дозорщиков 1571-1574 гг. - М. Ч.) на поверстном лесу села Дубров» (к северо-западу от Мурома). Вслед за основанием деревень происходило и их укрупнение. В пользу этого свидетельствует не только почкование деревень, но и припуск, «снесение» к ним починков. Так, в Замотренском стане названы деревни Злобаево Болшое и Злобаево Меньшое с припущенным к последнему починком Злобаевским на ручье Вындросе; деревня Бахталово Большое и Бахталово Меньшое на р. Важеле. К такому укрупнению могли вести и резервы пашни внутри селений: «В деревне, что было селцо Полцо, ново ставят дворы» (Дубровский стан, у озерка Березова, в низовьях р. Мотри). 

На значение крестьянских переходов в процессе сельского строительства указывают нередкие в писцовой книге конца XVI в. упоминания о крестьянах или бобылях-приходцах. Если более раннее время (XV в.) села и деревни располагались, как правило, по берегам рек, то в XVI-ХVII вв. заметным стало уже освоение водоразделов края, сооружение в деревнях и селах прудов. В конце XVI в. наиболее крупные монастырские села находились на реках: к северо-западу от Мурома с. Дубровы (семьдесят два крестьянских и бобыльских двора) - на р. Ушне, расположенное ближе всего к городу с. Чегодаево (пятьдесят семь дворов) - на р. Выжеге, лежащее северо-западнее Чегодаева с. Саванчаково (двадцать шесть дворов) - на р. Ворозиме, находящееся к югу от Мурома с. Домнино (двенадцать дворов) - на р. Ливенде, недалеко от ее впадения в Оку. Особенно много деревень «на суходоле» указано писцовой книгой в Дубровском стане уезда - Высокая, Игнатьевская, Корчмитово, Митинское, Нечаевская, Ново, Паршово, Прудища, Сидорово, село Талызино (последнее - к югу от Дубров). Имелись расположенные на суходолах и прудах поселения и в других станах: в западном от Мурома Куземском (Меледево, Олешкино, Старая Чертеж, село Колычево на пруде, Медведево) и Замотренском (Бахталово Большое на пруде). Ряд названных селений отыскивается на современной карте Владимирской области. 

Наметившийся в 1590-е гг. слабый хозяйственный подъем был прерван разорением «смутного времени», коснувшимся и Муромского уезда. Правительственный дозор М. Толпыгина и А. Дубасова 1616 г. отметил выжженные и разоренные дворы из-за рейда польского полковника А. Лисовского «с литовскими людми» (осенью 1615 - зимой 1616 гг.) Обращение к монастырской переписной вытной книге старца Антония Корсакова от 1 апреля 1616 г. показывает падение численности населения троицких вотчин почти на 12,5 %. Из трехсот пятидесяти девяти дворов, зафиксированных переписью 1616 г., наиболее тягло-способных оказалось только три, и они были описаны 0,375 долью выти. Основная же масса крестьян-ских дворов (64,6 %) тянула вытное тягло с «осьмака» (0,125 доля выти - девяносто пять дворов) и с 0,063 доли выти (сто тридцать семь дворов).⁴   В ходе своей переписи старец А. Корсаков, «поговоря с миряны» (то есть, посоветовавшись с общиной), широко предоставлял льготу крестьянским дворам, освобождая на время от тягла (государевых, монастырских и волостных податей) часть вытного оклада «за их бедность». В переписной книге 1616 г. часто упоминаются полученные крестьянами «льготные памяти» и «подписные челобитные». Происходили также поряды новых жильцов в опустевшие дворы: для этого использовались внутривотчинные переводы и переходы самих крестьян. Их «фамилии» типа «Кучецкий» или «Шухобаловский» говорят о притоке поселенцев из других троицких сел - с. Кучек Юрьевского и крупного села Шухобалова Суздальского уездов. Таким образом, во втором-третьем десятилетиях XVII в. происходил определенный демографический рост муромских вотчин Троицкого монастыря, результаты которого видим по отрывку из недатированной перечневой росписи предположительно начала 1620-х гг. (триста восемьдесят девять дворов) и по писцовой книге 1629-1631 гг. По сравнению с переписью 1616 г. численность крестьянских и бобыльских дворов к началу 1630-х гг. увеличилась на 40,7 % и составила шестьсот пять. Правда пропорции живущей и пустой пашни по сравнению с концом XVI в. почти не изменились: в перечневой росписи по Муромскому уезду было отмечено шестьдесят вытей в живущей пашне (36,3) и 140 вытей (63,6 %) - в переложной и поросшей лесом.⁵    

