поиск по сайту
Автор: 
Н. Б. Шиман (Суздаль)
«ПОВЕСТЬ О ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ МУРОМСКИХ» 
И «СКАЗАНИЕ О ОТРОЧЕ МОНАСТЫРЕ, ЕЖЕ ЕСТЬ ВО ТВЕРИ»: 
К ВОПРОСУ ОБ ОБЩЕМ ЛИТЕРАТУРНОМ ИСТОЧНИКЕ
 
Исследование генеалогии муромских князей, позволившее установить, что имя Давид носили два муромских князя – Давид Юрьевич и Давид Владимирович1, дают возможность отождествить героев «Повести о Петре и Февронии» с реальными историческими лицами.
Давид Юрьевич был сыном Юрия Ярославича и имел старшего брата Владимира. В 1168 и 1172 гг. как участник походов на Новгород и волжских булгар упоминается сын муромского князя2. Сложно определить, говорится ли в обоих случаях об одном сыне Юрия Ярославича или каждый из его сыновей поучаствовал в походе. Велика вероятность того, что под 1168 г. упоминается старший из братьев – Владимир. В связи с этим упоминанием можно достаточно точно определить возраст Владимира, которому в это время было не менее 18 лет. Поскольку Юрий Ярославич женился в 1144 г.3, то Владимир действительно мог родиться около 1146-1150 гг. Сообщение 1213 г. о муромском князе Давиде Владимировиче4 и сообщение 1220 г., где говорится о младшем брате Давида – Юрии и их взрослых сыновьях5, указывают, что в 1228 г. умер Давид Владимирович6, которому могло быть более 50 лет. Это подтверждает и известие того же года о муромском князе Юрии Давидовиче как участнике похода на мордву7. Давид Юрьевич по имени впервые упоминается вместе с братом Владимиром под 1186 г.8. А имя Владимира впервые упоминается под 1183 г.9 и всегда пишется первым, что подтверждает его старшинство по отношению к брату. Тот факт, что из двух известных пар брать­ев, княживших в Муроме, младшим был Давид Юрьевич, а Давид Владимирович старшим, дает возможность предположить, что героями «Повести» являются Владимир и Давид Юрьевичи. Имя Давид и дядя, и племянник получили в крещении и, как их родственник Давид Святославич, другого не имели. Поскольку имя Владимир княжеское, то Владимир Юрьевич мог при крещении получить имя Павел. Это предполагал и Н. П. Травчетов10. Впоследствии Давид мог принять постриг с именем Петр; также не исключено, что он принял схиму, вернув себе имя Давид. Так Давид Владимирович в 1228 г. «преставися... в черньцехъ и въ схиме»11. Первое упоминание Давида Юрьевича в 1186 г. связано с походом на рязанских князей. Факт посещения Давидом рязанской земли также согласуется с сюжетом «Повести». Именно в это время муромский князь мог встретить Февронию. Согласуется с сюжетом повести и то обстоятельство, что Владимир, умерший в 1204 г.12, оставляет княжество младшему брату. Еще более интересным совпадением с сюжетом «Повести о Петре и Февронии» является уход князя Давида из Мурома в 1208-1209 гг., когда владимирский князь Всеволод Юрьевич посадил его в захваченном Пронске13. Возможно, что решение посадить немолодого уже Давида в Рязанской земле было связано с тем, что в Муроме у него из-за Февронии осложнились отношения с племянниками и муромской знатью.
 К тому же родина Февронии была недалеко от Пронска. Но рязанские князья вынудили Давида уйти из города, на который он и не претендовал, «и уладишася с ним и иде Давыдъ къ Мурому»14. Но могло сложиться так, что после ухода Давида из Мурома его место занял племянник, скорее всего Давид Владимирович, что способствовало принятию Давидом Юрьевичем решения о постриге. Таким образом, с большой долей вероятности можно предполагать, что в «Повести о Петре и Февронии Муромских» говорится о братьях Владимире и Давиде Юрьевичах, а ряд событий, отраженных в «Повести», не противоречит исторической действительности, а именно:
1. В Муроме княжат два брата, старший Владимир и младший Давид;
2. Давид посещает Рязанскую землю во время военного похода; 
3. Первым умирает старший брат Владимир, оставляя княжество младшему Давиду;
4. Давид уходит из Мурома в Рязанский город Пронск, откуда изгоняется и возвращается в Муром.
