Музыкальные гостиные в знатных домах российских столиц и провинций первой половины XIX века

 

«Maman играла второй концерт Фильда – своего учителя. Я дремал, и в моем воображении возникали какие-то легкие, светлые и прозрачные воспоминания», – пишет Л. Н. Толстой о «занятиях в кабинете и гостиной» в трилогии «Детство. Отрочество. Юность». Эти два коротеньких предложения на самом деле чрезвычайно информативны: во-первых, мать писателя, в девичестве М. Н. Волконская, воспитывавшаяся в дворянской семье, просто обязана была уметь играть «на клавикордах» (девушкам такое умение вменялось в те времена в обязанность), во-вторых, ее учителем был иностранец, и не рядовой учитель музыки (ими Россия была просто полонена), а сам Фильд (у него брал уроки М. И. Глинка и другие русские композиторы). Наконец, репертуар – фильдовское сочинение (а чье же еще?). В музыкальных гостиных первой половины XIX века чаще всего звучали салонные пьесы популярных зарубежных авторов (преимущественно второго ряда) и романсы отечественных просвещенных дилетантов. Музыка сопровождала человечество на протяжении всей истории его развития. В рассматриваемый исторический период, наряду с фольклором и церковной музыкой, светская большей частью принадлежала к области развлечений. Поэтому вдумчивый и блестяще образованный князь Владимир Одоевский справедливо констатировал, что «мы еще до такой степени дики, что музыка считается не более, как забавою»1. 

Действительно, таковы были реалии музыкальной культуры Российской империи. Они сводились к занятиям музыкой детей из обеспеченных семей, обучению ей в различных сословных учебных заведениях и, конечно, знакомству с музыкальными новинками в великосветских столичных салонах, которые, как правило, пользовались большой славой, а их хозяева широкой известностью. 

До 1860-х годов в нашей огромной евразийской стране не было традиции публичных концертов, а, стало быть, и слушательского опыта. Не существовало ни одного специального светского музыкально-учебного заведения, готовившего своего доморощенного музыканта-профессионала. До учреждения в 1859 году Русского музыкального общества и открытия в 1862 году первой русской консерватории передовые люди эпохи регулярно собирались в столичных знатных домах, где обсуждали всевозможные веяния из разных областей знаний, читали вслух литературные новинки и, конечно, музицировали. Каждый салон славился своим хозяином (хозяйкой), его (ее) личностными характеристиками, и именно от его (ее) интересов зависела направленность их гостиных. В ряду особо изысканных столичных центров музыкальной жизни значились дома Екатерины Хитрово, Зинаиды Волконской, Марии Римской-Корсаковой, графини Ростопчиной, и, конечно, Михайловский дворец великой княгини Елены Павловны – основательницы Русского музыкального общества. 

Салон мог быть литературным или музыкальным, философским или смешанного типа. В аристократическом салоне графа И. И. Шувалова (1727-1797), например, встречались выдающиеся государственные сановники того времени, и его хозяин слыл покровителем писателей и поэтов, владельцем богатейших коллекций картин и художественных изделий. А, скажем, в знаменитом салоне Александры Осиповны Смирновой-Россет собиралась не только российская элита, но и иностранцы. Эта фрейлина двора его величества в своих «Записках» вспоминает: «Лист обедал у меня с Виельгорскими, Одоевским и Глинкою. Он играл партию оркестра из „Руслана и Людмилы”, после чего Глинка спел ему разбитым голосом „Песнь песней”. Я перевела стихи Пушкина. Лист закрыл рояль, говоря: „После этого нельзя ничего слушать...”»2. Ее салон был литературно-музыкальным, а упомянутые мемуаристкой братья Виельгорские держали в Москве и в Петербурге музыкальные салоны, сыгравшие огромную роль в развитии и популяризации музыкальной культуры начала XIX века. В столичном доме у них побывали многие европейские знаменитости; Гектор Берлиоз назвал его «маленьким храмом изящных искусств»3, а поэт Д. Веневитинов «академией музыкального вкуса»4, того же мнения придерживались и Роберт Шуман с Кларой Вик5, и Дж. Рубини, и Глинка, и Виардо-Гарсиа, и Ференц Лист, сыгравший здесь впервые «Руслана и Людмилу» по партитуре (с листа) и мн. др. 

Михаил Юрьевич прекрасно играл на фортепиано, сам сочинял кантаты, романсы, симфонии, оратории и проч., а Матвей Юрьевич – превосходный виолончелист, выступавший в ансамблях с Листом, Гензельтом, Львовым, Вьётаном, завещавший Петербургской консерватории свою богатейшую библиотеку и ценнейшую коллекцию музыкальных инструментов, являлся одним из ­учредителей Русского музыкального общества6. 

Столичная мода на открытие салонов распространилась и на провинцию, где это явление в силу объективных причин и жизненного уклада выглядело намного скромней и именовалось гостиными знатных горожан, причем «знатных» именно потому, что их в городе все знали, и не обязательно лично, а фамилия была «на слуху». Провинциальные гостиные начали о себе заявлять с определенным временным отставанием от центра, что вполне объяснимо: для привития в глубинке новых веяний требовалось время. Хотя в домах губернаторов любая новинка приживалась очень скоро. Самый яркий, пожалуй, пример тому – дом генерал-губернатора А. Алябьева в Тобольске.