 У нас есть редкая возможность сопоставить данные о населении в государственной и внутривотчинной переписи на 1630 г. В Троицком архиве сохранилось уникальное подворное описание одного сравнительно небольшого вотчинного комплекса. Это село Домнино-Харитоново и деревня Зехова, расположенные в Унженском стане Муромского уезда. Получены они были в 1575/76 гг. по вкладу от Ивана Семенова сына Елизарова. В апреле 1630 г. монастырь отдал эти селения в пожизненное держание дьяку Василию Филиппову сыну Ларионову, в связи с чем были составлены 1) отказная отписная роспись троицкого слуги Ивана Амосова с указанием мужского населения дворов и соответствующей доли вытного оклада данного двора; роспись «крестьянским животам», то есть количества хлеба (в клетях и высеянной озимой ржи), рабочего и продуктивного скота, пчелиных ульев. Обе росписи дошли до нас в составе копийной книги 1641 г. № 530, в которую они вносились с подлинного противня, написанного собственноручно дьяком В. Ф. Ларионовым и скрепленного священником Ильинской церкви села Домнина Михаилом.⁶   Имеется также копия этих росписей в архиве академика С. Б. Веселовского.⁷   Что же касается правительственного описания, нам известны два списка с писцовой книги Якова Васильевича Колтовского да подьячего Романа Прокофьева 136-138 годов (то есть 1627/28 - 1629/31 гг.): один в виде подлинного противня, заверенного писцами, другой - в виде позднейшей монастырской копии, вероятно, 1670-х гг., заверенной старцем крепостной казны Ароном Покровским.⁸   По существующей в современном источниковедении классификации писцовых книг второй четверти XVII в. Муромская писцовая книга может быть отнесена к так называемому оптимальному типу, то есть к такому, информация которого о земле и дворах считается вполне достоверной. 

Однако при сравнении двух этих источников видим, насколько полнее и богаче по содержанию информация о населении дворов, мужском составе крестьянских семей и их имущественном положении в монастырских росписях в отличие от писцовой. Сопоставим два ряда информации:

село Домнино

дер. Зехово

Всего государевы писцы отметили десять крестьянских и бобыльских дворов и в них двадцать четыре человека, а внутривотчинная перепись в то же самое время и в тех же самых селениях - девятнадцать дворов и в них пятьдесят человек! На 47 % было занижено количество дворов и на 57 % численность населения у официальных писцов по сравнению с вотчинной росписью. Средняя людность двора по данным последней составляла около трех человек. В трех случаях земледельцы, отнесенные государевыми писцами к бобылям, в монастырской росписи названы тяглыми крестьянами. Весьма характерен и пример с описанием неразделенной братской семьи в одном дворе (Лукашка, Тимошка и Софонка Богатово), тогда как в монастырской росписи каждый из них указан в своем дворе, и три двора записаны под одной долей вытного тягла. Таким образом, накапливалось расхождение в показателях писцовых и монастырских книг. Скорее всего, сами монастырские власти (в лице их агентов на местах) были заинтересованы в преуменьшении числа своих тяглых крестьян и преувеличении числа бобылей, вдвое легче облагаемых, согласно указам о «живущей чети». С учетом подобного занижения сведений о населении монастырских владений в государственных писцовых книгах 1620-1630-х гг. его численность и структура (крестьяне, бобыли) и в других вотчинных комплексах, вероятно, на самом деле не всегда были достоверны, независимо от того, к какому типу принадлежат писцовые книги - оптимальному, деформированному или с неразделенной пашней.

