ДРАКОН В РУКАХ БОГАТЫРЯ (ЗООМОРФНЫЕ ОСТРОКОНЕЧНИКИ ИЗ КРУГА ДРУЖИННЫХ ДРЕВНОСТЕЙ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ I ТЫС. Н. Э.)

С. П. Щавелев (Курск)  

ДРАКОН В РУКАХ БОГАТЫРЯ (ЗООМОРФНЫЕ ОСТРОКОНЕЧНИКИ
ИЗ КРУГА ДРУЖИННЫХ ДРЕВНОСТЕЙ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ I ТЫС. Н. Э.)  

Среди археологических находок не так уж редко встречаются предметы, чье функциональное назначение с трудом поддается объяснению, а то и вовсе остается загадочным. К числу таковых относится следующий тип изделий художественного ремесла из кости и рога. Его сужающийся конец более или менее заострен, а утолщенный туп, покрыт орнаментом и с разной степенью стилизации представляет собой голову какого-то животного с оскаленной пастью - волка, медведя, пантеры, а чаще всего рыбы или змеи, чьи черты варьируют от вполне реалистичной передачи натуры до явно фантастического, сложносоставного образа сказочного дракона.  

Археологи условно называют эти артефакты остроконечниками или же изогнутыми остриями. Они изготовлялись из тех частей скелетов охотничьих животных, что заострены и изогнуты самой природой - сначала кабаньих клыков, а затем рогов некоторых представителей семейства оленьих (косули, лани); наконец, в районе северных морей моржовых бивней. На выбор материала влияла, не исключено, тотемизация основного объекта ритуальной охоты в том или ином регионе. 

Ареал распространения подобных находок на территории Восточной Европы исключительно широк - от Англии и Скандинавии на севере до Причерноморских степей и Подонья на юге; от Поднепровья на западе до Поволжья и Приуралья на востоке. В качестве их прототипа можно указать на оформленные в похожем стиле кабаньи клыки из воинского убора савроматов.1    Наибольшую же коллекцию подобных находок дают ареалы салтовомаяцкой культуры, экспансии викингов и «племенных княжений» восточных славян, включая Русь. Самые поздние обнаружения остроконечников датируются концом X - начала XI вв. Как видно, победа и распространение христианства и других мировых религий разрушили идеологический контекст мифо-языческого понимания зооморфных острий их создателями  и пользователями. Причем, в отличие от некоторых других категорий языческих амулетов (лунниц, змеевиков и др.), которые сумели на какое-то время синкретизироваться с новыми, православными оберегами, остроконечники не пережили христианизации. Это, возможно, говорит об их повышенной (элитарно направленной?) идейной нагрузке в язычес ком мире.

Попытки истолковать предназначение данных предметов в археологической литературе крайне разноречивы: иглы для плетения рыболовных сетей (Б. А. Рыбаков); писала (стили) (А. А. Медынцева); оружие типа «кинжала милосердия» (О. О. Ратич); рукоятки плетей (нагаек) наездника (И. В. Яценко) или же инструменты для развязывания (ослабления узла) лошадиных пут; амулеты (К. Ф. Смирнов, А. П. Моця); лощила для выглаживания, полировки каких-то изделий или же скребницы для очистки костюма или  верховного коня; своеобразная шпора, ручное стрекало, чтобы подгонять скачущую лошадь (С. П. Щавелев). В сугубо экспериментальном порядке каждую из перечисленных задач можно лучше или хуже решать с помощью отдельных подтипов (видов) этих вещей. Однако против каждого из предположений существуют и резонные возражения. Начиная с того, что иные варианты тех же самых в принципе острий никак не приспособлены для тех или иных из предположенных функций (так, невозможно писать или вязать крупными и туповатыми экземплярами; лошадиные путы у мало-мальски зажиточных салтовцев были железными и т. п.).

По всей видимости, настоящее предназначение изучаемых вещей вряд ли будет установлено точно. Нельзя исключить их полифункциональности или же изменения их предназначения от периода к периоду, от одного региона к другому. Судя по облику и следам применения на их поверхности, по положению в трупоположениях (у пояса или у ноги, порой в чехле вкупе с прочим бытовым скарбом) и по находкам в жилой зоне поселений (постройки, хозяйственные ямы), перед нами несомненно бытовое орудие, которое использовали достаточно широкие слои населения в своей повседневной жизни. Вместе с тем, изобразительный декор остроконечников ясно говорит о том, что везде с ними одновременно связывались и некие религиозно-идеологические представления. За внешним бионическим подобием явно скрывался некий набор мифо-эпических аллюзий. С моей точки зрения, эти последние аспекты семантики остроконечников уводят нас в пласты прежде всего воинской, дружинной, богатырской мифологии периода становления раннесредневековых этносов Восточной Европы.