Так же можно отнести к реальным фактам, отраженным в «Повести», отношение муромской знати к Февронии, не желавшей признавать своей княгиней простолюдинку.
Вполне вероятно, что именно муромцы, недовольные выбором князя, придумали для его оправдания вескую причину, объясняющую женитьбу Давида на девушке незнатного происхождения. В связи со столь необычным браком и могли возникать в муромской земле предания, наделявшие Февронию необыкновенными качествами. Но любовь князя к простой девушке, их преданность и верность друг другу, то, что они, как в сказке, умерли в один день, привели к почитанию княжеской пары в муромской земле, а память о них передавалась из поколения в поколение.
Общепризнано то, что Ермолай-Еразм при создании своего знаменитого произведения пользовался устными рассказами, но пользовался ли он какими-либо литературными образцами, как это делали некоторые составители житий после Соборов 1547-1549 гг.?
В 1993 г. А. А. Туриловым в составе Стишного Пролога на март-август из библиотеки Папского Восточного института в Риме были обнаружены жития русских святых, неизвестные по другим спискам. «Речь идет, таким образом, о 13 новых агиографических памятниках»15, в числе которых присутствует и житие Петра и Февронии Муромских. А. А. Турилов пишет: «Можно высказать некоторые предположения о времени и месте создания этих „парадигматических” житий, и в их числе жития преподобного Евфимия. Они созданы между 1479 г. (наиболее поздняя дата – перенесение мощей митрополита Петра 23 августа) и началом XVI в... С достаточной уверенностью можно определить и место создания». А. А. Турилов справедливо указывает на Псков16. Это подтверждается тем, что в указанный А. А. Туриловым временной период – 1479 г. – нач. XVI в., – наместниками Пскова были суздальские князья, а также брат похороненного в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре Ивана Васильевича Оболенского-Стриги – Ярослав Васильевич, с большой долей вероятности и являющимися заказчиками жития Евфимия Суздальского17. Примечательно то, что с Суздалем связано имя Семена Ивановича Ряполовского, бывшего суздальским наместником18. В 1446 г. братья Ряполовские вывезли в Муром детей Василия II – Ивана и Юрия. В Муроме оказывал помощь московскому князю и Иван Васильевич Оболенский-Стрига19. Позже Семен Ряполовский и Оболенский-Стрига вместе способствовали освобождению Василия II из Углича20. Велика вероятность того, что с их подачи был сделан заказ псковскому агиографу на написание жития муромским святым Петру и Февронии. О почитании Петра и Февронии они могли узнать в то время, когда находились в Муроме, укрывая здесь детей великого князя от Дмитрия Шемяки. Как и о многих других местночтимых святых, к XV веку о Петре и Февронии сохранились лишь народные предания. Это подтверждает и обнаруженное А. А. Туриловым житие Евфимия Суздальского, поскольку в Стишном Прологе из библиотеки Папского Восточного института образцом для него послужило житие Бенедикта Нурсийского21.
Такие жития «ясно свидетельствуют о существовании (или, по крайней мере, его возникновении) общерусского почитания перечисленных святых (и в том числе преподобного Евфимия) уже к концу XV в. с одной стороны, и о малой распространенности их реальных житий, с другой». «Особенно показателен пример с житием Петра и Февронии Муромских (на сегодняшний день древнейшим). На основании имен и княжеского титула безвестный книжник построил их отношения по архетипной модели Константин – Елена, превратив героев будущей поэтической легенды в мать и сына22. Думается, что причиной этому могла послужить имеющаяся у агиографа информация о незнатном происхождении Февронии. На примере жития Евфимия Суздальского мы видим, что агиограф имел достоверную информацию о месте его рождения, о месте нахождения монастыря и его названии. Короткий текст этого жития в сущности лишь констатирует пребывание на княжении в Муроме князя Петра, его матери Февронии и указывает день их памяти 25 июня23.