Приведенные росписи от 5 апреля 1630 г. ценны еще и тем, что дают наглядное представление о различиях в размерах крестьянских наделов, которые были весьма различны - от одной до десяти четвертей в одном поле (в нашем случае - это объем высеянной к весне 1630 г. озимой ржи), тогда как по писцовым книгам мы можем вывести лишь усредненные и самые общие данные. Весьма различны были, как показывает роспись 1630 г., и единицы обложения дворов - выти, размер которых даже в одном сравнительно небольшом комплексе не был унифицирован (от двадцати четырех до семидесяти двух четвертей). В данной же грамоте И. С. Елизарова на с. Домнино и д. Зехову 1575/76 гг. величина выти определена в двадцать четвертей в одном поле. Вероятно, от 1575 к 1630 г. в комплексе Домнино-Зехове произошло изменение вытного письма, переход от унифицированной к разновеликой выти. С целью установления наиболее значимых для вотчинного обложения факторов нами были просчитаны коэффициенты корреляции и детерминации между показателями вытного тягла и 1) мужским населением дворов; 2) обеспеченностью их рабочим и продуктивным скотом; 3) размерами озимого поля. Наиболее тесная зависимость была установлена во втором случае (коэффициент корреляции 0,74, а детерминации - 54,7 %).⁹  

О последующей истории муромских вотчин Троице-Сергиева монастыря известно, что в системе управления огромной латифундией они входили в состав Нижегородского дворца наряду с селами Нижегородского, Суздальского и Юрьевецкого (Повольского) уездов. В обширной Описи 1641 г. на крестьянах с. Дубровы с приселками и Фроловской пустыни (монастырька Фрола и Лавра близ Дубров) числилось 60 руб. денежного и 116 четвертей хлебного долга (ржи, ярицы, овса, пшеницы, гречи).¹⁰   Имеются записи и долгов за хлеб, соль, рыбу, лошадей на отдельных муромских крестьянах. Значит, монастырь оказывал экономическую помощь и конкретным нуждающимся дворам, и целым сельским общинам.

 Дворовая перепись Муромского уезда в феврале 1678 г. содержит своего рода итог демографического развития вотчин Троице-Сергиева монастыря в Муромском уезде. Переписчиками (Р. Г. Войниковым и подьячим И. Лаврентьевым) было зафиксировано за Троицей в ее муромских владениях сорок восемь сельских поселений, из них три села, четыре приселка, сорок деревень и один починок. В них числилось семьсот семьдесят семь живущих и тридцать семь пустых крестьянских и бобыльских дворов и мест дворовых.¹¹  По сравнению с 1629/31 гг. общая численность дворов возросла на 22 %. Полагаем, что произошло это за счет естественного прироста населения. В ходе переписи привлекались письменные «крестьянские скаски» о количестве дворов и населения в селах, опрашивались монастырские посельские старцы, крестьянские старосты и целовальники, а также проводилось сравнение с предшествовавшей переписью 1646 г. Афанасия Отяева.

 Всего в 1678 г. на муромских землях Троице-Сергиева монастыря было отмечено 2550 чел. живущих и сорок восемь беглых крестьян и бобылей (доля беглых составила 1,8 %). Живущие дворы по основным группам сельского населения можно разделить в первую очередь на крестьянские (352 и в них 1359 чел.) и бобыльские (263 и в них 806 чел.). Удельный вес крестьянских дворов составлял 53,2 %, бобыльских - 31,6 %. К крестьянским нами отнесены также дворы вдов (двадцать девять). Меньшими по численности были следующие группы дворов: церковные (восемнадцать), монастырские (семь), скотные (три), детенышевы (шестьдесят пять), рыбных ловцов (двадцать пять), нищих (десять). Нищета могла быть обусловлена не только сильным обеднением части населения, но и физическими недостатками человека («нищий слепой»). Обедневшие односельчане нередко селились целыми семьями в качестве «захребетников» и «подсоседников» у крестьян и бобылей (всего девяносто семь захребетников и подсоседников). Это явление отражает внутрисословную крестьянскую мобильность, важным фактором которой являлась имущественная дифференциация. Детский возраст некоторых захребетников (5-7, 8-13 лет) выдает в них сирот. О детском сиротстве говорит и упоминание сорока восьми пасынков и «приимышей» в крестьянских и бобыльских дворах, а также тридцати восьми племянников. Следовательно, какая-то часть братьев не доживала до повзросления своих сыновей, и те вырастали в доме дяди. О повышенной мужской смертности заставляет догадываться и заметное число вдовьих дворов с малолетними детьми. В очень редких случаях нищие вдовы с детьми отмечены вообще без дворов, либо в кельях.