{img}Общие для всех остроконечников мотивы звериного стиля заметно варьировали на разных участках их бытования. В самом общем плане бросается в глаза разница трех основных зон - северной (скандинаво-русской), где острия наиболее конкретно выглядят «дракончиками»; южной (степной, салтово-хазарской), где они наиболее абстрактны и «породу» их модели угадать затруднительно; промежуточной «племена» восточных славян и их соседей  лесной и лесостепной зон), чьи изделия в этом стиле представляют собой нечто среднее, переходное от определенного зверя к фантастическому змею-дракону. Согласно высказанному мне соображению А. С. Щавелева, отмеченная разница могла быть обусловлена спецификой мифологического мировоззрения соответствующих народов - германцев-скандинавов (о чем ниже), иранцев-тюрков и славян. Помимо влияния иранской мифологии на славянскую и (опосредованно) на германскую, у всех них имеются общие индоевропейские прототипы,2    которые и могут объяснять географический размах бытования зооморфных острий.

Хотя отдельные остроконечники найдены в женских погребениях или же в сугубо хозяйственных локусах поселений, явное их большинство относится к могилам  воинов, дружинников или же приурочено к укрепленным цитаделям городищ, то есть связано скорее всего с их дружинными гарнизонами. Специальное исследование установило статистическую зависимость этого класса находок от прочих элементов «форменного» дружинного наряда IX-X вв.3  Так что утилитарность использования острий не исключала их престижности, элитарности (которая в раннем Средневековье не исключала, а предполагала в своем кругу женщин из семей дружинников, как и занятия этих последних ручным трудом, разными ремеслами).

Самый распространенный в декоре остроконечников мотив змея-дракона4 обусловлен самой их природной формой, моделирующей изгиб пресмыкающегося. По этой причине этот вариант их оформления скорее всего первичен по сравнению с мотивами хищников-млекопитающих, появившихся при движении соответствующего архетипа на север, в лесную зону обитания этих последних. Как известно, при воинской инициации ритуальное превращение молодого воина в кровожадного зверя, беспощадного ко всем, кто не его «породы», «стаи», подчеркивалось в старейшей традиции индоевропейцев надеванием шкуры хищника.5  Редукция этого образа дает амулеты в виде звериных клыков, когтей, птичьих перьев и звериного меха в боевом и парадном убранстве первобытных и даже современных солдат и особенно офицеров (с их плюмажами, аксельбантами, стеками и маршальскими жезлами, тому подобными аксессуарами). Ватаги молодых убийц вне всяких законов выпускались правителями разных средневековых народов на пограничья своих владений - для их охраны, а при необходимости и анонимной терроризации политических противников. Кульминацией инициационного ритуала  выступало убийство сакрального животного, в результате чего воин-спаситель соплеменников возвращает себе человеческое существование, остальные социальные функции. Примерами этого могут служить такие персонажи русского героического фольклора, как Добрыня-змееборец, Илья Муромец - победитель Змея Горыныча и прочих хтонических супостатов и т. п.6 С указанным мотивом возврата людской природы могут быть связаны те немногие остроконечники, что увенчаны антропоморфными изображениями-личинами.

Змей (позднее дракон) - наиболее частый противник и нередко одновременно прародитель, покровитель мифо-эпических героев-богатырей у самых разных народов, от Гильгамеша или Геракла до Сигурда или Св. Георгия. Первоосновой столь бродячего сюжета большинством его исследователей (Ж. Дюмезилем, М. Элиаде и др.) признается космологическая символика такого чудовища, олицетворяющего неосвоенное людьми пространство мироздания, его бесконечную онтологию. «Именно поэтому змеи и драконы почти везде отождествляются с «хозяевами места», с «автохтонами», против которых должны сражаться пришельцы, «завоеватели», те, кто должен «формировать» (то есть «создавать») завоеванные территории».7  А обладателями костяных моделей змеедраконов как раз и выступали чаще всего представители ударной силы захвата чужих земель, закрепления их в собственную родину, контролеры межплеменных  территорий  (что полукочевые хазары и их саттелиты, что викинги, что славяне на «фронтире» леса и степи).