Обнаруженное А. А. Туриловым житие Петра и Февронии Муромских, где они представлены как мать и сын, указывает на возможность использования жизнеописания Константина и Елены при составлении пространного жития муромских святых. В связи с этим большой интерес представляет история раннего периода жизни Елены и ее сына Константина, связанная с его крещением, присутствующая в русских источниках. Такие жизнеописания присутствуют в Хронографе 1512 г. и Тверской летописи, составленной в 1534 г. Предания о Константине и Елене, дошедшие до наших дней, имеют итальянское, французское, византийское и др. происхождение. В Хронографе и Тверской летописи представлен вариант, близкий византийскому, но имеющий незначительные расхождения как между собой, так и с византийским источником. Русские летописцы передавали историю Константина и Елены в близкой для их читателя форме, а также пользовались несколькими источниками. Так, в Хронографе 1512 г. биография Константина представлена более полно, чем в Тверской летописи, хотя здесь и отсутствуют некоторые сюжеты. Кроме того, в Хронографе присутствует рассказ о епископе Сильвестре, что для нас очень важно, поскольку мы ставим задачу выяснить, использует ли Ермолай-Еразм византийский вариант предания о Константине и Елене в качестве образца при написании «Повести о Петре и Февронии Муромских».
Поскольку сам Ермолай-Еразм в своей «Повести о Петре и Февронии» указывал на то, что писал ее по рассказам местных жителей, то он знал, что Петр и Феврония были супругами. Но, проживая во Пскове и будучи псковским священником, он должен был знать их краткое житие, тем более, что к сер. XVI в. имелась «память с тропарем и кондаком „Петру князю Муромскому и матери его Февронии” в тропарнике Псалтыри с восследованием»24. Не имея достаточных сведений для написания жития Петра и Февронии, агиограф воспользовался жизнеописанием Константина, тем более, что это не возбранялось в период активной агиографической работы, т. к. о многих святых, канонизированных на Соборах 1547-49 гг., сведения были очень ограничены или отсутствовали совсем. Также это может быть связано с тем, что Елена, как и Феврония, была простолюдинкой.
В преданиях о Константине и Елене обращает на себя внимание то, что в их судьбе знаковую роль сыграли апостолы Петр и Павел. Так, в итальянской и ряде других легенд с апостолами связано паломническое путешествие Елены. В византийском источнике апостолы Петр и Павел способствовали исцелению Константина и его крещению папой Римским Сильвестром. В «Повести о Петре и Февронии» имена апостолов носят муромские князья.
В житии св. Сильвестра, папы Римского, есть рассказ об огромном змее, «иже дохновениемъ своимъ умерщвяше зело живущая во граде», которого он по велению апостола Петра заключает навеки в пещеру25. В «Повести» присутствует «неприазнивый змий», которого побеждает князь Петр с помощью меча, обретенного в монастыре «Воздвижения честнаго креста», освященного в честь праздника, установленного в память об обретении Креста Господня царицей Еленой.
Но победа достается князю Петру ценой здоровья. «Он же от неприазнивыя тоя крови острупе, и язвы быша, и прииде нань болезнь тяжка зело. И искаше в своем одержании ото мног врачев исцелениа, и ни от единого получи»26. Судя по описанию болезни, Петр заболел проказой.
Этим же недугом страдал Константин, «случися ему впасти в недугъ прокажениа, яко всему телу острупети и лежаше, едва дыша». Так же, как и болезнь Петра, болезнь Константина «не мощи врачемъ исцелити еа»27. Но, если Петр пострадал от нечестивой крови, то Константину предлагалось исцеление кровью невинных младенцев. Константин отказался от страшной жертвы, которую готовы были принести матери младенцев ради его здоровья. Ночью явились Константину апостолы Петр и Павел, посланные Господом, с советом призвать «епископа Римскаго Силивестра именем», который «речеть ти слово истинны, и породить тя водою и духомъ банею паки бытиа, и дасть тя печать въсыновлениа Божиа, и отъ недуга твоего пременишися»28. И у Константина «отпадоша ему телесныя струпы яко чешюа, и изыде весь здравъ великий царь Констянтинъ отъ святыя купели»29.
 Так же и Петр «иде в баню мытися... помазая язвы и струпы своя... Изыде же из бани, ничто же болезни чюяше. На утрии же узрев си все тело здраво и гладко...»30.
Отцы церкви называют крещение банею возрождением, очищением банею водною. Но если Константину исцеление через крещение епископом Сильвестром послал Господь, то Петр получил исцеление из рук простой девушки Февронии. Интересно то обстоятельство, что значение имени Сильвестр – лесной, а Феврония, поскольку отец и брат ее занимаются бортничеством, близка к лесу, лесной жизни. Целительным средством в ее руках становится хлебная закваска, «кисляджи». У митрополита Никифора говорится: «Есть бо мука, акы телом, а квас, акы душа, а соль, акы ум, вода же, акы дух живо-тень»31. Несомненно, что Ермолай-Еразм, создавая житие муромских святых, вкладывал в него глубокий религиозный смысл. Но соединившиеся в его произведении исторические реалии, сюжеты из жизни Константина и Елены, местный фольклор и народная сказка, почему-то не позволили включить житие в Великие Четьи Минеи митрополита Макария.