Переписная книга 1678 г. позволяет судить и о социальной близости некоторых категорий сельских жителей. На бобыльскую природу детенышей указывает часто употребляемая формула записи в книге 1678 г.: «А те детеныши тое вотчины бобыльские дети и братья и племянники». О потомственном характере зависимости сельских жителей свидетельствует другая часто повторяющаяся формула книги - «крестьянский сын такой-то», «бобыльский сын такой-то», «крестьянские и бобыльские дети». Крестьянская и бобыльская «старина» позволяла монастырским властям осуществлять внутривотчинные переводы зависимого населения «от семей», регулируя тем самым народонаселение вотчины. Это явление мы отмечали и по более ранним источникам конца XVI - начала XVII вв., но масштаб его к концу XVII в. возрос.

 Переписную книгу 1678 г. отличает пристальное внимание к причинам убыли населения, направлениям крестьянских миграций (как из деревни в город, так и внутри вотчины и за ее пределы, на земли других владельцев). Большинство из отсутствовавших в момент переписи крестьян и бобылей в (сорок пять человек) «бежали безвесно». Остальные беглые вышли в вотчину князя Н. И. Одоевского Рождественский погост (два человека) и в д. Харину государевой Ярополческой волости (один человек). Переписчики отметили также шестнадцать умерших, двоих утонувших, троих переведенных из одной деревни в другую и одного человека, переведеного в город Муром в рамках внутривотчинных перемещений. В результате крестьянского бегства оказались запустевшими сельцо Ершово и деревня Тимонин починок, но к началу XVIII в., как свидетельствует приходо-расходная книга 1703 г., эти селения уже были восстановлены. Часть муромских крестьян уходила в троицкие вотчины Казанского Поволжья (Алатырский уезд). Впрочем, в переписной вытной книге Троице-Алатырского монастыря 1696 г. отмечены и случаи обратного возвращения из Алатыря в муромские села и деревни.¹²   Средний их размер к концу XVII в. по сравнению с концом XVI в. возрос в два раза (семнадцать дворов), средняя же людность крестьянского двора составила около четырех человек, бобыльского - три человека.

Антропонимия Муромской переписной книги 1678 г. заслуживает специального рассмотрения. Здесь же вкратце отметим наличие признаков такой профессии среди крестьян и бобылей, как скоморошество. К ним можно отнести прозвища типа «Скоморох», «Веселый», «Потеха», «Потешка», «Бубен». Они встречаются и в писцовой 1629/31 гг., и переписной1678 г. книгах. Подобного рода сведения важны для изучения народной смеховой культуры.