Подчеркнутая моделировка именно головы миниатюрной копии чудовища отражает, по всей вероятности, негомогенность пространства в мифологизированном сознании (ср. голову Медузы-Горгоны как оружие ее победителя Персея или же литературный бой пушкинского Руслана с головой богатыря и тому подобные сюжеты, когда за пределами головы сакрального оппонента героя пространство «сворачивается», обесценивается). Так что культовое навершие логично на мифологизированный взгляд сочетается с рабочим острием рассматриваемых изделий косторезного ремесла.

Взаимосвязь змея и богатыря усложняется в генетическом плане: «Рожденный от змея убивает змея» (В. Я. Пропп). Образ  змеевича соотносится при этом с оформлением княжеской среды (произошедшей из родоплеменной верхушки да иноземных династов), а змееборца-богатыря с дружинным коллективом (рекрутировавшимся первоначально - в эпоху вождеств, «военной демократии» из числа свободных мужей-общинников). Отношения князя-находника и обладателей дружинного богатырства отражены позднейшей былиной «Вольга и Микула». Пахарь-богатырь Микула Селянинович помогает князю Вольге (Олегу) покорить новые земли, но при этом сохраняет независимость от князя и его дружины.8  В тот же символический ряд встраивается и летописная легенда о напророченной волхвом  гибели Вещего князя от укуса змеи, спрятавшейся в скелете его любимого коня. В этом фольклорном сюжете змей убивает героя, пренебрегшего языческой мудростью. Для тех, кто ее признавал, культовое значение змеи как повсеместного в архаичных обществах символа  мужского плодородия могло повлиять на фаллический облик некоторых видов костяных наконечников.

Эпический змей или же его порождение - богатырской силы воитель - способные превращаться (вместе со своей дружиной) в волков или других зверей, птиц; приобретать их выигрышные черты, помогающие совершать подвиги и спасаться от их нежелательных последствий (сравните древнерусское предание о князе-волхве Всеславе Полоцком и его былинные парафразы). Этим, наверное, объясняется вариативность зоологических форм у остроконечников. С точки зрения симпатической логики магического мышления изображения разных хищников должны были взбадривать лошадь, да и ее всадника не хуже живых зверей.

Другая  мифологически  возможная  инверсия змеиного мотива отражена в древнегерманских кённингах мирового змея как пояса, кольца, ожерелья Земли, чьи пределы ограждены его извивами.9  Вот и остроконечник, напомню, носили чаще всего на поясе. Подвешенный там за ремешок, он мог напоминать обитателю Срединного мира Мидгарда о пойманном на удочку Тора мировом змее Ермунганде.10 Этот первотрофей героя-драконоборца, защитника людей от пугающей дисгармонии внешнего мира Утгарда, и могла тиражировать по крайней мере северноморская и варяго-русская часть остроконечников.

Угасание моды на ношение остроконечников совпадает с переходом от так называемой  дружинной (ранней) государственности к феодализирующимся обществам с четкой вертикалью власти и соответствующих ей рангов социального престижа. Богатырство при этом отходило в область преданий, становилось тогда вдохновляющим прошлым. Символ змея-дракона, иного зверя-патрона богатыря угасает вместе с подчинением  претендентов на богатырство  военной дисциплине феодальных армий.

Ссылки:

1 Яковенко Э. В. Клыки с зооморфными изображениями / Советская археология. - 1969. - № 4.

2 Мурашова В. В. Семиотический статус пояса в средневековой  Руси // Труды ГИМ. Вып. 82. Средневековые древности Восточной Европы. - М., 1993.

3 Там же.

4 Михайлова Р. Д. О зооморфных остриях и культе змеи // Тезисы историко-археологического семинара «Чернигов и его округа в IX-XIII вв.» - Чернигов, 1990.

5 Элиаде М. Священное и мирское. - М., 1994. - С. 121-122.

6 Фроянов И.  Я., Юдин Ю. И. Русский былинный эпос. - Курск, 1995. - С. 58-69.

7 Элиаде М. Космос и история. - М., 1987. - С. 121-122.

8 Алексеев С. «Вещий Священный» (Князь Олег Киевский) // Русское средневековье. - 1998. - Вып. 2. - С. 15.

9 Там же.

10 Топорова Т. В. Семантическая структура древнегерманской модели мира. - М., 1994. - С. 47.