При внимательном анализе входящего в состав Пискаревского летописца «Сказания о Отроче Монастыре, еже есть во Твери»32, выявляется, что и на его создателя оказало влияние предание о Константине и Елене. Хотя изначально история взаимоотношений тверского князя Ярослава Ярославича и новгородки Ксении Юрьевны складывалась как устное предание, думается, не без влияния муромских преданий о Петре и Февронии. Это связано с тем, что муромская княжна Мария Ярославна приходилась двоюродной ­сестрой Тверскому князю, а затем ее внучка Анна вышла замуж за сына Ксении – Михаила Яро­славича33. Незнатное происхождение Ксении подтолкнуло ее к мысли оставить в памяти людей предание, объясняющее причину женитьбы на ней князя Ярослава.
Широко известная «Повесть о Тверском Отроче монастыре», как считают исследователи, сохранила в себе устные рассказы и предания о Ярославе и Ксении. Кроме достоверных имен супругов, в «Повести» не отражены какие-либо реальные исторические события, а сведения о князе Ярославе не соответствуют действительности. Это касается его возраста и семейного положения. «Сказание» же представляет большой интерес как исторический источник и, возможно, объясняет ряд обстоятельств, касающихся жизни Ярослава Тверского и его жены Ксении Юрьевны.
В «Сказании» тверской князь назван Михаилом, без указания отчества. Велика вероятность того, что имя князя было изменено переписчиком, чему способствовало предшествующее сообщение 1271 г., где говорится о смерти Ярослава Яро­славича и рождении его сына Михаила34. Имя его избранницы не называется, не назван в «Сказании» по имени и княжеский отрок. В отличие от «Повести о Тверском Отроче монастыре», где Ярослав является холостяком до встречи с Ксенией, в «Сказании» князь уже женат. Считая, что в «Сказании» речь идет о Ярославе Ярославиче и его второй жене Ксении, обратимся к личной жизни князя с тем, чтобы выяснить, является ли княгиня Марфа реальным лицом или это всего лишь литературный персонаж. Если ориентироваться на 1218 г., год рождения старшего брата Ярослава – Федора и другие сведения о семье, то он мог родиться ок. 1227-1230 гг. Известно, что в 1252 г. в Ростове была убита его жена, а сыновья уведены в плен35. Как правило, овдовевшие князья достаточно быстро вступали в новый брак, невзирая на возраст. О Ярославе же известно, что он женился в 1264 г. в Новгороде на дочери Юрия Михайловича, когда ему было ок. 34-37 лет36. Возраст князя и двенадцатилетний разрыв между известными браками говорит в пользу того, что Ярослав мог быть вторично женат до встречи с Ксенией. Но информация о событиях личного характера в жизни тверского князя ограничивается двумя датами – это брак с Ксенией и рождение Михаила. Так что в «Сказании» может быть отражен реальный факт, восполняющий двенадцатилетний информационный пробел в личной жизни Ярослава. Не противоречит реальным фактам и то, что в браке с Марфой не было детей. Известно, что от первого брака у Ярослава было два сына – Святослав и Михаил, от брака с Ксенией две дочери и сын Михаил. Случаи пострижения жен в монастырь очень редки, но известны. Так в 1203 г. поступил со своей женой галицкий князь Роман Мстиславич37. Был известен в Твери и Марфин монастырь, хотя неизвестно, кем и когда он основан.