О феодальной ренте, собираемой монастырскими властями с троицких крестьян, наиболее полную информацию можно получить из Муромского раздела приходо-расходной книги 1703 г. Для более раннего времени известно только о существовании в крае господского домена (6,5 % пашни занимал он в конце XVI в.). Из переписной вытной книги 1616 г. узнаем о таких крестьянских повинностях, как «повоз», «поденное изделье», «десятинная пашня». Один раз указан оброк с крестьянского двора в 0,063 выти - полуполтина (50 денег, а дворов на 0,063 доле выти было в начале XVII в. сто тридцать семь) и бобыльская гривна (20 денег). Уже в начале XVII в. определилось разделение муромских крестьян Троицкого монастыря на пашенных, т. е. тягло-барщинных (двести пятьдесят семь дворов, или 71,5%) и денежно-оброчных (сто два двора, или 28,4 % ). Ряд селений уже в начале XVII в. являлся чисто оброчными - Домнино, Зехово, Колычево, Матвейково. Приходо-расходная книга 1703 г. показывает возобладавшую к началу XVIII в. денежно-оброчую эволюцию крестьянских повинностей уже во всей муромской вотчине Сергиева монастыря. Произошла коммутация ренты, то есть перевод на деньги всех прежних отработочных повинностей и натуральных компонентов ренты (полевой барщины - «десятинной пашни», заготовки и возки дров, внесения крестьянами в пользу феодала масла коровья, холстов, «выдельного хлеба», «дворцовых мелких доходов», «дымного», «дьячьих въезжих» и других поборов). Наиболее высоко облагаемыми для крестьян были такие статьи, как рыбная ловля в реках, озерах и заводях, аренда земли на пустошах, пользование монастырскими бортными ухожаями, сенокосными угодьями и мельницами на реках. В комплексе Дубровы крестьяне только «помольных денег» с мельницы на р. Ушне платили 44 руб. плюс 29 руб. за аренду пустошей и рыбных ловель плюс 42 руб. за дровяную возку, что в сумме своей составляло свыше четверти от всех остальных коммутированных платежей (27 % от 432 руб.). В ряде других сел существовал унифицированный денежный оброк «за все про все»: в с. Замотрея - 100 руб., в с. Колычево - 70 руб., в с. Степанково - 60 руб., в с. Домнино - 50 руб., в сельце Ершово - 14 руб. Отдельно от крестьян практиковалось обложение бобылей и захребетников, оброк которых был существенно ниже крестьянского. Свыше 30 руб. с муромских владений монастыря сходило в 1703 г. приказчику Никифору Козлову, пожалованному властями денежным жалованьем «за приказчиков доход» и «дьячьих въезжих». Несоизмеримыми по величине с владельческой рентой выглядят указанные приходо-расходной книгой государственные платежи с крестьян - «ямские прогонные» и «за белой корм», составлявшие не более 1 % от общей суммы взиманий.¹³   Напрашивается общий вывод о ведущей роди именно крестьянского хозяйства в экономике вотчины на начальном этапе формирования всероссийского рынка в стране на рубеже XVII-XVIII в.

Ссылки:

 ¹   Подробнее см.: Черкасова М. С. Землевладение Троице-Сергиева монастыря в Муромском уезде в XV-XVII вв. // Уваровские Чтения - III. «Русский православный монастырь как явление культуры: история и современность». - Муром, 2001. - С.131-136.

²   Писцовые книги Московского государства XVI в. - Отд. 1.- СПб., 1872. - С. 871-892; ОР РГБ. Ф. 303 (АТСЛ). Кн. 608. Л. 156-176; Кн. 571. Л. 87-101; Кн. 630. Л. 269-306, 360-367 (скрепа на монастырском списке 1630-х гг. старца Андроника Болотова); РГАДА. Ф. 1209. - Поместный приказ. Кн. 703. Л. 1068 об.-1160 (у Калачова по кн. 703 указана другая нумерация - Л. 1027-1116).

³   Колычева Е. И. Аграрный строй России XVI в. - М., 1987. - С. 196. - Табл. 20; С. 197-198.

⁴   Памятники социально-экономической истории Москов-ского государства XIV-XVII вв. - М.,1929. - С. 304-317(публикация осуществлена по рукописи: АТСЛ. Кн. 575. Л. 84-107); РГАДА. Ф. 1209. Кн. 498. Л. 326-355 об.

⁵   АТСЛ. Кн. 637. Л. 321.

⁶   РГАДА. Ф. 281 (ГКЭ), по Мурому №№ 7766, 7790; АТСЛ. Кн. 530. Л. 974-977 об.

⁷   Архив РАН. Ф. 620. Оп. 1. Д. 13. Л. 110-114.

⁸   РГАДА. ГКЭ по Мурому. Кн. 7823. Л. 33-34 об.; АТСЛ. Кн. 630. Л. 252-254.

⁹   Черкасова М. С. Зажиточные крестьяне Троице-Сергиева монастыря в конце XVI-XVII в.: Тягло, наделы, денежная рента // Зажиточное крестьянство России в исторической ретроспективе. Материалы XXVII сессии симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. - Вологда, 2001. - С. 83. - Табл. 1.

¹⁰   ОР РГБ. Ф. 173. II (Дополнит. собрание Московской Духовной Академии). Кн. 225. Л. 179 об., 199.

¹¹   АТСЛ. Кн. 582. Л. 206 об. - 246.

¹²   Там же. Кн. 578. Л. 27 об., 29 об.

¹³   РГАДА. Ф. 237 (Монастырский приказ). Оп. 1. Ч. 2. Кн. 911. Л. 118-122.