Наличие светских салонов как формы неформального общения (и одновременно просвещения) со временем превратилось в устойчивую традицию, и потому они продолжали существовать (особенно на периферии) вплоть до рубежа XIX-XX веков. В провинции самыми известными стали гостиные в Кяхте (дом Сабашниковых), Таганроге (дворец Алфераки), Нижнем Новгороде (Улыбышевы), Перми (Дягилевы), в Нерчинске (М. Бутин), и особняком в этом ряду стояли семьи декабристов, оставшихся на поселении после каторги в Иркутске (Волконские и Трубецкие), в Ялуторовске (Оболенский, Якушкин и др.), в Тобольске (Свистунов). 

Из салона Серафимы Савватеевны Сабашниковой – жены знатного в восточном форпосте России кяхтинского купца и матери известных в последствии книгоиздателей – вышла их дочь Антонина Васильевна, пианистические способности которой высоко оценил Николай Григорьевич Рубинштейн7. 

В сибирской глубинке в домах ссыльных декабристов собирались для пения, чтения новых литературных сочинений, обмена мнениями. В ялуторовской гостиной барона Тизенгаузена любил бывать Иван Федорович Мамонтов, прихватив с собой и маленького сына Савву. Возможно, не случайно он, отзывчивый на все прекрасное мальчик, впоследствии знаменитый меценат, в 1870-1890 годах уже в своем подмосковном имении Абрамцево держал дом, наполненный художественной жизнью.

Таганрогский дворец Алфераки долгие годы был центром культуры и просвещения; в нем не одно поколение этой знаменитой династии устраивало концерты, музыкальные вечера, собирало оркестры. Ярчайший представитель этой фамилии – Ахиллес Николаевич – всерьез занимался музыкой, вплоть до учебы в столичной консерватории. 

Среди воспитанников ее первого выпуска могло бы не оказаться Петра Ильича Чайковского, когда бы в детстве в его отчем доме в Воткинске не появился бы рояль и не устраивались бы семейные музыкальные вечера. Русская музыкальная классика значительно обеднела бы и без выдающихся творений ученика Чайковского – Сергея Ивановича Танеева, представителя древнейшего дворянского рода, взраставшего на Владимирской земле в доме, наполненном музыкой. 

В 1870-х годах с заметным временным запоз­данием в далеком Забайкалье крупнейший местный золотопромышленник Михаил Бутин выстроил прекрасный дворец в мавританском стиле, где организованный им оркестр устраивал музыкальные вечера. О них с восторгом вспоминала примадонна Императорского театра Дарья Михайловна Леонова, совершавшая грандиозное кругосветное турне через Сибирь и Дальний Восток в Японию, США и Францию. Но это было «новшеством» для российских окраин, а у столичных городов мода на салоны к тому времени стала не столь актуальной, как в первой половине XIX века, хотя и продолжала существовать. А до того все вместе взятые как великосветские, так и позднее «демократизирующиеся» салоны представляли собой ту благодатную почву, в которой вызревала потребность появления в российском обществе основательного профессионального института культуры, в частности, института музыкального, способствовавшего расширению просвещенной аудитории. 

К середине века в России появилось немало настоящих русских самородков (Глинка, Даргомыжский, Кюи и т. д.), поднимавших своим творчеством национальную музыку на более высокий уровень, и в этом усматривалось некое противоречие, когда при отсутствии специальных музыкально-учебных заведений имелся (и постоянно пополнялся) отряд профессиональных композиторов, устремленных вперед. К ним относился и Антон Рубинштейн, первым почувствовавший потребность в отечественной профессиональной музыкальной школе и взявшийся за ее организацию, но прежде учредивший с единомышленниками Русское музыкальное общество (РМО). К его полувековому юбилею (в 1909 году) в Российской империи окончательно оформился новый класс людей – «свободных художников», т. е. дипломированных консерваторцев, музыкантов-профессионалов, основательно потеснивших в музыкальном пространстве страны иностранных учителей8 и заложивших систему регулярных просветительских публичных концертов. Несмотря на это, среди распространенных к рубежу XIX-XX веков форм бытования музыки повсеместно продолжала ­теплиться и такая, как музыкальная гостиная. 

 

1 Одоевский В. Дневник. Переписка. Материалы. – М. 2005. 

2 Смирнова-Россет А. О. Записки. – М., 2003. – С. 448.

3 Берлиоз Г. Мемуары. – М., 1962. 

4 Веневитинов М. А. Франц Лист и Михаил Юрьевич Вьельгорский в 1839 г. – СПб., 1887. 

5 Житомирский Д. В. Роберт и Клара Шуман в России.– М., 1962.  

6 Щербакова Т. А. Михаил и Матвей Виельгорские: Исполнители. Просветители. Меценаты. – М., 1990. 

7 Белокрыс М. А. Музыкальная жизнь г. Кяхты («Песчаная Венеция») как феномен культурного наследия: XVIII – начала XX вв.: дисс. ... канд. культурологии. – Улан-Удэ, 2010. – С. 126.

8 Пузыревский А. И. Императорское Русское Музыкальное общество в первые 50 лет его деятельности. – СПб., 1909.