Пристального внимания требует и рассказ о поездке героини «Сказания» к ордынскому царю. Может ли он соответствовать реальным событиям в жизни Ксении Юрьевны? После смерти Яро­слава Ярославича у него осталось два взрослых сына от первого брака и две дочери, рожденных Ксенией. Летописи сообщают, что вслед за отцом ушел из жизни сын Михаил38, а вскоре Ксения рожает сына и дает ему то же имя – Михаил39. Тверское княжество должен был унаследовать сын от первого брака Святослав Ярославич, которому было в 1271 г. больше 25 лет. Судя по немногочисленным летописным свидетельствам, Святослав не получил всей полноты княжеской власти, хотя Московский летописный свод по 1282 г. называет его «князь великий Тверской». Но уже в 1285 г. четырнадцатилетний Михаил вместе с матерью закладывает церковь святого Спаса. О роли Ксении Юрьевны и ее юного сына в управлении княжеством говорит сообщение Тверской летописи, в которой, кстати, не обнаруживается упоминаний о сыновьях Ярослава от первого брака: «Заложиша церковь каменну святаго Спаса на Твери благовернымъ великымъ княземъ Михаиломъ Ярославичемъ и материю его, благоверною великою княгынею Оксиньею Ярославлею Яро­славича»40. А в семнадцать лет, в 1288 г., Михаил «не вьсхоте... поклонитися великому князю Дмит­рию, и нача снаряжати полки»41. Эти действия Михаила показывают, что, несмотря на его юный возраст, именно он являлся правителем Тверского княжества, а не Святослав, последний раз упоминающийся в летописях в 1293 г.42. Но хорошо известно, чтоб подкрепить свои наследственные права, князья ходили в Орду, а Михаил идет в Орду только в 1293 г., после вышеназванных событий43. Становится очевидным то, что именно Ксения Юрьевна не допустила утверждения Святослава в наследственных правах в их полном объеме и сумела удерживать ситуацию в своих руках многие годы. Что давало ей такую возможность? Велика вероятность того, что «Сказание» дает ответ на этот вопрос. Действительно, сама Ксения Юрьевна могла ходить в Орду. Для нее не было важней цели, чем удержать тверской стол для своего сына. Но для этого нужно было получить в Орде ярлык на княжение. Была ли Ксения в Орде и когда она могла туда отправиться?
Велика вероятность того, что это произошло в 1277 г., когда в Орду вместе с мужем ходила Ростовская княгиня Мария Ярославна44. Мария Ярославна была двоюродной сестрой мужа Ксении и могла оказать ей поддержку, взять с собой в Орду, чтобы Ксения смогла закрепить наследственные права своего сына Михаила. Думается, приведенные доводы могут косвенно подтверждать, что «Сказание о Отроче Монастыре, еже есть во Твери» несет в себе достоверные сведения из жизни Ярослава Ярославича и Ксении Юрьевны.
Как литературное произведение «Сказание» создавалось под влиянием византийского предания о Константине и Елене и близко к тексту, находящемуся в составе Тверской летописи45. Но, если в «Повести о Петре и Февронии Муромских» Ермолай-Еразм проводит некоторую аналогию между судьбой Петра и Константина Великого, то автор «Сказания» указывает на равное происхождение Ксении Юрьевны и царицы Елены, а также на ряд схожих жизненных ситуаций.
Главное, что объединяет летописное жизнеописание Елены со «Сказанием», это то, что и Елена, и героиня «Сказания» были дочерьми хозяина гостиницы. Так, в летописи «у гостинника у Феодора именемъ» дщерь Елена, «красна суща»46, в «Сказании» – «у гостинника дочь, зело красна и смысленна»47.
Объединяет судьбы Ксении и Елены то, что их будущие мужья были женаты на момент встречи с ними. Причем, только в Тверской летописи жену Консты Зеленого (так называет летописец Констанция Хлора) – Феодору, называют царицей. Таким же статусом награждает автор «Сказания» жену тверского князя – царица Марфа. Кроме этого, еще ряд событий, присутствующих в рассказе о Константине и Елене, перекликаются с сюжетом «Сказания». Это имя Федор, которое носит отец Елены и отец княжеского отрока. Это наличие в обоих рассказах послов, играющих знаковую роль в судьбах героинь. Велика вероятность того, что изменение цвета кожи тверской княгиней при помощи синей репы, подсказано прозвищем Консты Зеленого (Хлора). Хронограф так пишет по этому поводу: «Зеленый же нареченъ бысть бледости ради лица его»48. Если в «Сказании о Отроче Монастыре, еже есть во Твери» отражена реальная поездка княгини в Орду, что не противоречит исторической действительности, то для Ксении Юрьевны она была очень опасна. В этом случае Ксения, с одной стороны, чтоб не оскорбить и не обидеть хана нелюбезностью, с другой, чтоб оградить себя от его внимания, могла прибегнуть к средствам, которые делают кожу отталкивающего цвета. Судя по цвету средства, которым подсказал Ксении воспользоваться посол, ее кожа стала отталкивающего синюшнего цвета. Нельзя оставить без внимания и тему бани, которая становится спасительной для православной женщины, в данном случае не очищая, а защищаяя ее от нечистоты.
Исходя из вышеизложенного, можно сказать, что наличие родства между муромским и тверским княжескими домами указывает на существование, скорее всего, устного предания о Петре и Февронии уже в XIII в. Оно было известно тверской княгине Ксении и явилось образцом при создании местных преданий, наделяющих героиню незнатного происхождения не только красотой и умом, но и даром предвидения. Судя по характеру Ксении Юрьевны, именно она могла натолкнуть сочинителей на мысль о схожести ее судьбы с судьбой царицы Елены. Велика вероятность того, что обращение авторов «Повести о Петре и Февронии Муромских» и «Сказания о Отроче Монастыре, еже есть во Твери» к истории жизни Константина и Елены вызвано наличием в устных преданиях о Февронии и Ксении ситуаций, схожих с судьбой византийского императора и его матери.
 
1 Шиман Н. Б. О муромских князьях XI-XIII веков // Уваровские чтения–VIII. – Владимир, 2012. – С. 175.
2 РЛ. – Рязань, 2000. – Т. 8. – С.113, 115.
3 РЛ. – Рязань, 2001. – Т. 11. – С. 227.
4 РЛ. – Рязань, 2000. – Т. 6. – С. 350.
5 Там же. – С. 362.
6 РЛ. – Т. 8. – С. 169.
7 Там же. – С. 169.
8 Там же. – С. 129.
9 Там же. – С. 125.
10 Травчетов Н. П. Кого из муромских князей следует понимать под именем «св. благоверного князя Петра, в иночестве Давида, муромского чудотворца?» // Труды областного историко-археологического съезда, бывшего во Владимире 20-26 июня 1906 г. – Владимир, 1909. – С. 17.
11 РЛ. – Т. 8. – С. 169.
12 Там же. – С. 144.
13 Летописец Переяславля Суздальскаго, изд. К. М. Оболенским. – М., 1851. – С. 108.
14 Там же. – С. 109.
15 Турилов А. А. К ранней истории общерусского почитания преп. Евфимия Суздальского // Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь в истории и культуре России. – Владимир-Суздаль. – 2003. – С. 22.
16 Там же. – С. 24.
17 Шиман Н. Б. Евфросиния Суздальская: легенда или судьба? (К вопросу о возрождении Ризоположенского и Троицкого монастырей в г. Суздале) // Материалы Межрегиональной краеведческой конференции. – Владимир, 2009. – С. 272.
18 РЛ. – Рязань, 1999. – Т. 4. – С. 417.
19 Там же. – С. 334.
20 РЛ. – Т. 8. – С. 362-363.
21 Турилов А. А. Указ. соч. – С. 23.
22 Там же. – С. 23.
23 Благодарю А. А. Турилова за предоставленную возможность познакомиться с текстом жития.
24 Там же. – С. 23.
25 ПСРЛ. – СПб., 1911. – Т. 22. – С. 265.
26 Повесть о Петре и Февронии Муромских // Древняя русская литература. – М., 1980. – С. 191.
27 ПСРЛ. – Т. 22. – С. 263; РЛ. – Т. 6. – С. 153.
28 РЛ. – Т. 6. – С. 154.
29 ПСРЛ. – Т. 22. – С. 264.
30 Повесть о Петре и Февронии Муромских // Древняя русская литература. – С. 193.
31 Послание митрополита Никифора о латинах // Приложение к «Истории Русской церкви митрополита Макария». – Кн. 2. – С. 563. – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http:/krotov.info/acts/11/2/nikifor.html. 
32 ПСРЛ. – М., 1978. – Т. 34. – С. 98.
33 РЛ. – Т. 8. – С. 216.
34 ПСРЛ. – Т. 34. – С. 98.
35 РЛ. – Т. 8. – С. 194.
36 Там же. – С. 199.
37 РЛ. – Т. 8. – С. 140.
38 ПСРЛ. – Т. 16. – СПб., 1889. – Стб. 54.
39 РЛ. – Т. 8. – С. 206.
40 РЛ. – Т. 6. – С. 411.
41 Там же. 
42 РЛ. – Т. 8. – С. 215.
43 Там же.
44 РЛ. – Т. 6. – С. 152-154.
45 Приселков М. Д. Троицкая летопись. – М.-Л.,1950. – С. 334.
46 Там же. – С. 153.
47 ПСРЛ. – Т. 34. – С. 98.
48 ПСРЛ. – Т. 22. – С. 261.
дата обновления: 10-02-2016